Кетле, Адольф

Адольф Кетле
фр. Lambert-Adolph-Jacques Quetelet
Место смерти:	Брюссель
Научная сфера:	математика, астрономия, метеорология, социология

Адо́льф Кетле́ (Ламбе́р Адо́льф Жак Кетле́; фр. Lambert-Adolph-Jacques Quetelet; 22 февраля 1796, Гент — 17 февраля 1874, Брюссель) — бельгийский математик, астроном, метеоролог, социолог. Один из родоначальников научной статистики.

Биография

Адольф Кетле ещё раннем детстве обнаружил блестящие способности к математике и уже в возрасте 18 лет был учителем этого предмета в своем родном городе; в 1819 году, защитив диссертацию по геометрии, был приглашен преподавателем в брюссельский Atheneum.

Обратясь к изучению физики и астрономии, Кетле, вместе с Жаном Гийомом Гарнье, основал в 1825 году «Correspondance mathematique et physique», вскоре получившую большую известность в учёном мире; Кетле доказывал необходимость сделать её одним из главных предметов школьного обучения.

Посетив Англию, Шотландию, Швейцарию, Италию и Германию, Кетле, в 1832 году, принял заведование построенной по его плану в Брюсселе обсерваторией.

В 1834 году Адольф Кетле был избран в постоянные секретари брюссельской Академии наук; преподавал также астрономию и геодезию в Ecole militaire, состоял директором бельгийского статистического бюро и председателем учрежденной по его инициативе бельгийской центральной статистической комиссии.

В 1853 году Кетле был председателем на Брюссельской морской конференции.

В 1970 г. Международный астрономический союз присвоил имя Адольфа Кетле кратеру на обратной стороне Луны.

Изображен на бельгийской почтовой марке 1974 года.

Сочинения

• «Astronomie elementaire» (1826)
• «Traite populaire d’Astronomie» (1827)
• «Positions de Physique» (1827)
• «Physique populaire» (1828)
• «Instruction populaire sur la theorie des probabilites» (1828; извлечение из его публичных лекций по теории вероятностей)
• Труды Кетле в области математики, физики, астрономии (издание с 1835 г. «Annales de l’observatoire» и «Annuaire de l’observatoire») и в особенности метеорологии (наблюдения над температурой Земли, работы по электричеству воздуха, наблюдения над так называемыми воздушными волнами; по его мысли состоялся в 1873 г. в Вене первый международный метеорологический конгресс и было положено начало организации систематических наблюдений над метеорологическими явлениями одновременно в разных странах) имеют несомненную ценность, но главной заслугой К. являются его работы в области статистики.

Работы Кетле по статистике

Всех сочинений Кетле по статистике насчитывается 65.

• «Sur l’homme et le développement de ses facultés, ou essai de Physique sociale» (Париж, 1835; 2 переработанное издание под заглавием: «Physique sociale, ou essai sur le développement des facultés de l’homme», с предисловием Гершеля — 1869, Брюссель; первая часть этого сочинения переведена на русский язык)
• «Lettres sur la théorie des probabilités» (Брюссель, 1846)
• «Du système social et des lois qui le régissent» (Париж, 1848; русский перевод — «Социальная система и законы, ею управляющие», СПб., 1886)
• «Antropometrie ou mesure des différentes facultés de l’homme» (Брюссель, 1870).

После первых же опытов в индуктивной разработке статистического материала, в мемуарах, относящихся к 20-м годам, Кетле пришел к следующим общим положениям, проводимым во всех дальнейших его работах.

