Султанов, Аждар Али Аббас оглы
| Аждар Султанов | |||
| азерб. Əjdər Sultanov | |||
 | |||
| Имя при рождении: |
Аждар Али Аббас оглы Султанов | ||
|---|---|---|---|
| Дата рождения: | |||
| Место рождения: | |||
| Дата смерти: | |||
| Место смерти: | |||
| Профессия: | |||
| Гражданство: | |||
| Годы активности: | |||
| Театр: |
Бакинский тюркский рабочий театр (1926—1933), | ||
| Награды: |
| ||
Аждар Али Аббас оглы Султанов (азерб. Əjdər Əliabbas oğlu Sultanov; декабрь 1909, Баку — 10 января 1962, там же) — азербайджанский советский актёр театра, народный артист Азербайджанской ССР (1949).
Биография
Аждар Али Аббас оглы Султанов родился в декабре 1909 года в городе Баку. В 1928 году окончил Бакинский театральный техникум. Сценическую же деятельность Султанов начал ещё в 1926 году в Бакинском тюркском рабочем театре. Затем с 1933 по 1937 год играл на сцене Кировобадского драматического театра. С 1939 по 1962 год Султанов был актёром Азербайджанского драматического театра. С 1942 года был членом КПСС[1].
Аждар Султанов обладал высокой сценической культурой, звучным и прекрасным голосом, чёткой дикцией. Созданные им образы отличались жизненностью, мудростью и моральной чистотой. Среди известных ролей Султанова были Луконин («Парень из нашего города» Константина Симонова), Ларин («Бухта Ильича» Джаббара Меджнунбекова), Чингиз («Любовь и месть» Сулеймана Сани Ахундова), Орсино, Кассио, Леонт («Двенадцатая ночь», «Отелло», «Зимняя сказка» Уильяма Шекспира), Дядя Ваня («Дядя Ваня» Антона Чехова), дервиш («Шейх Санан» Гусейна Джавида) и др.[1]
Скончался актёр 10 января 1962 года в Баку[1].
Награды и звания
- орден Трудового Красного Знамени (09.06.1959)
- орден «Знак Почёта»
- медали[1]
- Народный артист Азербайджанской ССР (1949)
Напишите отзыв о статье "Султанов, Аждар Али Аббас оглы"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Султанов Әждәр Әлиаббас оғлу // Азербайджанская советская энциклопедия / Под ред. Дж. Кулиева. — Б.: Главная редакция Азербайджанской советской энциклопедии, 1986. — Т. IX. — С. 71.
Отрывок, характеризующий Султанов, Аждар Али Аббас оглы
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
