Аида
Поделись знанием:
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
(перенаправлено с «Аида (опера)»)
| Аида | |
 Американская афиша 1908 года | |
| Жанр | |
|---|---|
| Место первой постановки | |
«Аи́да» (итал. Aida) — опера Джузеппе Верди, написанная по заказу египетского хедива Исмаила-паши для новооткрытого Каирского оперного театра. Либретто Антонио Гисланцони написал по сценарию египтолога О. Ф. Мариетта. Действие происходит в Мемфисе и Фивах во времена владычества фараонов. В опере повествуется о несчастной любви предводителя египетских войск Радамеса и рабыни Аиды — дочери эфиопского царя, с войсками которого сражаются египтяне.
Содержание
Действующие лица
| Партия | Голос | Исполнитель на мировой премьере в Каире 24 декабря 1871 (Дирижёр: Джованни Боттезини) |
Исполнитель на премьере в Европе 8 февраля 1872[1] (Дирижёр: Франко Фаччо) |
|---|---|---|---|
| Фараон — египетский царь | бас | Томмазо Коста | Париде Паволери |
| Рамфис — верховный жрец | бас | Паоло Медини | Ормандо Маини |
| Радамес — молодой начальник дворцовой стражи |
тенор | Пьетро Монджини | Джузеппе Фанчелли |
| Амне́рис — дочь фараона | меццо-сопрано | Элеонора Гросси | Мария Вальдманн |
| Аида — эфиопская рабыня | сопрано | Антониетта Анастаси-Поццони | Тереза Штольц |
| Амона́сро — эфиопский царь, отец Аиды | баритон | Франческо Штеллер | Франческо Пандольфини |
| Гонец | тенор | Луиджи Стекки-Боттарди | Луиджи Вистарини |
| Голос жрицы | сопрано | Мариетта Альеви | |
| Жрецы, жрицы, придворные, солдаты, слуги, рабы и пленные эфиопы, египетский народ | |||
Содержание
| |
| Триумфальный марш из «Аида» | |
| | |
| Помощь по воспроизведению | |
Египет воюет с Эфиопией[2]. Начальник дворцовой стражи фараона Радамес, назначенный полководцем египетских войск в этой войне, и эфиопская царевна Аида (теперь рабыня) любят друг друга. Но Амне́рис (дочь египетского фараона) также влюблена в Радамеса и, догадываясь о своей сопернице, пытается выведать у него эту тайну. Мечтая о славе полководца, Радамес решает попросить фараона подарить ему Аиду, как только он вернётся триумфатором. Аида разрывается между чувствами к Радамесу и любовью к родине.
Пока Радамес на войне, Амне́рис решает испытать Аиду и после притворно-ласковых слов говорит ей, что полководец убит. Поражённая горем Аида выдаёт свои чувства. Амне́рис гневно упрекает её за то, что она, рабыня, посмела соперничать с самой дочерью фараона. В душевном порыве Аида едва не говорит ей, что и она тоже — дочь царя, но потом, быстро опомнившись, просит у Амне́рис прощения. Радамес одерживает блестящую победу над эфиопами и со своим войском возвращается с триумфом в Фивы, ведя за собой пленных. Аида с ужасом узнаёт среди них своего отца — эфиопского царя Амона́сро, который скрывает своё настоящее положение. Верховный жрец настаивает на казни пленных, но Радамес просит за них перед фараоном. В знак награждения фараон объявляет Радамеса своим престолонаследником и дарует ему в жёны Амне́рис.
Эфиопский царь, желая вернуть себе отчизну и зная о любви Аиды к Радамесу, говорит ей о необходимости узнать от Радамеса путь, по которому должны пройти египетские войска, чтобы эфиопы могли раньше занять этот путь. Аида отказывается, и тогда Амона́сро в гневе говорит ей: «Ты уже не моя дочь больше, только рабыня фараона». Аида с горечью соглашается. Ночью на берегу Нила происходит свидание Аиды с Радамесом. Аида предлагает ему бежать в Эфиопию. Влюблённый Радамес после некоторых колебаний соглашается и по просьбе Аиды называет тот путь, который свободен от египтян, и которым эфиопы могут пройти. Эфиопский царь Амона́сро, подслушав разговор, присоединяется к ним, суля Радамесу счастье в своей стране. Неожиданно к ним выходят Амне́рис и верховный жрец Рамфис, которые подслушали всё. Радамес защищает Аиду и её отца и добровольно сдаётся в руки стражи. Аида и Амона́сро исчезают. Амне́рис обещает Радамесу спасти его, если он согласится забыть Аиду. Но он остаётся непреклонным её страстным мольбам.
