Айдзу

А́йдзу (яп. 会津 Айдзу) — область, занимающая западную часть японской префектуры Фукусима. Крупнейший город области — Айдзу-Вакамацу. В период Эдо на её месте существовало феодальное княжество (хан) Айдзу (яп. 会津藩 Айдзу-хан), которое было частью провинции Муцу.

История

На протяжении большей части периода Эдо ханом Айдзу управлял род Хосина, бывшие старшие вассалы рода Такэда. В начале XVII века Хосина Масамицу, глава рода, усыновил Масаюки, незаконного сына второго сёгуна Токугавы Хидэтады. В результате богатство семьи Хосина стало возрастать, им жаловали всё бо́льшие и большие участки земли, и наконец в середине XVII века они получили во владение хан Айдзу, доход от которого в те времена оценивался в 240 тысяч коку. Усыновлённый Хосина Масаюки, ставший в свою очередь новым главой семьи, был заметной политической фигурой во время правления своего брата по отцу Токугавы Иэмицу, а впоследствии выполнял обязанности регента при малолетнем четвёртом сёгуне Токугаве Иэцуне. В конце XVII столетия род Хосина получил разрешение использовать камон (родовой герб) правящего клана Токугава и новую фамилию — Мацудайра. С этого времени род Хосина был известен как Айдзу-Мацудайра, а старой фамилией члены рода пользовались главным образом во внутреннем документообороте хана. В кодексе рода Мацудайра, установленном Масаюки, существовало отдельное предписание служить сёгуну с безоговорочной преданностью, и члены рода старались выказывать приверженность этому предписанию, даже если их истинными целями было повышение своего статуса и веса в обществе.

Хан Айдзу был известен своей военной мощью: в его распоряжении находилась регулярная армия численностью более 5000 воинов, которую нередко посылали на охрану северных границ страны вплоть до южного Сахалина. Незадолго до прибытия «чёрных кораблей» коммодора Мэттью Перри войска Айдзу наряду с другими силами охраняли бухту Эдо, продолжив службу и после отплытия Перри. Армия Айдзу имела два набора правил ведения войны, «Правила для командиров» (яп. 将長禁令 Сё:тё: кинрэй) и «Правила для солдат» (яп. 士卒禁令 Сисоцу кинрэй). Они были введены в 1790-х годах и устанавливали профессиональные, современные стандарты проведения военных операций. В «Правилах для солдат» имелись два пункта, защищавшие гражданское население на территории врага; подобная интерпретация прав человека при военных действиях была записана в правилах Айдзу более чем за 70 лет до первой Женевской конвенции 1864 года.

• 敵地といえども猥りに田畑を踏荒らすべからざる事。

«На вражеской территории запрещено без причины вытаптывать рисовые поля.»

• 敵地に入って、婦女を犯し、老幼を害し、墳墓を荒らし、民家を焼き、猥りに畜類を殺し、米金を掠取り、故なく林木を伐り、作毛を刈取べからざる事。

«Вступая на вражескую территорию, запрещено насиловать женщин, причинять вред детям и старикам, осквернять могилы, сжигать дома, резать скот без нужды, присваивать деньги и рис, без причины вырубать лес и жать созревающий рис.»

Во время правления девятого главы рода, Мацудайры Катамори, хан Айдзу направил большое количество военных сил в Киото, где Катамори занимал пост защитника Киото (яп. 京都守護職 Кё:то Сюгосёку). В годы бакумацу, предшествующие реставрации Мэйдзи, хан Айдзу встал на сторону просёгунских сил, сражаясь со сторонниками императора, происходившими в основном из ханов Тёсю и Сацума. Род Мацудайра, следуя указаниям сёгунского правительства, стал первым официальным покровителем Синсэнгуми, военной полиции, действовавшей в Киото.

