Адриан Шепард

Адриа́н Ше́пард
Adrian Shephard
Официальная иллюстрация к Half-Life: Opposing Force
Игровая серия	Half-Life
Появления	Half-Life: Opposing Force
Идея	Ренди Питчфорд
Дополнительная информация
Возраст	22 года
Пол	Мужской
Вид (раса)	Человек
Род занятий	Морская пехота, капрал
Формирование	HECU

Адриа́н Ше́пард (англ. Adrian Shephard) — вымышленный персонаж и главный герой компьютерной игры Half-Life: Opposing Force, официального дополнения и сюжетного спин-оффа к игре Half-Life, разработанного компанией Gearbox Software и выпущенного в 1999 году. По сюжету Opposing Force, Шепард — капрал военного спецподразделения HECU, которое было направлено для устранения следов инцидента, случившегося в научно-исследовательском комплексе «Чёрная Меза». В игре он экипирован бронежилетом PCV и противогазом со встроенным прибором ночного видения, поэтому на официальных изображениях лицо Шепарда не показано.

Геймдизайнер Ренди Питчфорд хотел, чтобы фамилия Адриана была двусложной и несла в себе дословное значение — так же, как и фамилия главного героя оригинальной Half-Life, Гордона Фримена. Ренди понравилось слово shepard, когда они со своим коллегой обсуждали фильм «Криминальное чтиво», где персонаж Джулс Уиннфилд приводит библейскую цитату о пастыре (shepard является неправильным написанием английского слова shepherd — «пастырь», «пастух»). Он решил добавить в середину слова букву «H», поскольку она придавала ему уникальное написание и образовывала во втором слоге слово hard (англ. hard — «крепкий», «жёсткий»).

Появившись только в Half-Life: Opposing Force, персонаж Адриан Шепард вызвал большую популярность среди игроков и игровых сообществ. На протяжении уже более 15 лет фанаты игры не теряют интерес к персонажу, продолжают обсуждать его на различных сайтах и всё ещё ожидают его появление в будущих играх вселенной Half-Life.

Роль в сюжете

Half-Life: Opposing Force

На момент событий, происходящих в Half-Life: Opposing Force, Адриану Шепарду 22 года. Он является капралом морской пехоты, приписанным к спецподразделению HECU, которое располагается в вымышленной военной базе Сантего в Аризоне. В ходе тренировок Адриан подвергался углубленному изучению обращения с оружием Desert Eagle и снайперской винтовкой M40A1, что характерно для специализации снайпера. Шепард был отправлен в числе других солдат HECU для уничтожения инопланетной угрозы в исследовательском комплексе «Чёрная Меза», возникшей в результате инцидента, а также ликвидации всего выжившего персонала. Однако, встретив серьёзное сопротивление со стороны пришельцев, Шепард и несколько других солдат оказались отрезаны от основных войск, эвакуировавшихся с территории комплекса. Попав в самое пекло противостояния разных сил — существ из мира Зен, Расы X и прибывших на смену HECU чёрных оперативников, — Адриан оказывается в одном положении с теми, кого он должен был уничтожить. Теперь молодому капралу приходится прикладывать все усилия, чтобы выжить в агонизирующем комплексе.

Пути Шепарда и Гордона Фримена, главного героя оригинальной игры Half-Life, пересекаются лишь однажды — в телепорте комплекса «Лямбда», за мгновение до прыжка Фримена в портал к миру Зен. Чтобы не вносить изменения в сюжетный канон Half-Life, встреча носит лишь характер наблюдения за Фрименом. Если игрок в роли Шепарда прыгнет в портал вслед за Фрименом, то окажется в пустоте рядом с островом Зена, где оказался Фримен, и упадёт в бездну. При этом возникает надпись: «Наблюдение остановлено: Субъект совершил попытку создания временного парадокса». То же самое происходит, если Шепард убивает бегущего к порталу Фримена, стреляя ему в спину.

Таинственный персонаж G-Man оказался заинтересован Шепардом: еще до инцидента в Чёрной Мезе его можно заметить в тренировочном лагере; в своём дневнике Адриан пишет, что тот не один раз наблюдал за ним. В Чёрной Мезе G-Man спасает Адриана из быстро заполняющейся радиоактивной жидкостью комнаты, но позже предотвращает его эвакуацию вместе с оставшимися силами HECU. Ближе к финалу G-Man включает ядерное устройство, отключенное Шепардом ранее, и тем самым обрекает Чёрную Мезу на уничтожение. Когда Адриан убивает огромного геночервя, G-Man встречается с капралом лицом к лицу. G-Man остаётся восхищён им, говоря, что ему импонируют люди, способные «адаптироваться и выживать несмотря ни на что» — равно как и он сам. Однако Шепард всё ещё является опасным свидетелем, поэтому G-Man оставляет его в живых, но только в неизвестном месте, где тот не сможет причинить вреда ни себе, ни другим. Игра заканчивается надписью со словами «Задержан» и «Ожидает дальнейшего решения».