1. Вся масса фактов, собранных и собираемых статистикой, есть временное и пространственное изменение одного из свойств или элементов того типа человека, который мы создаем себе фиктивно, но который в то же время есть настоящий тип, о сохранении которого заботится природа; этот тип, слагаемый из разрозненных черт, есть средний человек.
2. Тип человека, олицетворяющий социальное тело, сохраняется в силу постоянных или только периодически действующих причин, в отыскании которых, равно как и в построении этого типа, заключается главная задача социальной физики; все частные изменения этого типа — по народам, по пространству и времени — являются следствиями сложных причин, как постоянных, периодических, так и случайных; всякое изменение совершается непременно по известным законам, которым подчинены действия постоянных и периодических причин в их разнообразных сочетаниях # Подобный тип, со всеми его атрибутами, должен существовать не только для человека материального, физического, но и для духовного, нравственного и интеллектуального; в том и другом отношении тип поддерживается мировыми законами, которых человек изменить не в силах.
3. Все наблюдаемые нами в статистике свойства или действия — только слабые приближения к тому, что составляет атрибут типа; каждая серия, каждый ряд наблюдений есть только ряд измерений величины, точно неопределимой; чем больше таких измерений, тем более мы имеем надежды достигнуть познания истинных свойств типа, тем ближе подходит средняя величина к единице, то есть к действительности, достоверности.

В главном сочинении Кетле «О человеке и развитии его способностей», которое он называет также опытом социальной физики (название это, впрочем, впервые употребил не Кетле, а Огюст Конт), предмет социальной физики определяется так: она должна изучать причины естественные и пертурбационные, которые влияют на развитие человека; должна стараться измерить действие этих причин и те изменения, какие они производят одна в другой; она только констатирует факты и явления, касающиеся развития человека, и старается познать, при помощи наблюдения, законы, которые связывают явления между собой. Вся социальная физика строится на учениях о среднем человеке и средней величине, о тождественности законов физического и духовного миров, на определении значения этих законов и, наконец, на приложении теории вероятностей к обобщениям из наблюдений. В сочинении о человеке излагается сначала учение о народонаселении; затем идет чисто физиологическое исследование о развитии в человеке веса, мускульной силы, скорости вдыхания и выдыхания, быстроты бега; далее Кетле рассматривает развитие умственных способностей в различные возрасты человека, говорит о помешательстве, о нравственных качествах человека, о самоубийстве и дуэлях. Излагая учение о преступлениях, Кетле развивает свою теорию о наклонности к преступлению (penchant au crime), которой посвящена, кроме того, еще специальная работа: «Recherches sur le penchant au crime aux differents ages» («Memoires de l’Academie», 1831). Кетле находит, что каждому человеку присуща известная наклонность или склонность к преступлению, могущая, при известных условиях, превратить его в преступника (от этого представления ведет своё начало так называемая антропологическая школа криминалистов; см. работы Чезаре Ломброзо). Кетле допускает, что в каждом обществе существует средняя наклонность к преступлениям, и изучает различные влияния, которые производят отклонения от этого среднего типа. Постоянство — впервые открытое Кетле, — с которым одни и те же преступления ежегодно воспроизводятся приблизительно в том же числе и вызывают те же наказания, в тех же пропорциях, приводит Кетле к следующему выводу: «есть бюджет, который уплачивается с ужасающей правильностью; это — бюджет темниц, каторги и эшафотов; об уменьшении этого-то бюджета следовало бы особенно позаботиться». Письма о теории вероятностей представляют собой лучшую попытку применения этой теории к изучению явления общественной жизни; сверх того, они заключают в себе весьма ценные данные о собирании и, в особенности, обработке статистического материала, так что могут быть рассматриваемы как краткое, написанное в весьма популярной форме пособие к изучению статистики.

