Азавад

Независимое государство Азавад
тамашек ⴰⵣⴰⵡⴰⴷ
араб. دولة أزواد المستقلة‎
Dawlat Azawād al-Mustaqillah
фр. État indépendant de l’Azawad

Флаг
Страна	Мали
Статус	Самопровозглашенная автономия
Включает	3 области
Административный центр	Тимбукту
Крупнейшие города	Гао, Тимбукту, Кидаль, Менака
Президент	Билял аг Ашериф
Премьер-министр	Атайоб аг Баттайе
Официальные языки	тамашек, арабский, французский
Население (2012)	1 295 000
Плотность	1,58 чел./км²
Площадь	822 000 км²
Часовой пояс	-0
Телефонный код	223
[www.mnlamov.net/ Официальный сайт]

Азавад (или Азауад; Независимое Государство Азавад; тамашек ⴰⵣⴰⵡⴰⴷ, араб. أزواد‎, Azawād) — название географической области на северо-востоке Мали, самопровозглашённого Независимого Государства Азавад (НГА) и всего населённого преимущественно туарегами региона в центрально-западной сахарской Африке. 15 июля 2012 года представители Национального движения за освобождение Азавада сообщили, что поскольку мировое сообщество не признало НГА, рассматривая его как неотъемлемую часть государства Мали, они отказались от идеи создания независимого государства Азавад, предпочтя получение культурной, экономической и политической автономии отделению от Мали.

К Малийскому Азаваду относятся области Томбукту, Гао, Кидаль и северо-восток области Мопти; территория НГА — первые три области к северу от реки Нигер. Весь исторический регион Азавад включает также смежные территории ещё четырёх соседних стран.

Этнология и этимология

Обширный регион расселения туарегов, включающий Малийский Азавад (Мали), юго-восток Алжира, запад Нигера, север Буркина-Фасо и юго-запад Ливии, называется Азауаг (Azawagh, сочетание gh произносится как фригативное «г»).

Также словом Азауаг называют меньший по размеру бассейн пересохшей древней реки Азауаг. Слово Азауад считают арабским переосмыслением (уад означает река, русло) туарегского слова Азауаг (означает саванна, или буквально «земля кочевников»).

География

В настоящее время власти НГА контролируют территорию Малийского Азавада, что составляет более половины территории Мали. Это весь север Мали от среднего течения реки Нигер до пустыни Сахара. Регион по площади равен двум с половиной Германиям — около 850 тыс. кв. км, но в нём проживают всего 1,2 млн человек. Столица Малийского Азавада — Тимбукту, крупнейший город и фактическая столица НГА (место пребывания властей НГА — руководства НДОА) — Гао. Азавад граничит: с Мавританией (на западе), Алжиром (на северо-востоке), Нигером (на юго-востоке), Буркина-Фасо (на юге), Мали (на юго-западе).

Юг Малийского Азавада пересекает крупнейшая река Западной Африки — Нигер, которая разделяется на много рукавов и протекает в широкой, сильно заболоченной долине с обилием протоков, стариц и озёр. Этот район является внутренней дельтой Нигера; здесь некогда река впадала в большое бессточное озеро. В районе Томбукту рукава соединяются в одно русло.

Административно-политическое деление

Три области-провинции:

• Гао, в которой расположена фактическая столица НГА Гао
• Кидаль
• Томбукту, в которой расположена столица НГА Тимбукту
  

История

Доколониальный период

• Империя Сонгаи
• Империя Мали
• Аския I Великий

Колониальный период

Французский Судан

Война за независимость. Провозглашение независимости

См. также: Провозглашение независимости Азавада

После неудачных восстаний 1990—1995 и 2007—2009 годов в северных районах Нигера и Мали многие туарегские повстанцы эмигрировали в Ливию, где вошли в состав ливийской армии. В результате репрессий туарегов со стороны сторонников Переходного национального совета часть служивших в ливийской армии туарегов вернулась в Северный Мали и способствовала созданию единой организации туарегов.

Национальное движение за освобождение Азавада (НДОА) было создано в октябре 2011 года в результате слияния нескольких групп туарегских боевиков.

В январе 2012 НДОА подняло восстание в Малийском Азаваде и объявило о намерении добиваться независимости. В дополнение оружию, оставшемуся от прежних восстаний туарегов, вооружению НДОА способствовал приток оружия, предназначенного для повстанцев в Ливии и украденного в пути.

В течение января—марта повстанцы заняли бо́льшую часть территорий трёх областей северного Мали и вывели их из-под контроля центрального правительства, включая ключевые города Менака, Кидаль, Гао и две военные базы армии Мали с хранящимся на них оружием.

После военного переворота 22 марта 2012 года в Мали НДОА ещё более активизировало свои действия, взяло историческую столицу Азавада Тимбукту и всю территорию Малийского Азавада, объявило об одностороннем прекращении огня в связи с достижением цели освобождения Азавада и 6 апреля 2012 года провозгласило Независимое Государство Азавад. Исполнительный комитет НДОА обратился к международному сообществу с просьбой признать независимость Азавада. Лидеры движения также говорят об отсутствии притязаний на всю историческую территорию Азавада вне Малийского Азавада, заявив, что «новое государство признаёт существующие границы соседних государств» и будет создавать все условия для мира и стабильности в регионе.

