Азбука (секретная организация)

«А́збука» — условное название тайной организации Белого движения, базировавшейся на Юге России. Разведывательное, осведомительное отделение при Ставке верховного главнокомандования Вооружённых сил на Юге России. Существовала с конца 1917 года, хотя формально была оформлена в марте 1918 года, по декабрь 1919 года, при этом деятельность некоторых отделений продолжалась до начала 1920 года. С марта 1918 года возглавлялась видным общественным и политическим деятелем Российской империи В. В. Шульгиным.

Возникновение и происхождение названия

Секретная организация была создана в Киеве для вербовки офицеров в Добровольческую армию и обслуживания осведомительных нужд Всероссийского национального центра в виде частного агентства В. В. Шульгиным.

В ноябре 1917 г. Шульгин прибыл в Новочеркасск для записи в «Алексеевскую организацию». Генерал Алексеев однако попросил Шульгина: «Я прошу вас и приказываю вернуться в Киев … и — присылайте нам офицеров». Шульгин уехал обратно в Киев, где в хлопотах по организации пересылки офицеров на Дон и родилась эта уникальная разведывательная структура.

Шульгин вспоминал, что название «Азбука» возникло так: «Осведомления я получал от разных лиц. Главный осведомитель был сотрудник „Киевлянина“ и член Государственной думы Савенко. Он сказал, что … хотел бы как-то своё авторство отметить. И будет подписываться „Аз“. Член Государственной думы Демидов, бывший тогда в Киеве, не зная сам того, стал у меня „Буки“. Третьим членом Государственной думы был я, и себе я присвоил шифр „Веди“. Когда „Азбука“ из осведомительной организации выросла в организацию, требующею военной дисциплины, „Веди“ стало главою „Азбуки“». Каждому агенту давалась кличка, соответствующая какой-нибудь букве русского алфавита.

Цели и задачи

В момент своего создания главными задачами «Азбуки» были вербовка офицеров в Добровольческую армию и политическая разведка. К лету 1918 г. целями организации провозглашались разведка, борьба с большевизмом и украинским сепаратизмом, верность союзникам, приверженность монархии, выяснение политических настроений солдат, офицеров и населения. Шульгин так обозначил задачи организации на момент её зарождения: «1. Против большевиков. 2. Против немцев. 3. Против украинствующих. 4. За Добрармию. Кому это было недостаточно пояснялось: — Газету „Киевлянин“ читали? Так вот и вся программа».

Задачами организации являлись сбор разведывательной информации и её анализ: сбор сведений о внутреннем и внешнем положении России (по обе «стороны фронта»); выяснение политических настроений солдат и офицеров; анализ этой информации и предоставление аналитических докладов Ставке Главкома ВСЮР.

Финансирование

В начале своей деятельности расходы «Азбуки» покрывались средствами, поступающими от частных лиц и Всероссийского национального центра. Только с лета 1919 г. организация была переведена на финансирование Добровольческой армии. Ниже приведён в качестве примера месячный бюджет и штатное расписание одесского отделения «Азбуки»:

Начальник отдела — 1350 р.
Помощник его — 1350 р.
2 офицера для поручений — 2000 р.
Заведующий эвакуацией — 1000 р.
Зав. осведомительным бюро — 1350 р.
Его помощник — 1000 р.
Заведующий канцелярией — 1000 р.
2 машинистки — 1400 р.
10 агентов осведомления и наблюдения — 10 000 р.
4 курьера — 4000 р.
1 служитель — 500 р.
командиры курьеров — 6000 р.
Наём помещения, на отопление, освещение — 2000 р.
Телефон, пишущая машинка и непредвиденные расходы — 5000 р.

Переводчики — 800 р.

