Азимов, Хамит Мухаметович
Поделись знанием:
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
| Кульмамет Хамит Мухаметович | |
| Габделхәмит Мөхәммәт улы Әҗимев | |
 | |
| Имя при рождении: |
Хамит Мухаметович Азимов |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
| Гражданство: | |
| Годы активности: | |
| Псевдонимы: |
Кульмамет |
| Театр: | |
Азимов, Хамит Мухаметович (Хамит Кулмамет, Хамит Кулмаметов, Хамид Кульмаметов; тат. Габделхәмит Мөхәммәт улы Әҗимев; 1895—1942) — драматический актёр Татарского академического театра и [www.millattashlar.ru/index.php/Татарский_республиканский_передвижной_театр Татарского республиканского передвижного театра][1].
Содержание
Биография
- Родился 15(27) июня 1895 года в Казани[2].
- Отец — Мухамет Азимов[3].
- Мать — Рабига Мустафовна Утямышева, сестра миллионера Исмагыйля Утәмишева[3].
- Его родители возражали против его сценической деятельности. Они принадлежали к знаменитому роду Азимовых, не допускающих лицедейство. Поэтому он вынужден был взять артистическую фамилию Кульмаметов, чтобы не бросать тень на религиозную семью предков Азимовых и Утямышевых[3].
- В 1915 году — он начал свою сценическую деятельность в труппе «Сайяр»[4].
- В 1918 году — он женился на актрисе их труппы Гульсум Болгарской, от этого брака у них родились:
- дочь Фирдаус Болгарская (1919—2004, жена композитора Энвера Бакирова)[3]
- сын Гаден (1922—1978, Участник Великой Отечественной войны 1941-45 годов)[3]
- В годы Гражданской войны 1917-22 годов — работал во фронтовых театральных труппах[4].
- С 1922 года — служил в Татарском академическом театре[4].
- С 1939 года — служил в [www.millattashlar.ru/index.php/Татарский_республиканский_передвижной_театр Татарском республиканском передвижном театре].
[4] - Хамит Кульмамет по ложному обвинению подвергся сталинским репрессиям и в 1942 году пропал без вести в лагерях, так и не узнав о судьбе своих детей. Могила, причина и точная дата его смерти неизвестны.[3]
Творчество
Яркий характерный актёр сыграл ряд значительных ролей, среди которых[1][5][6][2]:
- Исмагил «Галиябану» Мирхайдара Файзи
- Хан «Тахир и Зухра» Фатхи Бурнаша
- Хабибрахман «Первый театр» Галиаскара Камала
- Байрамгали «Бишбуляк» Таҗи Гиззата
- Фердинанд «Коварство и любовь» Фридриха Шиллера (перевод Фатиха Амирхана)
- Чёрная мысль «Две мысли» Гафура Кулахметова
- Пристав «Берегись, взорвётся!» Карима Тинчурина
- Земляника «Ревизор» Н. В. Гоголя
- Татарин «На дне» А. М. Горького
- Уильяма Шекспира:
Напишите отзыв о статье "Азимов, Хамит Мухаметович"
Примечания
- ↑ 1 2 Театральная энциклопедия. «Кульмамет Хамид» Том 1/Глав. ред. С. С. Мокульский — М.: Советская энциклопедия, 1961
- ↑ 1 2 «Татарская энциклопедия» Казань, Институт Татарской энциклопедии АН РТ, т.3, с.509, 2002—2014
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Домашние архивы с фотографиями потомков артиста
- ↑ 1 2 3 4 «Татарская энциклопедия» Казань, Институт Татарской энциклопедии АН РТ, т.3, с.509, 2002—2014
- ↑ Дания Гыймранова «Гөлсем Болгарская», Казан, «Татарстан китап нәшрияты», 1981
- ↑ «Татарский энциклопедический словарь» Казань, Институт Татарской энциклопедии АН РТ, с.307, 1999
Источники
- Театральная энциклопедия. «Кульмамет Хамид» Том 1/Глав. ред. С. С. Мокульский — М.: Советская энциклопедия, 1961.
- Дания Гыймранова «Гөлсем Болгарская», Казан, [www.millattashlar.ru/index.php/ТАТАРСТАН_КИТАП_НӘШРИЯТЫ_(Татарское_книжное_издательство) «Татарстан китап нәшрияты»], 1981
- «Татарский энциклопедический словарь» Казань, [www.millattashlar.ru/index.php/Институт_Татарской_энциклопедии_АН_РТ Институт Татарской энциклопедии АН РТ], с.307, столбец 1, строки 25-33, 1999
- «Татарская энциклопедия» Казань, [www.millattashlar.ru/index.php/Институт_Татарской_энциклопедии_АН_РТ Институт Татарской энциклопедии АН РТ], т.3, с.509, 2-3 столбцы, строки с 7 снизу второго столбца до 17 сверху третьего столбца, 2002—2014
- [www.millattashlar.ru/index.php/Азимов_Хамит_Мухаметович «Милләттәшләр» «Габделхәмит Мөхәммәт улы Әҗимев»]
Отрывок, характеризующий Азимов, Хамит Мухаметович
– Чего бояться?– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