Начинается суд, во время которого Радамес упорно отмалчивается на все задаваемые ему вопросы, и в конце концов, невзирая на отчаяние и протест Амне́рис, Рамфис с жрецами выносят приговор «предателю»: за измену Радамеса приговаривают к погребению заживо. После того, как плита намертво закрыла вход в подземелье, перед очами Радамеса предстаёт Аида. Она узнала об участи любимого и тайно проникла в подземелье, чтобы умереть вместе с ним. Наконец соединённые, Аида и Радамес мечтают о счастье на небе; Амне́рис, в траурных одеждах, стоит в храме над плитой в подземелье и просит у богов мир и отраду своему любимому Радамесу после смерти.
Постановки
- Опера «Аида» впервые поставлена 24 декабря 1871 (Каир). В ролях: Амне́рис — Гросси, Аида — Поццони, Радамес — Монджини, Амона́сро — Штеллер, Рамфис — Медини. Дирижёр — Боттезини.
- В России впервые поставлена итальянской труппой 19 ноября 1875 (Петербург). В ролях: Аида — Штольц, Амне́рис — Кари, Радамес — Николини, Амона́сро — Котоньи, Рамфис — Каппони, Фараон — Строцци.
- Впервые на русском языке поставлена 1 апреля 1877 (Мариинский театр, Петербург). В ролях: Аида — Меньшикова, Амне́рис — Каменская, Радамес — Орлов, Амона́сро — Корсов, Рамфис — Стравинский, фараон — Палечек.
- На советской сцене поставлена впервые 6 октября 1922 (Большой театр, Москва). В ролях: Аида — Держинская, Амне́рис — Обухова, Радамес — Евлахов, Амона́сро — Савранский, Рамфис — Осипов. Дирижёр Сук, реж. Лосский, художник Федоровский.
Избранные аудизаписи
- 1953. Аида — Рената Тебальди, Радамес — Марио дель Монако, Амне́рис — Эбе Стиньяни, Амона́сро — Альдо Протти, хор и оркестр Римской академии «Санта-Чечилия», дирижёр — Альберто Эреде.
- 1953. Аида — Наталья Соколова, Радамес — Георгий Нэлепп, Амне́рис — Вера Давыдова, Амона́сро — Павел Лисициан, Рамфис — Иван Петров, Царь Египта — Игорь Михайлов, хор и оркестр Большого театра СССР, дирижёр — Александр Мелик-Пашаев
- 1955. Аида — Мария Каллас, Радамес — Ричард Такер, Амне́рис —Федора Барбьери, Амона́сро — Тито Гобби, Рамфис — Джузеппе Модести, Царь Египта — Никола Заккариа, Жрица — Эльвира Галасси, Гонец — Франко Риччарди, хор и оркестр театра «Ла Скала», дирижёр — Туллио Серафин.
- 1961. Аида — Галина Вишневская, Радамес — Зураб Анджапаридзе, Амне́рис — Ирина Архипова, Амона́сро — Павел Лисициан, Рамфис — Иван Петров, хор и оркестр Большого театра СССР, дирижёр — Александр Мелик-Пашаев.
- 1962. Аида — Галина Вишневская, Радамес — Зураб Анджапаридзе, Амне́рис — Ирина Архипова, Амона́сро — Виктор Нечипайло, Рамфис — Иван Петров, Царь Египта — Марк Решетин, Жрица — Маргарита Миглау, Гонец — Филипп Пархоменко, хор и оркестр Большого театра СССР, дирижёр — Александр Мелик-Пашаев.
- 1964. Аида — Леонтина Прайс (первое исполнение роли 'эфиопки' Аиды чернокожей певицей), Радамес — Джон Викерс, Амне́рис — Рита Горр, Амона́сро — Роберт Меррилл, Рамфис — Джорджо Тоцци, Царь Египта — Плинио Клабасси, Жрица — Мьетта Сигеле, Гонец — Франко Риччарди, хор и оркестр Римской оперы, дирижёр — Георг Шолти.
- 1964. Аида — Галина Вишневская, Радамес — Джон Викерс, Амне́рис — Джульетта Симионато, Амона́сро — Питер Глоссоп, Рамфис — Дж. Рулё, хор и оркестр театра «Ковент-Гарден», дирижёр — Дж. Бэлкуилл.
- 1972. Аида — Мирелла Френи, Радамес — Хосе Каррерас, Амне́рис — Агнес Бальтса, Амона́сро — Пьеро Каппуччилли, Рамфис — Руджеро Раймонди, хор Венской государственной оперы, Венский филармонический оркестр, дирижёр — Герберт фон Караян.
- 1974. Аида — Монсеррат Кабалье, Радамес — Пласидо Доминго, Амне́рис — Фьоренца Коссотто, Амона́сро — Пьеро Каппуччилли, Рамфис — Николай Гяуров, Царь Египта — Л. Рони, Жрица — Е. Казас, Гонец — Никола Мартинуччи, хор и оркестр «Новая Филармония», дирижёр — Риккардо Мути.
