Фаттах, Азон Нуртинович
Поделись знанием:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
(перенаправлено с «Азантин Нуртынович Фатахутдинов»)
| Азон Фаттах | ||||||
 | ||||||
| Основная информация | ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Имя при рождении |
Азантин Нуртынович Фатахутдинов | |||||
| Дата рождения | ||||||
| Место рождения | ||||||
| Дата смерти | ||||||
| Место смерти | ||||||
| Страна | ||||||
| Профессии | ||||||
| Инструменты | ||||||
| Жанры | ||||||
| Награды |
| |||||
Фаттах Азон Нуртынович (настоящее имя: Азантин Нуртынович; 1 апреля 1922, село Шамяк, Татарская АССР — 12 марта 2013, Москва) — советский пианист и композитор. Заслуженный деятель искусств Татарской АССР. Редактор издательства «Музгиз».
Автор опер, музыкальных комедий, музыки к спектаклям и фильмам, более 200 песен, написанных на стихи таких поэтов, как Ахмед Ерикеев, Сибгат Хаким, Ольга Фокина, Михаил Исаковский, Лев Ошанин, Белла Ахмадулина, Андрей Дементьев, Сергей Васильев, Александр Жаров, Вероника Тушнова, Михаил Пляцковский, Анатолий Поперечный, Борис Дубровин, Юрий Воронов, Расул Гамзатов, Вадим Семернин, Владимир Коркин, Виктор Викторов, Александр Коваленков, Валентин Кузнецов, Юрий Полухин и др.
Его песни исполняли Лев Лещенко, Иосиф Кобзон, Владимир Трошин, Ирина Бржевская, Майя Кристалинская, Елена Камбурова, Маргарита Суворова, Стахан Рахимов, Алла Иошпе, Гелена Великанова, Эльмира Жерздева, Владимир Трощинский, Андрей Безверхий и другие звёзды советской эстрады.
Содержание
Биография
- Родился 1 апреля 1922 года. В документах датой рождения указано 6 сентября 1923 года, но это является ошибкой, в этот день он был зарегистрирован по месту жительства. Родители — крестьяне из Казанской губернии Нуртын и Гаяна Фатахутдиновы, бежавшие в Москву от голода в 1922 году, не зная русского языка.
- Детство и молодость прошли в Москве, в районе Сокольники.
- С 1936 года является болельщиком ПФК ЦСКА, с 14 лет начал посещать матчи и тренировки любимой команды и приходил поддерживать её на стадион до 1993 года.
- В 1940 году окончил школу № 370 имени А. С. Пушкина.
- В 1940 году окончил музыкальную школу Железнодорожного района Москвы по классу фортепиано (преподаватель Нина Абрамовна Владимирова).
- Во время Великой Отечественной войны сражался на Волховском фронте. Ушёл на фронт в октябре 1941 года, получил звание лейтенанта. Тяжело ранен в апреле 1944 года.
- 1945 году восстанавливается на месте учёбы — в Музыкальном Училище имени Гнесиных (поступил в 1940 г., но из-за войны успел закончить только первый курс). За год до окончания перешёл в только что открывшийся Институт имени Гнесиных по личному приглашению заведующего кафедрой истории и теории музыки института, профессора Сергея Сергеевича Скребкова.
- В 1952 году окончил историко-теоретический факультет Института имени Гнесиных под руководством профессора Генриха Ильича Литинского. Тема дипломной работы — «Назиб Жиганов. Сюита на татарские темы».
- В 1945—1947 гг. — преподаватель и концертмейстер музыкальной школы Железнодорожного района Москвы.
- В 1952—1954 гг. — преподаватель Казанского музыкального училища.
- В 1954—1960 гг. — редактор и корректор издательства «Музгиз».
- В 1955 году во время эфира с Индирой Ганди на «Зарубежном радио» прозвучала песня А. Фаттаха «Индийским друзьям» на стихи Ахмеда Ерикеева. Лидер Индии особо отметила эту песню, и даже занесла её текст в свою записную книжку.
- В 1957 году Азон Фаттах становится лауреатом Всесоюзного и Международного конкурсов с песней «Фестивальная». В качестве награды Азону была вручена путёвка в Дом Творчества Композиторов «Руза». С этого момента он почти ежегодно приезжал в Рузу, где жил и работал каждое лето.
