Исмайлов, Аждар Таги оглы
Аждар Таги оглу Исмайлов | |
азерб. Əjdər Tağı oğlu İsmayılov | |
Дата рождения: | |
---|---|
Место рождения: |
Чомахтур, Шарурский район |
Страна: | |
Научная сфера: | |
Учёная степень: | |
Сайт: |
[ajdarismayilov.com/ ajdarismayilov.com] |
Аждар Таги оглу Исмайлов (азерб. Əjdər Tağı oğlu İsmayılov; род. 23 апреля 1938, с. Чомахтур, Шарурский район, Нахичеванская АССР, Азербайджанская ССР) — азербайджанский ученый, доктор филологических наук, профессор, один из «91», один из активных создателей партии «Ени Азербайджан».
Содержание
Биография
Аждар Исмайлов родился 23 апреля 1938 года в селе Чомахтур Шарурского района Нахчыванской Автономной Республики. В 1961 году окончил филологический факультет Азербайджанского государственного университета.[1].
В 1963—1965 годах учился в Азербайджанском театральном институте, был студентом режиссёра Мехти Мамедова и актера Рзы Тахмасиба.
В 1961—1977 годах работал учителем в школе села Чомахтур, директором школы, сотрудником органов внутренних дел и газеты «Шарг гапысы» («Ворота Востока»), в 1977—1994 годах преподавателем кафедры литературы Нахчыванского государственного университета, старшим преподавателем, доцентом и профессором.
Научная деятельность
В 1969 году был диссертантом Института литературы имени Низами Академии наук Азербайджанской ССР. Под руководством вице-президента академии, академика Мамед Арифа Дадашзаде в 1974 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Исторические драмы Гусейна Джавида» («Пророк», «Храмой Теймур», «Сиявуш», «Хайам»).
В 1982 году приступил к исследованиям для написания докторской диссертации «Творчество Гусейна Джавида и традиции демонизма в мировой литературе», утверждённой со стороны научного совета Института литературы имени Низами. Вопреки утверждениям наших литературоведов о зарождении азербайджанского романтизма в связи с событиями 1905—1917 годов, автор диссертации доказывает, источником романтизма Гусейна Джавида стала философия Зарван («Авеста»), а его философско-эстетические ценности берут начало в тюркской «Регулируемой литературе» и в контексте демонизма исследуется привязанность прогрессивного поэта-мыслителя к творческому пути корифеев мировой литературы.
Некоторые отечественные ученые не желали видеть Гусейна Джавида в одном ряду с гигантами мировой литературы. Они также испытывали трудности в постижении его философии демонизма. В 1988 году состоялось заседание Совета защиты с участием пяти знаменитых специалистов мировой литературы из Москвы и Грузии. Их положительные отзывы, особенно, слова официального оппонента из Москвы, профессора А. Л. Штейна «мы, специалисты романтической литературы до этой диссертации думали, что романтизм завершился в XIX веке, теперь выясняется, что в ХХ веке был такой творческий гигант как Гусейн Джавид», стали весомым ответом тем, кто стремился эгоистически противостоять появлению диссертации, впервые в литературоведении и философии Советского Союза раскрывавшей проблемы демонизма, повествовавшей о его философско-эстетических и политических ценностях.
Педагогическая деятельность
Завершив в 1961 году учёбу в АГУ, Аждар Исмайлов возвращается в родной Чомахтур, приступает к педагогической деятельности в местной восьмилетней школе.
В 1974—1975 учебном году восьмилетняя школа по личной инициативе Аждар муаллима превратилась в полную среднюю школу. Двухэтажное здание учебного заведения оснастилось современным оборудованием. Аждар Исмайлов был назначен директором этого очага образования.
В 1977 году Нахчыванский областной партийный комитет направляет Аждара Исмайлова в Нахчыванский педагогический институт, где до 1994 года он работает преподавателем кафедры литературы, старшим преподавателем, доцентом и профессором.
Общественно-политическая деятельность
Нейтральность этого раздела поставлена под сомнение. На странице обсуждения должны быть подробности.
|
В ноябре 1990 года основал военно-фронтовую газету «Сражающийся Шарур». Её первый номер со статьей «Имперские войска на границах Нахчывана», разоблачающей оккупационную политику Кремля, был напечатан в Шарурской районной типографии.[2].
