Махмуд аз-Замахшари

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Аз-Замахшари»)
Перейти к: навигация, поиск
Махмуд аз-Замахшари
араб. محمود زمخشری
Личная информация
Имя при рождении:

Махмуд ибн Умар

Прозвище:

Джаруллах, Фахр Хуваризм

Отец:

Умар аз-Замахшари


Богословская деятельность
Учителя:
Ученики:
Оказал влияние:

мутазилиты

Редактирование Викиданных
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Абу́ль-Касим Махму́д ибн Умар аз-Замахшари́ (перс. محمود زمخشری‎, араб. الزمخشري‎; 1075, Замахшар, Хорезм, совр. Туркменистан — 1144, Кёнеургенч, совр. Туркменистан) — среднеазиатский писатель, философ, толкователь Корана. Из его произведений было составлено два сборника изречений. Отдел научных рассуждений был написан им рифмованной прозой и носит название «Золотых ожерелий»[1]. Замахшари был видным представителем ханафитского мазхаба и мутазилитской богословской школы[2]. Носил прозвища Джаруллах («покровительствуемый Аллахом») и Фахр Хуваризм — («гордость Хорезма»)[2]





Биография

Аз-Замахшари родился в 1075 году в Замахшаре в небогатой семье. Он посещал начальную школу (куттаб), а также обучался под руководством отца. В детстве ему отняли сломанную ногу, и он стал ходить на деревянном протезе. Отец решил, что увечный сын должен учиться портняжному ремеслу, однако Махмуд попросился в столицу Хорезма Гургандж, где он благодаря хорошему почерку нашел заработок[2]. В молодости совершил много образовательных путешествий, несмотря на таджикское происхождение, прекрасно знал арабский язык[3].

Умер в 1144 году в родном Хорезме. Похоронен в Гургандже[2].

Гурганджскими учителями аз-Замахшари были Абу Али Слепой (аль-Хасан ибн аль-Музаффар ан-Найсабури) и Абу Мудар Махмуд ибн Джарир ад-Дабби Грамматик (ум. в 1113-14 г.). Последний не только преподавал арабский язык и литературу, но и помогал одаренному ученику материально. У шейха аль-Хайяти аз-Замахшари обучался фикху, а имамы Рукнуддин Махмуд аль-Усули и Абу Мансур обучали теологии. Вскоре аль-Усули и Абу Мансур сами стали учениками аз-Замахшари по тафсиру[4].

Литературная деятельность

Уже в молодые годы аз-Замахшари написал несколько филологических сочинений. Он предлагал свои услуги видным сановникам при дворе сельджукских султанов и посылал им свои хвалебные касыды. До сорока с лишним лет он «общался с визирями и царями и наслаждался благами мира». В 1118 году после перенесённой опасной болезни аз-Замахшари переменил образ жизни, перешел к уединению и преподаванию. Он дважды совершил паломничество в Мекку. Возвращаясь из Мекки он посетил Багдад, Дамаск и другие города. Тогда же он встретился с такими видными учеными, как ад-Дамгани, Ибн аш-Шаджари, аль-Джавалики и др. Его учениками были многие филологи, адибы и богословы в Средней Азии и Хорасана: Абуль-Муайяд аль-Макки, Абдуррахим ат-Тарджумани, Мухаммад аль-Адами, Абуль-Хасан аль-Кумрани, Амир ас-Симсар, Ахмад аш-Шати, Саман аль-Факих и др. Среди сохранившихся около 20 работ аз-Замахшари преобладают литературные и грамматико-лексикографические труды[4].

Его книга по грамматике «Подробный» является классическим учебником на Востоке. Он также является автором арабско-персидского словаря «Предисловие к литературе» (Мукаддима аль-адаб), ряда сборников пословиц и поговорок, сборника дидактических обращений и рассказов «Макамат», географического словаря и работ по метрике[3].

Богословская деятельность

Главные труды аз-Замахшари посвящены теологии. Его комментарий к Корану «аль-Кашшаф», оконченный 20 февраля 1134 года в Мекке, по сей день, несмотря на его еретические взгляды, является каноническим трудом в этой области. Автор уделил большое внимание лексикологической части этой книги и подробно разбирает разночтения. По сути, это толкование является первым образцом научной критики текста[3].

Очевидная мутазилитская направленность книги «аль-Кашшаф» проявляется в выражении идеи сотворенности Корана, а также в опоре главным образом на авторитет мутазилитских ученых VIII—X веков (Амр ибн Убайд, Абу Бакр аль-Асамм, аз-Заджжадж, аль-Джахиз, Абдул-Джаббар ибн Ахмад и др.). Единобожие (таухид), Божественная справедливость (адль) и другие Божественные атрибуты автор трактует рационалистически. Аз-Замахшари обнаружил в Коране места, где выражены якобы излюбленные мутазилитские идеи об «обещании» (ва’д) и «угрозах» (ва’ид) Бога, о «промежуточном состоянии» (аль-манзила байна аль-манзилатайн), о «предписании делать добро и воздерживаться от неодобряемого» и т. д. В характерном для мутазилитов стиле, он делает упор на тщательное филологическое толкование текста Корана, используя это толкование для обоснования своих идейных позиций. Труд аз-Замахшари является единственный полным мутазилитским комментарием к Корану, сохранившийся до наших дней. Вокруг «аль-Кашшаф» возникла значительная критическая литература. Даже противники Махмуда аз-Замахшари воздавали должное его таланту и последовательности[4].

Напишите отзыв о статье "Махмуд аз-Замахшари"

Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Махмуд аз-Замахшари

– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.