- В 1958 году принят в Союз Композиторов СССР.
- В 1960—1970-е годы активно гастролировал с авторскими концертами в Варшаве, Москве, Санкт-Петербурге, Казани, Сочи, Новороссийске, Геленджике, Анапе, Туапсе, Тюмени, Абакане и других городах. Премьеры его сценических произведений регулярно проходили в Москве, Санкт-Петербурге и Казани.
- С 1960-х годов сотрудничал с оркестрами Юрия Силантьева, Вячеслава Мещерина, Бориса Карамышева.
- В 1960-х годах работал со студией имени Довженко в Киеве, написал музыку к трём фильмам режиссёра Евгения Шерстобитова.
- С начала 1960-х годов до 1991 года ежегодно на Всесоюзном радио 6 сентября отмечался его официальный день рождения и проходил радио-концерт из его произведений.
- В 1970-х годах написаны все три оперы Фаттаха — «Джамиля», одноактная детская «Братец Кролик» (1975) и неоконченная «Кровь, винтовка и любовь». Помимо опер создана большая серия музыки к спектаклям для театров Москвы и Казани, а также ряд музыкальных комедий, самая известная из которых — «Крылатые» (1960, Мензелинский татарский драматический театр).
- В 1977 году на телевидении выходит передача «От всей души», в начале которой в исполнении Льва Лещенко звучит песня Фаттаха «Приветливые светлые реки».
- В 1989 году песня Фаттаха «Трое нас» на стихи Юрия Воронова была напечатана в сборнике «Песни радио, кино и телевидения. Выпуск 85» вместе с двумя композициями Пола Маккартни и Джона Леннона — «Не покидай» и «В моей жизни» (перевод с английского М. Пляцковского и К. Сигуры).
Военные годы
Ушёл на фронт 16 октября 1941 года. Воевал на Волховском фронте до весны 1944 года. На войне ему случайно удалось встретиться и пообщаться с известным татарским поэтом Мусой Джалилем, который вскоре был взят в плен и погиб. Азон Фаттах был ранен 5 апреля 1944 между городами Псков и Остров осколками миномётного снаряда в обе ноги, в результате образования газовой гангрены ему пришлось ампутировать коленную чашечку правой ноги. Проходил длительное лечение в госпиталях Пскова, Ленинграда, Горького и Москвы, стал инвалидом II группы. Закончил войну в звании лейтенанта. Награждён Орденом Отечественной войны I степени, боевыми и юбилейными медалями.
Творчество
Азон Фаттах наиболее известен как композитор-песенник. Главными чертами стиля Фаттаха являются яркий мелодизм, красочные гармонии и опора на интонации татарской народной музыки. Своей задачей Азон называл развитие татарского тематизма и приближения его к высотам лирики в творчестве романтиков. Своими любимыми композиторами и учителями он считал Моцарта, Шуберта, Шопена, Грига, Римского-Корсакова и Рахманинова. В его произведениях также слышно влияние татарских композиторов Салиха Сайдашева и Назиба Жиганова.
Самые известные песни Фаттаха — получившая огромную популярность «Хороши вечера на Оби» (стихи — Вадим Семернин), а также «Нет на свете дальних стран» (Александр Коваленков), «Индийским друзьям» (Ахмед Ерикеев), «Насмотрись, зорька, в реченьку» и «Здравствуй, речка Паленьга» (Ольга Фокина). Музыка из кинофильмов также обретала самостоятельную жизнь — получили широкую известность песни «Было время грозовое» из к/ф «Мальчиш-Кибальчиш», «Как нам без моря прожить» из к/ф "Юнга со шхуны «Колумб» и «Песенка туристов» из к/ф «Акваланги на дне». Всего им создано более 200 песен на тексты на русском и татарском языках.