Приёмы разведывательной работы

Шульгин не был профессиональным разведчиком и ему пришлось самому придумывать способы передачи информации. Со слов Шульгина, самым надёжным способом передачи сообщений через линию фронта были разрезанные на узкие полоски бумажные листы, с нанесённым на них текстом, которые вставлялись в готовую папиросу — в папиросную гильзу. Такая вкладка была совершенно незаметна. В папиросной пачке такие папиросы приходилось отмечать едва заметными отметками, чтобы отличить их от обычных папирос. В процессе работы способ был усовершенствован — листы текста снимались на фотоплёнку. Плёнка разрезалась на кусочки и вкладывалась в папиросы. Шульгин вспоминал, что ему не было известно ни одного случая, когда бы курьер был изобличён из-за таких папирос.

Для надёжности одно и тоже сообщение поручалось к доставке нескольким курьерам, что повышало риск «утечки информации», но с этим приходилось мириться, так как курьеры очень часто гибли в дороге — так, например, из шести курьеров, отправленных из Ставки в Киев, до места назначения добрался только один.

Работа «Азбуки» делилась на местную и общую. В результате созданная организация представляла собой тщательно выстроенную агентурную цепочку, доставлявшую сведения со значительной территории бывшей Российской империи. Отделения «Азбуки» делились на пункты 3-х разрядов: к осведомительным пунктам первого разряда относились Москва и Киев; второго разряда — Харьков, Воронеж и Саратов; третьего разряда — Одесса, Кишинев, Львов, Холм, Варшава, Вильно (данные на 1917—1918 гг.). Кроме этого, существовали постоянные курьерские линии:

• 4 человека Екатеринодар — Москва
• 3 человека Екатеринодар — Киев
• 2 человека Екатеринодар — Харьков
• 2 человека Екатеринодар — Воронеж
• 2 человека Екатеринодар — Саратов
• 2 человека Екатеринодар — Одесса — Кишинев

Агентурная деятельность Азбуки этим не ограничивалась. Сохранились донесения агентов из Ростова, Таганрога, Донецкого района, Екатеринослава, Софии, Белграда, Бессарабии, Константинополя, Чехословакии, Галиции, Берлина, Варшавы, Вильно, Минска. И это далеко не полный список.

Обычно донесения составлялись по определённой схеме: внешний вид города, настроения населения, военный гарнизон, мобилизация, эвакуация, органы надзора, советские учреждения, пропаганда и агитация, контрибуция и реквизиция, институт заложников, внутренний фронт. Круг освещаемых вопросов довольно широк. Агенты организации внедрялись в различные властные и городские структуры. В руках «Азбуки» находились сведения не только о действиях, дислокации, планах Красной армии, но и Антанты, Белой армии. Все эти данные тщательно анализировались и подвергались критике, независимо от того, в чью они были пользу.

Просмотр открытой печати

«Азбука» содержала специальные подразделения в Киеве, Москве и Екатеринодаре, состоявшие, в основном, из женщин, которые занимались только систематизацией и обобщением сведений из советских газет, журналов, листовок и публикуемых для расклейки на видных местах приказов. Эта рутинная работа приводила к потрясающим результатам и стоила иногда засылки десятка разведчиков в тыл неприятеля.

Деятельность Азбуки

Москва

Шульгину удалось наладить работу «Азбуки» не только на Юге России. Курьеры «Азбуки» наладили регулярный контакт с представителями московского отделения Всероссийского национального центра (ВНЦ). Основной обмен информацией между ВНЦ и командованием ВСЮР шёл через курьеров «Азбуки». Посылаемые в Москву курьеры нередко разоблачались и погибали.

Киев

С самого начала деятельность «Азбуки» была направлена на вербовку офицеров и отправку их в Алексеевскую организацию. С 18 ноября 1917 года, когда Шульгин вернулся от генерала Алексеева в Киев, по январь 1918 года было отправлено на Дон около полутора тысяч офицеров. Началось формирование 1-го Георгиевского полка, в который успело записаться около трёхсот человек, но захват Киева советскими войсками приостановил всю дальнейшую деятельность. С приходом в Киеве к власти Украинской Директории в декабре 1918 г. работа Киевского отделения «Азбуки» значительно усложнилась. Условия ещё более ухудшились после овладения Киевом большевиками в феврале 1919 г. С этого момента по август 1919 г. — когда в Киев вошла Добровольческая армия, Киевская «Азбука» работала в автономном режиме — за всё время лишь только один курьер смог добраться до Киева из Штаба ВСЮР, и то, только перед падением большевистского Киева; курьеры из Киева благополучно добирались до Белого Юга дважды.

