Азат Кърым
 Логотип | |
| Оригинальное название |
«Азат Кърым» |
|---|---|
|
| |
| Издатель | |
| Главный редактор |
Мемет Муединов (с 7 декабря 1943 г.) |
| Основана | |
| Прекращение публикаций | |
| Политическая принадлежность | |
| Язык | |
| Главный офис | |
| Тираж |
15 000 экз. (лето 1943 г.) |
«Азат Кърым» («Свободный Крым») — коллаборационистская газета, издававшаяся на крымскотатарском языке в период оккупации Крыма нацистской Германией. Публиковала пронемецкие, антисоветские и антисемитские материалы.
Вскоре после оккупации Крыма нацистская администрация приступила к изданию местных газет. На русском языке выходила газета «Голос Крыма», на крымскотатарском — «Азат Кърым». Летом 1943 год тираж газеты достиг 15 000 экземпляров[1].
Первый номер вышел 11 января 1942 года. В государственном архиве Автономной Республики Крым сохранился комплект номеров газеты с последним номером 220 от 28 марта 1944 года. Первоначально газета издавалась как орган Симферопольского городского управления, с 30 января 1942 года стала выходить в качестве печатного органа Симферопольского мусульманского комитета. В первых номерах газеты исполняющим обязанности главного редактора был Изет-Нафе Нуриев, с 30 января 1942 года главным редактором стал Мустафа Куртиев (крупный деятель национального движения 1917—1918 гг.), с 25 мая 1943 года — Абдулла Куркчи (литературный псевдоним А. Зени), с 7 декабря 1943 года — Мемет Муединов (Севдияр) (литературный псевдоним Решат Мемет).
Помимо подчинённости Симферопольскому мусульманскому комитету, газета подчинялась штабу полиции безопасности и СД Крыма и Таврии (глава — оберштурмбаннфюрер Пауль Цапп) и штабу пропаганды U2 в Симферополе (ответственный за прессу — зондерфюрер Бруно Маурах)[1].
Содержание
Газета публиковала речи и портреты Гитлера и Геббельса, информацию о нацистском руководстве, жизни в Германии. Обычно номер начинался и заканчивался сводкой Германского командования. Публиковались карикатуры на Сталина, Молотова, Рузвельта, Черчилля. На её страницах часто публиковалась антисемитская пропаганда. Также большое внимание газета уделяла истории и культуре крымских татар.
Неотъемлемой частью идеологии газеты на протяжении всего времени её существования был антисемитизм, антисемитская риторика встречалась почти в каждом номере[1]. Основные тезисы — нераздельность еврейства и большевизма, противопоставление малочисленной паразитической «жидобольшевистской» элиты крымскотатарскому народу: «…как могло быть, что все управление находилось в руках жидов, всеми благами наслаждались жиды, высокие награды, посты и доходные места, просторные дома, самые плодородные земли и прочее находилось в руках жидов?», «эта страна не была государством рабочих и крестьян, а являлось государством в руках одной группы — являлось жидовским государством»[1].
СССР на своей территории в противовес выпускал издания «Къызыл Кърым» («Красный Крым») и «Сталин байрагъы» («Сталинское знамя», газета 4-го Украинского фронта).
Напишите отзыв о статье "Азат Кърым"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Тяглый М. [istina.msu.ru/media/publications/article/a44/476/15348158/Nauk.zap.31.pdf Антисемитская доктрина на страницах крымскотатарской газеты «Азат Крым», 1942—1944] // Наукові записки Інституту політичних та етнонаціональних досліджень НАН України. — Т. 31. — Інститут політичних та етнонаціональних досліджень НАН України Київ, 2006. — С. 132—151.
Ссылки
- Яблоновская Н. В. [web.archive.org/web/20070324184804/turkolog.narod.ru/info/I456.htm Оккупационная газета «Азат Кърым» (1942—1944): национальная пресса в контексте информационных войн]
- Гуркович В. Н. [a-pesni.org/ww2/oficial/krym/a-obrvraga.php Образ врага (профашистские газеты «Голос Крыма» и «Азат Кърым» о союзниках СССР в годы Второй мировой войны)] // Историческое наследие Крыма, № 8, 2004
Отрывок, характеризующий Азат Кърым
Пьер смотрел на нее через очки.– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.
В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