Half-Life: Blue Shift

Адриан Шепард упоминается во втором дополнении от Gearbox Software — Half-Life: Blue Shift, где главным героем является охранник Барни Калхаун. В главе «Duty Calls» игрок в роли Барни может увидеть пару солдат HECU, сбрасывающих трупы в канализацию. Один из солдат при этом жалуется: «Только потому, что команда Шепарда не сделала это, мы должны заниматься этим дерьмом?».

Дальнейшая судьба

Каноничность Шепарда

По словам сценариста игр серии Half-Life Марка Лейдлоу, некоторые идеи Opposing Force целиком принадлежали Gearbox Software и не будут пересекаться с основным сюжетным каноном. В 2009 году Лейдлоу сказал, что отношение Адриана Шепарда к этому канону напоминает кота Шрёдингера: «Он и каноничен, и неканоничен — зависит от того, будет ли G-Man использовать его или не будет».

Дальнейшая судьба Адриана Шепарда неизвестна. Предположительно, G-Man поместил его в стазис, где он на протяжении всей серии Half-Life оставлял Гордона Фримена. Разработчик основных игр серии, компания Valve, получала множество писем от фанатов, в которых те просили включить Шепарда в сюжет последующих игр, начиная с Half-Life 2, и уточняли, появится ли этот персонаж в будущих играх вообще. Одному из таких фанатов директор компании Valve Гейб Ньюэлл ответил в 2006 году: «Я уверен, когда-нибудь мы вернёмся к нему». В 2007 году маркетинговый директор компании Даг Ломбарди заявил сайту Eurogamer, что хотя в планах у Valve пока что нет проекта с участием Адриана Шепарда, он, как и сама игра Half-Life: Opposing Force, получил очень хорошие отзывы от игроков, поэтому разработчики не намерены избавляться от этого персонажа. «Так что посмотрим» — заключил Даг.

Значимость персонажа

Отзывы и критика

Главный герой Half-Life: Opposing Force завоевал расположение как игроков, так игровых критиков. Сайт IGN в рецензии на Opposing Force отметил, что Адриан Шепард как солдат выглядит более опытным в сражении, чем Гордон Фримен в Half-Life — казалось немного странным, что учёный способен обращаться с оружием как профи. GamePro придерживался того же мнения: «Как и Гордону Фримену в Half-Life, Шепарду приходится выживать (полагаясь, в основном, только на себя) в абсолютно враждебной среде. В отличие от Фримена, он не какой-то эксцентричный учёный, а тренированный солдат, который способен надрать задницу на уровне профессионала». Сайты Eurogamer и The Average Gamer единодушно называют Адриана Шепарда звездой Opposing Force. The Average Gamer даже посвятил персонажу небольшую статью «Как Адриан Шепард спас Duke Nukem Forever». В статье рассказывается, что хотя Адриан Шепард не настолько знаменит, как Гордон Фримен или Барни Калхаун, его приключения в Half-Life: Opposing Force принесли компании Gearbox Software огромный успех, благодаря которому она переняла и довела до завершения разработку игры Duke Nukem Forever, создание которой длилось 13 лет и было на грани закрытия. «Без персонажа Half-Life Адриана Шепарда, ставшего звездой Half-Life: Opposing Force и обеспечившего успех Gaerbox Software, Duke Nukem Forever умер бы 8 мая 2009 года».

С самого выхода Half-Life: Opposing Force в 1999 году капрал Адриан Шепард не перестаёт фигурировать в обсуждениях игроков на различных сайтах, посвящённых серии игр Half-Life. В первую очередь, игроки не перестают желать возвращения Шепарда в будущих играх серии, включая ожидаемую Half-Life 3, или же пережить ещё одну историю этого персонажа как главного героя в новом спин-оффе. Среди игроков популярны предположения о том, что персонаж G-Man, впечатлённый способностями капрала в Opposing Force, может использовать его так же, как Гордона Фримена. Считается, например, что после утраты контроля над Фрименом в Half-Life 2: Episode One G-Man вполне может найти ему замену в лице Адриана. Шепарда и Фримена часто сравнивают на игровых форумах, выясняя, какой персонаж лучше, а также фантазируют о столкновении двух героев в поединке; к слову, многие считают Шепарда фактическим противником Гордона Фримена. Интерес к персонажу проявляется и в том, что нет доподлинного представления о его внешности, поскольку лицо капрала всегда скрыто противогазом.

Лишь некоторые игроки, вопреки заявлениям Valve, не верят в возвращение капрала Шепарда в серию Half-Life, или же считают его неканоничным, поскольку в ходе разработки Opposing Force идея персонажа принадлежала Gearbox Software. Перед выходом Half-Life 2 голосование на форумах HalfLife2.net (ValveTime) выявило, что 61,4 % опрошенных игроков хотели бы неожиданного появления Шепарда в игре, предпочитая его знакомству с таинственными нанимателям G-Man’а. В 2010 году, спустя почти три года после выхода Half-Life 2: Episode Two, опрос на сайте Half-Life Inside показал, что 7,8 % (685 голосов из 8811) склонились в пользу того, что следующая игра серии должна быть посвящена дальнейшим приключениям Адриана Шепарда. Кроме того, в июле 2008 года фанатами главного героя Opposing Force был даже учреждён сбор подписей к петиции, призывающей разработчиков к тому, чтобы Шепард появился в одной из следующих игр серии — будь то просто камео, упоминание или незначительная отсылка. К сентябрю 2014 года она набрала 210 подписей, после чего сайт петиции закрылся.