Киевское отделение формально объединилось с подпольным Киевским центром Добровольческой армии, который ставил себе схожие задачи. Но главной задачей «Азбуки» оставалось содействие созданию Киевского «Областного Комитета Национального объединения» — целью которого стояла задача объединения всех сил, стремящихся в восстановлению русской государственности и поддерживающих Добрармию. В Комитет входили представители кадет, социал-демократов, военных и Церкви.

В отчётном докладе Шульгина от 5 ноября 1919 г. Главкому ВСЮР говорилось:

Киевское отделение «Азбуки» составляло и издавало агитационную литературу…, самоотверженно распространяло эти издания по г. Киеву и по всей Малороссии, создавая в уездах и сёлах конспиративные национальные организации (Комитеты национального объединения России), разрушало военное имущество и подвижной состав большевиков… Пойманные, замученные и расстрелянные сотрудники «Азбуки» свято исполнили свой долг до конца… За 2 года своего существования Азбука понесла значительные потери личного состава, доходившие до 50% штатного её состояния.

Одесса

В ноябре 1918 года, в связи с падением власти Украинской державы в Киеве, руководящий центр «Азбуки» был переведён в Одессу. Шульгин с тех пор стал иногда подписывать собственные сообщения не только «Веди», но и «29/XI» — датой перенесения центра в Одессу. Шульгин безвыездно (по начало апреля 1919 г.) находился в городе, курируя деятельность всех отделений «Азбуки». В Одессе «Азбука» располагалась в небольшом двухэтажном особняке на Молдаванке — на втором этаже проживал Шульгин с семьёй, первый этаж занимала «Азбука».

«Азбука» тесно сотрудничала с белой контрразведкой (начальник генерал-майор Орлов) и французской (начальник — м-р Порталь). Одним из важных её дел был перехват красных донесений из одесского района в центр. Благодаря этому перехвату были, возможно, ликвидированы знаменитая актриса Вера Холодная 16 февраля и точно — опаснейший для белых красный разведчик Жорж де Лафар (после 23 марта).

Незадолго до занятия Одессы частями атамана Григорьева в апреле 1919 года, Шульгин переехал к А. И. Деникину, оставив одесскую «Азбуку» в подполье и готовя почву для возвращения белых. После освобождения Одессы частями ВСЮР в августе 1919 года, Шульгин вновь вернулся в Одессу. Он восстановил старую организацию, закрепил контакты с местными иностранными консульствами и отбыл в Киев, отвоёванный Добровольческой армией.

После начала отступления частей ВСЮР осенью 1919 г. и оставления белыми Киева, Шульгин вернулся в Одессу, где сформировал «Отряд особого назначения». Он должен был стать боевой и идеологической единицей «Азбуки» в условиях подполья (на тот случай, если Одесса вновь будет занята советскими войсками). 8 февраля 1920 г. Красная армия заняла Одессу. Шульгин с остатками отряда ушёл из города к румынской границе. Одесская «Азбука» была распылена. Спустя несколько дней Шульгин, которому не удалось выйти на территорию Румынии, был вынужден нелегально вернуться в красную Одессу, где он начал восстанавливать организацию и налаживать её работу в условиях подполья. В городе начинает функционировать одна из ветвей «Азбуки» — «организация Ярошенко». Чекисты смогли выследить эту организацию. Летом 1920 г. было арестовано и расстреляно большое число членов этой группы, но Шульгину удалось незадолго до этого покинуть Одессу вместе со своими двумя сыновьями на вёсельной лодке и добраться до белого Крыма.