21 апреля 1992 года в преддверии выборов президента Азербайджанской Республики, Аждар муаллим организовал собрание населения Шарура, выдвинувшее кандидатуру Гейдара Алиева. Это собрание явилось началом борьбы за возвращение к руководству Азербайджаном мудрого политика. Вынесенное решение 22 апреля 1992 года было доведено до сведения общества «Алинджа», функционировавшего в Баку и оказывавшего всемерное содействие сражающемуся Нахчывану.[3].
24 апреля 1992 года перед зданием бывшего Верховного совета был проведен митинг о «возрастном цензе». Одним из организаторов мероприятия был Аждар Исмайлов. В своем выступлении он отметил, что два известных сопредельных государства готовят расчленение Азербайджана. Запланировано передать армянами для выхода к морю обширную территорию от реки Куры до местности, называемой «Порт-Ильич». Кроме этого, Абшеронский полуостров в северные земли страны должен отойти к одной сопредельной стране, а Талышский регион — к другой.[4].
Аждар Исмайлов призвал народ к бдительности, тесному сплочению вокруг Гейдара Алиева. Только так можно спастись от надвигающейся новой катастрофы.
После митинга Аждар Исмайлов был приглашен в Нахчыван к Гейдару Алиеву и предоставил ему обширную информацию о сложных и противоречивых политических процессах в Баку. Затем он подчеркнул необходимость создания партии, которая объединит народ и поможет найти выход из нынешней сложной ситуации.
В августе 1992 года Аждар Исмайлов создал из представителей интеллигенции инициативную группу «Сторонники Гейдара Алиева», поделил население района на округа и спустя всего несколько месяцев составил список из 32 тысяч сторонников спасителя нации.
Эта деятельность шарурцев заложила основу для проведения 21 ноября 1992]] года учредительной конференции ПЕА в Нахчыване.[5].
24 октября 1992 года в автономной республике развернулись драматические события. Группа активистов Народного фронта города Нахчывана, Джульфинского и Ордубадского районов воспользовались выходным днем и захватили здания Нахчыванского комитета радиопередач и Министерства внутренних дел. Цель акции — заставить Гейдара Алиева покинуть пост руководителя автономной республики. С помощью населения без каких-либо происшествий оба здания в скором времени были освобождены от «фронтовиков» и их сторонников.[6].
На собрании представителей общественности автономной республики в Верховном Меджлисе 28 октября 1992 года Аждар Исмайлов призвал народ ещё теснее сплотиться вокруг Гейдара Алиева, который невзирая на опасность взял на себя миссию спасителя Родины. Он сказал: «Будучи в Москве, Гейдар Алиев пожертвовал здоровьем ради народа. Он без эксцессов, цветами проводил из Нахчывана советские войска. Мое решительное требовании состоит в том, чтобы прекратились всяческие провокации против Гейдара Алиева». Аждар Исмайлов довел до сведения участников мероприятия декларацию, написанную по указанию Гейдара Алиева. 9 декабря 1992 года Аждар Исмайлов в газете «Сяс» («Голос»), раскрывшей всенародное значение партии «Ени Азербайджан», выступил с заявлением «Народ — лидер партии».
12 декабря 1992 года в городе Нахчыван Аждар муаллим создает инициативную группу «Сторонники Гейдара Алиева». В декабре того же года по приглашению Народного фронта города Нахчывана, Ордубадского и Джульфинского отделений данной структуры в автономную республику приезжают из Турции трое лиц, намеревавшихся физически отстранить Гейдара Алиева от власти. Затем был арестован ещё один «визитер» (речь идет о террористе, готовившем покушение на Гейдара Алиева недалеко от здания Милли Меджлиса). Все эти зловещие попытки удалось предотвратить оперативными действиями.
15 декабря 1992 года по указанию враждебных сил, втягивавших власть покойного Эльчибея в трагедию, пограничные войска Нахчывана должны были под покровом ночи выйти в город, произвести государственный переворот и передать власть активистам Народного фронта. По распоряжению Гейдара Алиева в армейский штаб отправился Аждар Исмайлов. Переговоры с военными начались в 23 часа и завершились в 3 часа уже на следующий день. Аждар муаллим напомнил командирам об истреблении населения Нахчывана, учиненного в 1918—1920 годах армянами при помощи англичан, изгнании соотечественников на другой берег Араза. Он приводил и другие факты, о которых офицеры слышали от своих отцов и дедов. Таким образом, деяние, которое готовится, будет сродни зверству в Ходжалы, подготовленному армянами не без участия советского отряда.