Главным и наиболее ценным элементом музыки Фаттах всегда считал красивую и развитую мелодию, и признавал только классическую гармонию. Поэтому он не принимал авангардные течения и произведения авторов, создающих атональную музыку. Прохладно Азон относился и к джазу, хотя некоторые джазовые гармонии и приёмы присутствуют в ряде его произведений. Также он негативно оценивал западную эстрадную и рок-музыку. Тем не менее Фаттах с большим интересом воспринимал творчество таких представителей русского рока, как Юрий Шевчук, Егор Летов и Гарик Сукачёв.
Звания и награды
- Заслуженный деятель искусств Татарской АССР (1983)
- Лауреат VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов «За мир и дружбу» (1957)
- Лауреат Международного конкурса (1957)
- Лауреат Всесоюзного фестиваля-конкурса советской молодёжи (1957)
Семья
Жена — Елена Анучина (р. 1927), экс-работник Музея Изобразительных Искусств имени Пушкина. Вышла замуж за Фаттаха в 1947 году.
Сын — Александр Фатахутдинов (р. 1946), экс-работник Московского Института Химического Машиностроения и известный голубевод. Участник операции «Дунай» 1968 года в Чехословакии.
Дочь — Елена Фатахутдинова (р. 1959), пианистка, концертмейстер в Московской Консерватории. Ученица профессора Татьяны Петровны Николаевой.
Внук — Роман Чистяков (р. 1991), пианист и музыковед, выпускник МГИМ имени Шнитке и ГСИИ. Лауреат Международных конкурсов.
Внучка — Ольга Бендицкая (р. 2002), флейтистка. Лауреат Международных конкурсов.
Сам Азон был старшим в семье, у него 4 младшие сестры — Нурсейла (р. 1924), Рахимя (1926-2015), Розия (1932—2006), Галина (р. 1937).
Политические взгляды
Несмотря на тесные связи с комсомольскими организациями, которые высоко ценили талант Фаттаха, организовывали его концерты и помогали с публикацией сочинений, композитор придерживался демократических взглядов, и критически оценивал политику Коммунистической партии. В 1991 году с большим воодушевлением принял приход к власти Бориса Ельцина, был активным сторонником и поддерживал его на выборах 1991 и 1996 годов. Однако с конца 1990-х годов политические взгляды композитора сдвинулись в сторону левой идеологии.
Увлечения
- Азон Фаттах — преданный и страстный болельщик ПФК ЦСКА с 1936 года, регулярно посещавший домашние матчи команды до 1993 года. Общался с такими легендарными футболистами, как Григорий Федотов и Всеволод Бобров
. - С 1980-х годов Фаттах симпатизировал американской хоккейной команде «Детройт Ред Уингз», и активно следил за её выступлениями в «Национальной хоккейной лиге».
- Также Азон заядлый рыболов и любитель резьбы по дереву.
Смерть
Азон Фаттах был госпитализирован 5 марта 2013 года в 51-ю больницу города Москвы с диагнозом «ишемический инсульт». 12 марта в 01:30 он скончался, не приходя в сознание. Прощание с композитором состоялось 15 марта в Митинском крематории. 24 апреля похоронен на «Введенском кладбище», участок № 11. 30 июня 2013 года на могиле композитора установлен памятник.
Фильмография
- 1963 — Юнга со шхуны «Колумб»
- 1964 — Сказка о Мальчише-Кибальчише
- 1965 — Акваланги на дне
Авторские сборники
- Азон Фаттах. Песни для голоса с сопровождением фортепиано. «Советский композитор», 1957 г.
- Песенки о деревьях. Для детей младшего возраста. Стихи И. Токмаковой. «Музыка», 1965 г.
- Пусть расцветает земля наша (на татарском языке). Казань, 1963 г.
- Народная музыка Татарии в обработке для аккордеона и баяна. «Музыка», 1972 г.
- Десять родников (на татарском языке). Казань, 1973 г.
- Азон Фаттах. Песни для голоса в сопровождении фортепиано (баяна). «Советский композитор», 1973 г.
- Азон Фаттах. Песни для голоса в сопровождении фортепиано (баяна). «Советский композитор», 1983 г.
- Труби, трубач! Песни для детей среднего и старшего школьного возраста. «Советский композитор», 1986 г.
Сборники с большой долей песен А. Фаттаха
- Песни татарских композиторов на стихи Ахмеда Ерикеева. «Советский композитор», 1962 г. 7 песен Фаттаха из 15 в сборнике.
