Аз-Зубайр Рахма Мансур

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Аз-Зубайр Рахма Мансур
Род деятельности:

работорговля

Дата рождения:

1830(1830)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Аз-Зубайр Рахма Мансур (араб. الزبير رحمة منصور‎) (также известен как Себер Рахма, Рахама Зубейр) — суданский араб-работорговец, живший в конце XIX века, позже ставший пашой и суданским чиновником.

Его репутация врага генерала Чарльза Гордона создала ему почти мистический статус в Англии, где он упоминается как «самый богатый и худший», «король работорговцев», который включал львов в свою свиту"[1][2].





Основная информация

Родился в 1830 году. Рахма происходил из рода Гемааб Джа-алин, арабского племени из северного Судана.

Он начал своё крупное предприятие в 1856 году, когда покинул Хартум с небольшой армией, создал сеть торговых фортов, известных как серибы, уделяя особое внимание торговле рабами и торговле слоновой костью.

В 1871 году, на пике его могущества, Рахму посетил Георг Швейнфурт, который описал двор работорговца как «немного меньше, чем княжеский»[3]. Два года спустя он был удостоен звания губернатора Бахр-эль-Газаля в ответ за ежегодную дань из слоновой кости.

В конце концов Рахма стал контролировать 30 сериб и получил титулы бея и паши, после того как вместе с своими лейтенантом Раби аз-Зубайром помог хедиву Исмаилу-паше во время вторжения в Дарфур, где он руководил южными силами. Он стал известен как «Чёрный паша» и в итоге мечтал стать генерал-губернатором.

Противостояние с Гордоном

В 1877 году генерал Гордон прибыл в качестве вновь назначенного губернатора Судана и стремился подавить работорговлю. Рахма предъявил свои претензии в Каире, прося пост губернатора вновь завоёванного Дарфура, но его просьба была отклонена. Египетские власти также запретили его возвращаться в Судан, но позволили отправиться в Константинополь, где в то время начиналась Русско-турецкая война.

В том же году Гордон написал в Англию: «Я должен бороться с многочисленными группами давления, с фанатиками против отмены рабства … с большой полунезависимой провинцией, находящейся в последнее время под Себером, Чёрным Пашой, в Бахр Газеле».

22-летний сын Рахмы Сулейман также боролся против генерала Гордона, укрываясь в крепости, называемой пещера Одоллам, расположенной за пределами Шака. Гордон недолгое время рассматривал возможность предложения Сулейману поста губернатора Дара в попытке занять его мирными переговорами. Вместо этого он выбрал Эль-Нура, одного из военачальников Сулеймана, в качестве шпиона: тот должен был давать ему отчёты о деятельности в рамках группы в обмен на будущее губернаторство. Благодаря этому он узнал, что Сулейман по-прежнему получал письма от Рахмы, чья переписка всегда включала загадочные фразы «Берегите Абдула Разуда».

Арест в Египте

До своего отъезда в 1878 году в Каир, где он намеревался дать взятку другим пашам примерно в 100 000 фунтов стерлингов, чтобы они признали его суверенитет, Рахма собрал своих военачальников под деревом между Шака и Обейдом, где они договорились встретиться, если план не удастся, чтобы идти «к оружию! по дороге!». Он был задержан египетскими силами за попытку подкупа, и ему не разрешали вернуться в Судан. Он написал генералу Гордону, предлагая 25 000 фунтов стерлингов в год для хедива и восстановление порядка в Судане, если только ему будет разрешено вернуться. Гордон отказался, и Рахма направил послание своим военачальникам, что они должны «соблюдать приказы, данные под деревом», в результате которого Гордон столкнулся с восстанием по возвращении в Хартум.

Рахма был впоследствии приговорён к смертной казни за участие в восстании. Несмотря на это, однако, он был принят в большой милости при дворе хедива и развлекался в качестве гостя в Каире, без внимания к назначению наказания.

Намереваясь иметь дело с Сулейманом, в то время как его отец был всё ещё в тюрьме, генерал Гордон несколько раз собирался встретиться для мирных переговоров с молодым человеком, ныне возглавляющим силы своего отца. Делая вид, что считает себя его «отцом», он пытался убедить Сулеймана, что восстание было провокацией и что он теперь ставит перед ним ультиматум — либо Сулейман сдаётся, или Гордон атакует. Притворившись больным, Сулейман вернулся в убежище, чтобы обдумать предложение. В его войсках распространился слух, будто Гордон угостил членов отряда отравленным кофе. Вскоре он отправил Гордону письмо с обещанием о капитуляции в обмен на пост губернатора. Возмущённый Гордон ответил, что он лучше умрёт, чем передаст в руки повстанца власть, если тот приедет в Каир и даст клятву верности перед хедивом.

Разгневанный Сулейман собрал 6000 всадников и начал военные действия, но вскоре был побеждён силами Юсуфа-паши и Ромоло Гесси[4][5]. Гесси совместно с Мухаммедом Тахой атаковали и уничтожили Дем Себер, известный форт работорговцев. В итоге Сулейман был схвачен и убит людьми Гесси.

Судьба

18 февраля 1884 года Гордон предложил Рахме свободу и заключил в тюрьму всё руководство Судана в обмен на пресечение создания государства Мухаммада Ахмада, известного как Махди. Через месяц Гордон удивил Европу, заявив, что Рахма будет его преемником на посту губернатора Судана.

Реджинальд Уингейт, который знал лично Рахму, сообщил британскому обществу, что Рахма является «дальновидным, не лишённым воображения человеком железной воли, прирождённым правителем»[6]. В результате королева Виктория, Эвелин Бэринг, Уильям Гладстон и Нубар-паша Каира согласилась предоставить пост Рахме, но британское правительство отвергло идею, так как ему была не по вкусу его работорговая практика[7].

Тем не менее, Рахма был назначен командиром всех негров в колониальных войсках и командовал арабскими войсками совместно с Хусейном-пашой. В марте следующего года, однако, он был отстранён от командования и заключён в Гибралтар, когда выяснилось, что он мог заключить тайное соглашение с «лжепророком» Ахмедом.

В августе 1887 года ему было разрешено вернуться в Каир, и после повторного завоевания Судана в 1899 году вновь обосноваться в родной стране. Он поселился в Геили, около 45 километров к югу от Хартума. В старости он написал мемуары, которые были опубликованы на английском языке под названием «Чёрная кость, или История Зубейра-паши, работорговца и султана, рассказанная им самим».

Библиография

Напишите отзыв о статье "Аз-Зубайр Рахма Мансур"

Примечания

  1. Fuller, O. E. Brave Men and Women Their Struggles, Failures, And Triumphs, 1884
  2. Lang, Jeanie. «[www.mainlesson.com/display.php?author=langjean&book=gordon&story=_contents The Story of General Gordon]» circa. 1900.
  3. Heart of Africa, vol. ii., chap. xv.
  4. Appleton’s Annual Cyclopaedia, 1884. «Egypt» entry.
  5. Buel, J.W. «Heroes of the Dark Continent», 1890.
  6. Mahdiism and the Egyptian Sudan, book v.
  7. Beresford, John D. Storm and Peace, 1977. pp 102—103.

Отрывок, характеризующий Аз-Зубайр Рахма Мансур

Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.