Екатеринодар

Екатеринодарским отделением «Азбуки» руководил прибывший из Москвы деятель ВНЦ А. А. Червен-Водали

Связь с лицами Императорской фамилии

По показаниям Шульгина, которые он дал в ходе допросов в тюрьме Лефортово следователям Следственной части по особо важным делам МГБ СССР, «Азбука» поддерживала связь с лицами Императорской фамилии и информировала их о положении в бывшей Российской империи и действиях Добровольческой армии. Так, ещё в до захвата власти большевиками Шульгин, будучи председателем комитета монархических организаций города Киева, организовал переезд вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны из Киева в Крым. В 1918 году через сотрудницу Васильеву была установлена связь с находящимися в Крыму Великим князем Николаем Николаевичем и Марией Фёдоровной.

В 1918 году от имени А. И. Деникина через курьеров «Азбуки» Николаю Николаевичу было предложено занять пост главнокомандующего Добровольческой армии, но тот отказался. Осенью 1918 через «Азбуку» отряд особого назначения по охране лиц Императорской фамилии под командованием П. П. Булыгина был усилен опытными конвойцами. С самим Булыгиным Шульгин первый раз встречался в Киеве ещё в мае 1918 года, обсуждая планы спасения Царской Семьи, а осенью того же года Булыгин прибыл в Екатеринодар с просьбой оказать помощь в охране Романовых, находящихся в Крыму. Так как открытая помощь от имени Добровольческой армии была невозможна из политических соображений, эту миссию взяла на себя «Азбука». Как известно, Романовых, находящихся в Крыму, удалось спасти — в 1919 году они были вывезены из России на корабле Его Величества «Мальборо».

Прекращение деятельности

Необходимо отметить, что на прекращение деятельности агентурной сети «Азбуки» повлиял и тот факт, что во время весеннего-летнего наступления 1919 г., по установлению власти ВСЮР в городах, в которых подпольно действовала организация, члены организации полностью «раскрывали» себя в отношении конспирации — вливались в ряды Добровольческой армии, входили в создаваемые на местах органы гражданской власти и тому подобное. Поэтому, при начавшемся осеннем отступлении ВСЮР, агенты «Азбуки», будучи расконспирированными, не имели возможности оставаться на занимаемых большевиками территориях, а были вынуждены отходить вместе с Белой армией.

«Азбука наоборот»

Сама Добровольческая армия тоже находилась под контролем «Азбуки». Такой контроль В. В. Шульгин называл «Азбукой-изнанкой» или «Азбукой-наоборот». В её задачу входило информирование командования Добрармии о злоупотреблениях и ненадлежащем исполнении обязанностей представителей Армии. Такая информация передавалась особыми донесениями. Как правило, эти донесения также печатались только в трёх экземплярах и отправлялись А. М. Драгомирову, А. С. Лукомскому и И. П. Романовскому.