Напряженные переговоры успешно завершились и командиры приняли решение не следовать дьявольским указаниям, поступающим из Баку.
27 января 1993 года при участии Гейдара Алиева состоялась учредительная конференция Шарурской организации ПЕА, на которой Аждар Исмайлов сказал: Для спасения от надвигающихся трагедий мы обязаны даже ценой жизни защитить мудрого спасителя, ниспосланного нам Аллахом.
7 февраля 1993 года он передал Гейдару Алиеву просьбу 45 человек, приехавших из Джульфинского района, посоветовал руководителю автономии принять их и создать в районе инициативную группу «Сторонники Гейдара Алиева». Потому что засевшие в Джульфе члены Народного фронта под любым предлогом не пустили бы в район членов ПЕА. В одной из промозглых комнат Верховного Меджлиса Гейдар Алиев принял джульфинцев и беседовал с ними на протяжении нескольких часов. После этого была создана инициативная группа «Сторонники Гейдара Алиева», заложившая основу районной организации партии «Ени Азербайджан».
Аждар Исмайлов и объединившиеся вокруг него «гейдаровцы» имеют исключительные заслуги в предотвращении готовившихся кровавых актов 4 октября 1994 года. Он и его сторонники провели огромную работу перед президентским аппаратом для недопущения трагедии. Любовь народа к Гейдару Алиеву защитила власть, не дала произойти трагическим событиям. На следующий день, когда ранним утром рассеивались сумерки, выходившего из рабочего кабинета Гейдара Алиева встретили и проводили домой три человека — шейх уль-ислам гаджи Аллахшукюр Пашазаде, Джалал Алиев и Аждар Исмайлов.[7].
Научные монографии
- «Традиции мирового романтизма и Гусейн Джавид». Баку: Язычи, 1982 год, 22 стр.
- «Творчество Гусейна Джавида и традиции демонизма в мировой литературе». Баку: Элм, 1991, 224 стр.
- «Тюркские племена древней Передней Азии и Переднего Кавказа» (Армяне и грузины на территории Кавказской Огузской Албании). Баку, «Нурлан», 2008 год, 799 стр. (1 издание, 2006 год). Опубликовано решением Научного совета Института истории имени А. А. Бакиханова Национальной академии наук Азербайджана.)[8]
Некоторые избранные статьи и интервью
|
|
См. также
Напишите отзыв о статье "Исмайлов, Аждар Таги оглы"
Примечания
- ↑ [dmfa.nakhchivan.az/pdff/Naxcivan%20Ensiklopediyasi%20(I%20cild).pdf AMEA, Naxçıvan Ensiklopediyası, Naxçıvan-2005.]
- ↑ «Səs» qəzeti, 09 dekabr 1992-ci il
- ↑ «Naxçıvan» qəzeti, № 83(267), 29 noyabr 1997-ci il
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=rrqN3vaqOCc. 24 aprel mitinqi 1992 ]
- ↑ [lib.aliyev-heritage.org/ru/84621415.html Выступление Президента Азербайджанской Республики Гейдара Алиева на встрече с азербайджанской интеллигенцией, обратившейся к Гейдару Алиеву посредством газеты «Сес» («Голос») в 1992 году ]
- ↑ «Yeni Azərbaycan» qəzeti, № 92(267), 29 noyabr 1997-ci il
- ↑ «Milli birlik» qəzeti, № 09(29), 21 sentyabr 2007-ci il
- ↑ [elibrary.az/cgi/irbis64r/cgiirbis_64.exe?LNG=az&Z21ID=&I21DBN=IBIS&P21DBN=IBIS&S21STN=1&S21REF=5&S21FMT=fullwebr&C21COM=S&S21CNR=10&S21P01=0&S21P02=1&S21P03=A=&S21STR=%C4%B0smay%C4%B1lov,%20%C6%8Fjd%C9%99r%20Ta%C4%9F%C4%B1%20o%C4%9Flu İsmayılov, Əjdər Tağı oğlu]
- ↑ [news.day.az/politics/485107.html Историческая правда о «26»: где останки троих комиссаров? ]
Отрывок, характеризующий Исмайлов, Аждар Таги оглы
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.
На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.
В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.