- О любви. Песни на стихи Вадима Семернина. «Советский композитор», 1971 г. 8 песен Фаттаха из 26 в сборнике.
Известные песни
- А всё ж пойду (Н.Груздева)
- Баллада о берёзе (О.Фокина)
- Было время грозовое (В.Коркин) из к/ф «Сказка о Мальчише-Кибальчише»
- Вечерняя лирическая (С.Муратов)
- Грустная песенка (О.Фокина)
- Для тебя любовь — только шуточки (В.Семернин)
- Женский голос (Е.Винокуров)
- Звёздная дорога (Р.Селянин)
- Здравствуй, речка Паленьга (О.Фокина)
- Индийским друзьям (А.Ерикеева, перевод — Я.Козловский)
- Как нам без моря прожить (В.Коркин) из к/ф "Юнга со шхуны «Колумб»
- Колыбельная (В.Семернин)
- Кукушка (Ю.Полухин)
- Лебеди-берёзы (В.Семернин)
- Ленин на параде (В.Викторов)
- Лесник (Н.Груздева)
- Любовь опоздала (В.Кузнецов)
- Маленький мордвин (В.Семернин)
- Матери (Р. Гамзатов, перевод Я. Козловского)
- На Оленьей улице (А.Поперечный)
- Насмотрись, зорька, в реченьку (О.Фокина)
- Нет на свете дальних стран (А.Коваленков)
- Одуванчик (Ю.Полухин)
- Ой, хорошо (Полетел снежок над Обью) (В.Семернин)
- Обняла нас тишина (А.Ерикеев)
- Песенка туристов (В. Коркин) из к/ф «Акваланги на дне»
- Уезжая учиться в Москву (О.Фокина)
- Фестивальная (А.Ерикеев, перевод — А.Досталь)
- Хороши вечера на Оби (В.Семернин)
- Это решено (В.Семернин)
- Я стою у реки (Ю.Полухин)
Статьи о Фаттахе
- Забавских Э., «Улыбчивая музыка», «Советская Музыка», 1975, № 7;
- Викторов В., «Воспитание искусством», журнал «Дошкольное воспитание», 1978, № 12;
- Хаким С., «Его музыка в сердце народном», газета «Вечерняя Казань» от 02.09.1983;
- Сонин В., «Писать с уважением к маленькому слушателю (о композиторе Азоне Фаттахе)», журнал «Дошкольное воспитание», 1984, № 7 (стр. 88-90, раздел «Музыкальному руководителю»);
- Чистяков Р., «К 90-летию композитора Азона Фаттаха» — журнал «Музыкант-классик» (№ 1-2 2012 г., стр.10-12, раздел «Юбилеи»);
- Чистяков Р., «Композитор Азон Фаттах и его песни» — журнал «Музыкант-классик» (№ 11-12 2012 г., стр.24-25, раздел «Творческий портрет»)
- Чистяков Р., «Говорят архивы Азона Фаттаха» - журнал "Музыкант-классик" (№ 9-10 2013 г., стр. 16-18, раздел «Творческий портрет»)
Напишите отзыв о статье "Фаттах, Азон Нуртинович"
Ссылки
- [kkre-15.narod.ru/fattah.htm Биография и песни]
Отрывок, характеризующий Фаттах, Азон Нуртинович
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Категории:
- Родившиеся 1 апреля
- Родившиеся в 1922 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Шамяке
- Умершие 12 марта
- Умершие в 2013 году
- Умершие в Москве
- Музыканты по алфавиту
- Композиторы по алфавиту
- Композиторы России
- Композиторы СССР
- Композиторы XX века
- Пианисты по алфавиту
- Пианисты России
- Пианисты СССР
- Пианисты XX века
- Дирижёры по алфавиту
- Дирижёры России
- Дирижёры СССР
- Дирижёры XX века
- Педагоги по алфавиту
- Музыкальные педагоги России
- Музыкальные педагоги СССР
- Кавалеры ордена Отечественной войны I степени
- Награждённые медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Награждённые медалью Жукова
- Награждённые медалью «65 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Награждённые медалью «60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Заслуженные деятели искусств Татарской АССР