- 1981. Аида — Катя Риччарелли, Радамес — Пласидо Доминго, Амне́рис — Елена Образцова, Амона́сро — Лео Нуччи, Рамфис — Николай Гяуров, Царь Египта — Руджеро Раймонди, Жрица — Лючия Валентини-Террани, хор и оркестр театра «Ла Скала», дирижёр — Клаудио Аббадо.
Избранные видеозаписи
- 1985. Аида — Мария Кьяра, Радамес — Лучано Паваротти, Амне́рис — Гена Димитрова, Амона́сро — Хуан Понс, Рамфис — Николай Гяуров, Царь Египта — Паата Бурчуладзе, хор и оркестр театра Ла Скала, дирижёр — Лорин Маазель, режиссёр — Лука Ронкони.
- 1991. Аида — Эйприл Милло (en:Aprile Millo), Радамес — Пласидо Доминго, Амне́рис — Долора Заджик, Амона́сро — Шерилл Милнес, Рамфис — Паата Бурчуладзе, Царь Египта — Димитри Кавакос, хор и оркестр Метрополитен-опера, дирижёр — Джеймс Ливайн, режиссёр — Соня Фризелл.
- 1992. Аида — Мария Кьяра, Радамес — Кристиан Йоханссон, Амне́рис — Долора Заджик, Амона́сро — Хуан Понс, Рамфис — Николай Гяуров, Царь Египта — Карло Струли, хор и оркестр Арена ди Верона, дирижёр — Нелло Санти, режиссёр — Джанфранко де Босио.
- 2010 (фрагменты). Аида — Елена Михайленко, Радамес — Дмитрий Пономарёв, Амне́рис — Лариса Костюк, Амона́сро — Сергей Топтыгин, Рамфис — Дмитрий Скориков, Царь Египта — Александр Киселёв, хор и оркестр театра Геликон-опера, дирижёр — Денис Кирпанев, режиссёр — Дмитрий Бертман.
Экранизации
- «Аида» (1953, Италия). Режиссёр - Клементе Фракасси. В ролях: Аида — Софи Лорен (вокал - Рената Тебальди), Радамес — Лучано делла Марра (вокал - Джузеппе Кампора), Амне́рис — Лоис Максвелл (вокал - Эбе Стиньяни), Амона́сро — Афро Поли (вокал - Джино Беки), Рамфис — Антонио Кассинелли (вокал - Джулио Нери). Хор и Национальный симфонический оркестр Итальянского радио, дирижёр — Джузеппе Морелли. Солисты в танцевальных номерах: Альба Арнова, Иветт Шовире, Леонид Мясин. Балетная труппа Римского оперного театра, хореограф - Маргарет Валльманн.
Издания
- Партитура, Milano, Gr. Ricordi Cie [1913], рус. изд. клавира, перевод Г. Лишина и Г. Олизора, М.: Юргенсон, [1896].
В астрономии
В честь Аиды назван астероид (861) Аида, открытый в 1917 году.
В честь Амнерис назван астероид (871) Амнерида, открытый в 1917 году
Интересные факты
- По воспоминаниям Бориса Бажанова, в 1920-е годы Сталин предпочитал слушать в опере именно «Аиду»[3].
См. также
- Аида — женское имя, придуманное специально для этой оперы, и впоследствии получившее заметное распространение.
- Аида — мюзикл Тима Райса и Элтона Джона по мотивам оперы Джузеппе Верди.
- «Молодой Тосканини» — фильм, сюжет которого вертится вокруг одной из постановок этой оперы.
Напишите отзыв о статье "Аида"
Примечания
- ↑ [www.amadeusonline.net/almanacco.php?Start=0&Giorno=&Mese=&Anno=1872&Giornata=&Testo=aida&Parola=Stringa Альманах Amadeus]
- ↑ Авторы экстраполировали на далекое прошлое существовавшую на момент написания оперы политическую карту. В описываемый в произведении период (очевидно, Древнего царства) Эфиопского царства не существовало. В античную эпоху "Эфиопией" называли земли к югу от Египта.
- ↑ [magazines.russ.ru/continent/2012/151/b49.html Журнальный зал | Континент, 2012 N151 | Борис БАЖАНОВ - Побег из ночи]
Литература
- Соловцова Л. «Аида» Джузеппе Верди — М., 1954.
Ссылки
- [libretto-oper.ru/verdi/aida Полное либретто оперы «Аида» на русском языке]
- [classiclive.org/index.php?option=com_content&view=article&id=114:2011-05-06-10-51-26&catid=41:a&Itemid=65 Либретто оперы Аида]
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Аида
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