Значение Кетле в истории общественных наук вообще заключается в том, что, поставив себе задачей применить к изучению общественных явлений приемы точного наследования, которыми пользуются естественные науки, он первый показал, что человеческие деяния, подобно явлениям физического мира, подчинены известной закономерности. В области статистики Кетле первый — если не считать Иоганна-Петера Зюсмильха, труды которого во время Кетле были забыты, — занялся статистикой не в одностороннем направлении так называемых политических арифметиков, но стал искать философских выводов, рассматривал наблюдаемые статистикой единичные явления в жизни людей, как проявления законов, и считал исследование этих законов единственной задачей, достойной статистики как науки. Кетле поэтому по всей справедливости можно считать основателем новой статистики, которая, в отличие от прежде господствовавшего направления (Готфрид Ахенвалль — Герман Конринг — Август фон Шлёцер), ограничивавшегося преимущественно лишь описанием явлений, ставит себе целью исследование их причинной зависимости. Затем Кетле первым применил правильное статистическое исследование к явлениям духовно-нравственной жизни человека и тем создал так называемую нравственную статистику. Наконец, Кетле усовершенствовал статистический метод, развил его, философски обосновал и применил с большим успехом в своих исследованиях.

Слабой стороной Кетле представляется то значение, которое он придавал созданной им теории среднего человека. Теория эта имеет, несомненно, чрезвычайно важное методологическое значение, в смысле установления известной, чисто условной, вполне фиктивной величины, необходимой для сравнения, так как нельзя рассуждать об изменениях и колебаниях, не имея определенного уровня, которым бы они измерялись; но Кетле, по-видимому, идет дальше и считает среднего человека типом, к поддержанию которого направлено все действие причин постоянных и без действительного существования которого разрушается сама возможность научного исследования данных, относящихся к человеку. Другой упрек, который можно сделать Кетле, состоит в том, что он, вообще вполне правильно понимающий закон, как отношение сосуществования или последовательности явлений, весьма существенно удаляется от такого понимания во многих местах своих сочинений, придавая законам наблюдаемого порядка смысл законов, производящих явления, а не просто выражающих правильность их повторения и взаимной последовательности.

Весьма важное значение имела практическая деятельность Кетле, как организатора первого международного статистического конгресса. Кетле был проникнут убеждением, что общественные явлении могут и должны быть изучаемы только на основании правильно устроенного систематического наблюдения, и во все продолжение своей долгой жизни упорно трудился над осуществлением этой мысли; все организаторы статистических учреждений в Европе с середины 50-х годов были его учениками, и до самого конца своей жизни, на целом ряде статистических конгрессов, с брюссельского (1862) до петербургского (1872) включительно, Кетле поддерживал их своей опытностью.

См. также

• Индекс массы тела

Библиография

• Кетле А. Социальная система и законы, ею управляющие. — СПБ, 1866.
• Кетле А. Социальная физика или опыт исследования о развитии человеческих способностей. К., 1911.
• Мaillу. Essai sur la vie de Quetelet. Bruxel, 1875.
• Райхесберг Н. М. Адольф Кетле. Его жизнь и научная деятельность. СПб, 1894.
• Райхенберг Н. М. Адольф Кетле // Коперник. Галилей. Кеплер. Лаплас и Эйлер. Кетле: Биографические повествования / Сост., общ. ред. Н. Ф. Болдырева; Послесл. А. Ф. Арендаря. — Челябинск: Урал, 1997. — 456 с. — (Жизнь замечательных людей. Биографическая библиотека Ф. Павленкова; Т. 21.)
• Яхот О. А. Кетле и некоторые вопросы детерминизма. — Уч.зап. по статистике. 1964. Т.8;

Ссылки

• Кетле // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-50691.ln-ru Профиль Ламберта-Адольфа-Жака Кетле] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Кетле, Адольф

Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.
– А проехать в санях можно? – спросил он провожавшего его до дома почтенного, похожего лицом и манерами на хозяина, управляющего.
– Глубок снег, ваше сиятельство. Я уже по прешпекту разметать велел.
Князь наклонил голову и подошел к крыльцу. «Слава тебе, Господи, – подумал управляющий, – пронеслась туча!»
– Проехать трудно было, ваше сиятельство, – прибавил управляющий. – Как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалует к вашему сиятельству?
Князь повернулся к управляющему и нахмуренными глазами уставился на него.
– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительным, жестким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!
– Ваше сиятельство, я полагал…
– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.