Известные члены

• Барцевич, В. П. (1887—1922) — Генерального Штаба полковник, начальник киевского отделения «Азбуки». После освобождения Киева в августе 1919 г. — киевский градоначальник;
• Баумгартен Р. К. — полковник, заведующий оперативной частью организации в Киеве.
• Вакар, А. П. (1879—?) — курьер;
• Вакар, Н. П. (1894—1970) — курьер;
• Васильева В. Е. — секретарь Екатеринодарского отделения, псевдоним — «Принцесса»;
• Гунта, А. М. — капитан, казначей Екатеринодарского отделения;
• Демидов, И. П. — агент «Буки»;
• Ефимовский, Е. А.;
• Колюбакина М. А. — член «Азбуки» с 24 августа 1918 года, машинистка Екатеринодарского отделения;
• Кояндер, Н. А. — кадет, инженер-подпоручик, помощник начальника информационного отдела, член азбуки с 1 декабря 1917 года, псевдоним «Како»;
• Лазаревский, В. А. (1897 или 1899—1953) — журналист, сотрудник газеты «Киевлянин», сотрудник киевской «Азбуки»;
• Лопуховский А. Я. — прапорщик, член Азбуки с 1 декабря 1917 года, в 1919 году в Екатеринодаре помощник начальника информационного отдела;
• Лопуховская М. М. — член «Азбуки» с 1 октября 1918 года, машинистка Екатеринодарского отделения;
• Максимович — штабс-капитан, начальник курьерской службы, проживал в Париже;
• Масленников, Г. Г. — морской офицер, помощник начальника отделения при Ставке Верховного Главнокомандующего;
• Могилевский Ф. А. (пвсевдоним «Эфем» 1886?—1920) — племянник В. В. Шульгина, студент Академии художеств, скульптор и журналист. Печатался в «Киевлянине». В годы Первой мировой войны служил под началом В. В. Шульгина в санитарном отряде Юго-Западной земской организации. Руководитель одесского отделения «Азбуки». Арестован Одесской ЧК. Расстрелян;
• Разумихина, Зинаида — курьер;
• Самохвалов, П. Т. (1869—?) — жандармский полковник, служил в Царстве Польском, член «Азбуки» с 1 апреля 1918 года, псевдоним «Око» заместитель начальника отделения при ставке Главкома ВСЮР, начальник армейской контрразведки Русской армии, в эмиграции — помощник начальника 3-го отделения РОВС генерала Е. К. Климовича;
• Серкаль — сотрудник французской разведки, заместитель Эмиля Энно, секретарь и атташе французского консульства в Одессе, чех по национальности, агент «Добро»;
• Степанов, В. А. — агент «Слово»;
• Ткаченко, А. П. — прапорщик, курьер, член «Азбуки» с 1 мая 1919 года, старший отдела связи в Киеве;
• Чикалин — член киевского отделения, врач;
• Шевченко, Александр — рассыльный Екатеринодарского отделения;
• Шевченко, Н. М. — поручик, член «Азбуки» с 1 декабря 1917 года, комендант Екатеринодарского отделения в 1919 году;
• Шевченко, М. Г. — унтер-офицер, член «Азбуки» с 15 ноября 1918 года, рассыльный Екатеринодарского отделения;
• Шульгин, В. В. (1899?—1918) — сын В. В. Шульгина, курьер «Азбуки» в 1918 году;
• Шульгин, В. В. (1901?—1925?) — сын В. В. Шульгина, курьер «Азбуки» с 1 января 1919 года;
• Шульгина, Е. Г. — супруга В. В. Шульгина;
• Шульц — прапорщик;
• Фиалковский, Ю. Е. — подпоручик, в Азбуке с 15 августа 1919 г., курьер;

См. также

• Всероссийский национальный центр
• Иностранная коллегия (подпольная группа)
• Шульгин, Василий Витальевич

Литература

• Цветков В. Ж. Белое дело в России. 1919 г. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). — 1-е. — Москва: Посев, 2009. — 636 с. — 250 экз. — ISBN 978-5-85824-184-3.
• Из коллекции П. Н. Врангеля. К истории осведомительной организации «Азбука». — Архив Гуверовского института, 1993. — Т. 4. — С. 162. — (Русское прошлое).
• Репников А. В.; Гребенкин И. Н. [library.rsu.edu.ru/search/search_newspaper_fulltext.php?id=1346 Василий Витальевич Шульгин] (рус.) // Вопросы истории. — 2010. — № 4. — С. 25—40.
• Брыгин Н. А. Азбука. Документальное повествование. — Одесса: Черноморская коммуна, 1984.
• Азбука: [В 2 т.] / Василий Витальевич Шульгин, Никита Алексеевич Брыгин. — Одесса: Оптимум, 2000. — 355 с., 6 л. ил. // А-з-б-у-к-а [серия Общества «Одесский мемориал». Вып. IX]. Т. 1,2. Одесса, 2000.
• Е. К. Крыжановская. [dr-asp.chat.ru/azbuka.htm Азбука].

Отрывок, характеризующий Азбука (секретная организация)

– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.