События после провозглашения независимости

По данным некоторых источников, 26 мая 2012 года туареги заключили мирное соглашение с группировкой исламистов «Ансар-ад-Дин», контролирующей часть Азавада. Ряд источников сообщил, что туареги из НДОА и исламисты из «Ансар ад-Дин» объявили об объединении и создании нового государства — Азавад, управляемого Переходным советом Исламского Государства Азавад. «Ансар ад-Дин» ранее уже выступала за превращение всего Мали в исламское государство и известна своими связями с североафриканским отделением террористической сети Аль-Каида (представители НДОА факт соглашения отрицают, говоря лишь о проведении переговоров). Но через два дня туареги и исламисты отказались от сотрудничества из-за принципиальных разногласий по вопросам создания нового государства и роли ислама в нём.

7 июня 2012 было создано Временное правительство Азавада. Билял аг Ашериф был назначен президентом Азавада. После этого Ашериф назначил секретаря президиума НДОА Махмуда аг Агали и. о. премьер-министра и поручил сформировать новое правительство. Вице-президентом стал Мамаду Майга Джери.

26 июня 2012 года исламисты из группировки «Движение за единство и джихад в Западной Африке» захватили контроль над Гао, ранее удерживаемое туарегами Азавада. 27 июня 2012 года исламисты выбили туарегов из Томбукту и Кидаля. Таким образом под контролем исламистов оказалось две трети территории Азавада.

К середине июля исламисты выбили туарегов из их последнего бастиона, Ансого, расположенного в 100 км к юго-востоку от Гао. 15 июля, после того, как Азавад оказался под контролем исламистов, его власти сообщили, что отказываются от идеи независимости в пользу автономии. «Мы ищем культурной, политической и экономической независимости, но не отделения. Это будет что-то вроде Квебека», — заявил глава Национального движения за освобождение Азавада Ибрагим Аг Ассалех. Несмотря на очевидный факт захвата страны исламистами, официальной причиной отказа от независимости стало мнение международного сообщества, отказавшегося признавать туарегское государство.

Функционеры НДОА планировали, что именно они будут осуществлять административный контроль над территорией самопровозглашенного государства «до назначения национальных властей», взяв под контроль две трети территории Мали, всю его пустынную часть с такими крупными городами, как Гао, Кидал, и одну из колыбелей средневековой африканской цивилизации — Тимбукту.

Однако сепаратисты выбрали себе в союзники исламистов — группировки «Ансар ад-Дин» («Защитники веры») и «Аль-Каида в странах исламского Магриба». Добившись изгнания с севера страны подразделений регулярной малийской армии, НДОА быстро утратила контроль над освобожденной территорией, где исламисты провозгласили собственный эмират, живущий в соответствии с нормами шариата. Майские попытки «светских» пойти на уступки и создать вместе с исламистами единое шариатское государство провалились. Объединившиеся в «Движение за единство и джихад в Западной Африке» фундаменталисты повели войну против своих недавних союзников.

С помощью иностранной интервенции, территория Исламского Азавада была освобождена.

Население

Туареги составляют большинство населения страны. В основном они населяют север страны, а также долину реки Нигер. Туареги проживают также в соседних с Азавадом Нигере, Мали, Алжире, а также Ливии. Многие туареги ведут кочевой образ жизни, занимаются, в основном, животноводством. На территории Азавада туареги появились в X веке, когда были вытеснены арабами из Северной Африки. Туареги объединены в конфедерации племён, большим авторитетом пользуется военная аристократия, избирающая из своих рядов вождей племён и конфедераций.

Экономика

Основная отрасль экономики — туризм, особенно развит в Тимбукту. На территории Малийского Азавада находятся два объекта Всемирного наследия ЮНЕСКО: Тимбукту и Могила Аскиа.

Несмотря на интенсивные поисково-разведочные работы, залежей нефти пока не обнаружено. Месторождения газа также не найдены. Перспективы нефтегазоносности связаны с возможно нефтегазоносными бассейнами Таудени, Мали-Нигерским, Гао и Нара. Выявлены незначительные залежи фосфора, молибдена, комплексных руд. Однако основные надежды связаны с разработкой крупных урановых месторождений, которые, по некоторым данным, имеются на северо-востоке Мали.

Культура

Популярна музыка. Наиболее известным музыкальным событием Азавада является «Фестиваль в пустыне», демонстрирующий традиционную музыку туарегов, а также музыку со всего мира.

Фестиваль был основан в 2001 году, долгое время считался «самым удаленным музыкальным событием», так как кочевал по пустынным областям и публика добиралась сюда на верблюдах. С 2003 года его стали проводить в Эссакане, так как количество зрителей превысило десять тысяч человек, а им требовалась вода и хотя бы минимальная инфраструктура. В 2010 году фестиваль пришлось провести в Тимбукту из-за угрозы террористических актов со стороны «Аль-Каиды».

Ссылки

• [www.mnlamov.net/ Официальный сайт Национального Движения за освобождение Азавада]

Отрывок, характеризующий Азавад

На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.