Шепард в игровой культуре

В связи с тем, что судьба Шепарда пока ещё остаётся неизвестной, авторы сторонних модификаций к играм Half-Life придумывают собственные версии дальнейших приключений капрала. К таким модам для Half-Life 1 относятся, например, Dark Operations, в котором Шепард приходит в себя в мире Зен и возвращается обратно в Чёрную Мезу, а также продолжение этого мода — Retaliation. Для Half-Life 2 активно разрабатывалась модификация Opposing Force 2 — пользовательское продолжение игры Half-Life: Opposing Force, в котором G-Man пробуждает Шепарда во время Семичасовой войны. Шепард вместе с повстанческим «Отрядом Феникса» вступает в борьбу с вторгнувшимся на Землю Альянсом и пытается закрыть образовавшийся пространственный разлом. В июле 2014 года команда разработчиков сообщила, что остановила работу над модом на неопределённое время, в будущем планируя объединить усилия с другими разработчиками. С аналогичным сюжетом также создавался мод Operation Shephard, однако его разработка была прекращена. Сюжет ещё одного отменённого мода, Opposing Shephard, предполагал дальнейшее противостояние Шепарда с Расой X. Один из выпущенных модов под названием Awakening повествует о том, как G-Man будит Шепарда на арктической базе Сопротивления до событий Half-Life 2 и даёт ему задание уничтожить инопланетный корабль, найденный Альянсом.

В 2011 году, на волне фанатских короткометражных фильмов по вселенной Half-Life, появился фильм Beyond Black Mesa, в котором Адриан Шепард является главным героем. Действия фильма развиваются спустя пять лет после инцидента в Чёрной Мезе. Выпущенный из стазиса G-Man’а уже без своего противогаза и солдатской формы, Шепард оказывается в мире, разрушенном из-за вторжения Альянса, и присоединяется к людям, пытающимся сопротивляться этой инопланетной цивилизации. В конце фильма Адриан вместе с неизвестной девушкой из числа бойцов способствуют тому, чтобы послание о вторжении было передано как можно большему числу людей. Рассчитывая на то, что передача сообщения удалась, Шепард объявляет, что его история заканчивается здесь, «чтобы у мира за гранью Чёрной Мезы ещё был шанс». После этого Адриан и девушка взрывают себя гранатой вместе с окружившими их солдатами Альянса.

В 2015 году вышел ещё одно короткометражное видео про Шепарда под названием Reinstated: Prologue. Это видео было сделано в жанре машинимы и подготовлено командой Sheath Entertainment для специального конкурса Saxxy Awards 2015, который проводится среди работ, созданных при помощи программы Source Filmmaker. Бо́льшая часть видео пересказывает события Half-Life: Opposing Force, в которых капрал Шепард и HECU выполняют свою миссию в Чёрной Мезе. В конце видео выясняется, что показанное было сном либо воспоминанием Шепарда, который был внедрён G-Man’ом в захваченный Альянсом мир Half-Life 2. Видео заканчивается тем, что скрывающийся в тени капрал замечает некую девушку, одетую в стиле милитари, за которой увязываются двое метрокопов Альянса. Он надевает свой противогаз и пускается вслед за ними.

Отсылки к Адриану Шепарду

• В романе A Big Boy Did It and Ran Away автор Кристофер Брукмайр часто делает отсылки на различные компьютерные игры. Не обошлась без внимания и серия Half-Life: одной из отсылок к ней является капитан SAS, которого зовут Адриан Шепард.

• В игре F.E.A.R. по радио можно услышать несколько сообщений от А. Шепарда, координатора спецназа группы «Дельта».

• В 2007 году компания Valve выпустила игру Portal, действие которой происходит во вселенной серии Half-Life. До её релиза многие игроки заметили, что сокращённое название портальной пушки из этой игры — ASHPD (от Aperture Science Handheld Portal Device) — напоминает аббревиатуру от имени Адриана Шепарда (англ. Adrian Shepard). Имели место слухи, что такое сходство неслучайно, однако разработчики назвали его просто совпадением, которому они и сами удивились. Однако это натолкнуло их на идею внести в игру пасхальное яйцо: на встречающихся в игре клавиатурах цветом выделено несколько клавиш, образующих имя Адриана Шепарда.

Примечания

Комментарии

Источники

Ссылки

• [developer.valvesoftware.com/wiki/Cpl._Adrian_Shephard Cpl. Adrian Shephard] (англ.). Valve Developer Community.
• [half-life.wikia.com/wiki/Adrian_Shephard Adrian Shephard] (англ.). Half-Life Wiki.
• [www.theaveragegamer.com/2010/10/09/how-adrian-shephard-saved-duke-nukem-forever/ How Adrian Shephard Saved Duke Nukem Forever] (англ.). The Average Gamer.

Отрывок, характеризующий Адриан Шепард

Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.