В 1868 году сёгун был свергнут, и Мацудайра Катамори ушёл со своего поста вместе с ним. Императорский двор, состоявший из уроженцев Сацумы и Тёсю, объявил Катамори и весь хан Айдзу «врагами императора», призывая покарать их. Катамори пытался уладить дело мирным путём — в частности, много раз приносил официальные извинения новому правительству — однако оно не обратило на них внимания. В конце концов силы хана Айдзу вступили в войну Босин наряду с войсками Северного Альянса (Оуэцу Рэппан Домэй), но уже в октябре 1868 года императорская армия осадила замок Цуруга, цитадель хана Айдзу. С этой осадой связан трагический инцидент — самоубийство членов Бяккотая («Отряда белого тигра»), группы молодых самураев (преимущественно подростков), совершивших харакири на вершине холма после того, как дым, поднимающийся от замка, убедил их в том, что главная крепость Айдзу пала.

Известные люди

Для персоналий, родившихся до реставрации Мэйдзи, указан традиционный японский порядок имён: Фамилия Имя

• Сиба Горо — генерал, участвовавший в подавлении китайского восстания ихэтуаней.
• Ямамото Яэко — защитница Айдзу в период войны Босин, позже — одна из основателей университета Досися (англ.) в Киото.
• Ямамото Какума — бывший самурай, брат Ямамото Яэко, вместе с ней принявший участие в основании университета Досися.
• Такаминэ Хидэо — бывший самурай, получивший образование в США. В эпоху Мэйдзи стал педагогом, внедрял в Японии образовательные методы Песталоцци.
• Ибука Кадзиносукэ — бывший самурай, в период Мэйдзи принявший христианство и основавший в Японии отделение YMCA (Христианской организации молодых людей).
• Ямакава Кэндзиро — выпускник Йельского университета, физик, исследователь, ректор Токийского университета и Киотского университета.
• Ямакава Сутэмацу — сестра Ямакавы Кэндзиро, выпускница Вассарского колледжа. Принимала участие в основании колледжа Цуда, организатором которого была Цуда Умэко, дочь известного японского агронома Цуды Сэна и подруга Сутэмацу.
• Ямакава Хироси — брат Кэндзиро и Сутэмацу, военный деятель, генерал Императорской армии Японии.
• Ямакава Футаба — сестра Кэндзиро, Сутэмацу и Хироси, педагог, коллега Такаминэ Хидэо.
• Накано Такэко — защитница Айдзу, погибшая в бою во время осады замка.
• Сайго Таномо — бывший главный советник рода Мацудайра, впоследствии синтоистский священник и преподаватель боевых искусств, в частности, учитель Сокаку Такэды.
• Урю Ивако — работница социальной сферы, много сделавшая для помощи беднякам и сиротам.
• Акидзуки Тэдзиро — бывший самурай, позднее преподаватель.

Для персоналий, родившихся после реставрации Мэйдзи, указан стандартный порядок имён: Имя Фамилия

• Сюнроку Хата — фельдмаршал императорской армии Японии. На Токийском процессе был приговорён к пожизненному заключению.
• Хидэё Ногути — врач, сделавший значительный вклад в борьбу с сифилисом. Его портрет размещён на банкноте в 1000 иен (по состоянию на 2007 год).
• Цунэо Мацудайра — сын Мацудайры Катамори, был послом Японии в США и Великобритании.
• Исао Мацудайра — внук Мацудайры Катамори, политик, губернатор префектуры Фукусима в 1976—1988 годах.
• Сэцуко Мацудайра — дочь Цунэо Мацудайры, принцесса императорского дома, вышедшая замуж за брата императора Хирохито.
• Цунэнари Токугава — внук Цунэо Мацудайры, с 1963 года глава основной ветви рода Токугава.
• Киёси Сайто — художник.

Список даймё

№	Имя	Годы правления
Род Гамо (тодзама, 919 000 коку), 1590—1598
1	Гамо Удзисато (яп. 蒲生氏郷)	1590—1595
2	Гамо Хидэюки (яп. 蒲生秀行)	1595—1598
Род Уэсуги (тодзама, 1 200 000 коку), 1598—1601
1	Уэсуги Кагэкацу (яп. 上杉景勝)	1598—1601
Род Гамо (тодзама, 600 000 коку), 1601—1627
3	Гамо Хидэюки (яп. 蒲生秀行)	1601—1612
4	Гамо Тадасато (яп. 蒲生忠郷)	1612—1627
Род Като (тодзама, 400 000 коку), 1627—1643
1	Като Ёсиаки (яп. 加藤嘉明)	1627—1631
2	Като Акинари (яп. 加藤明成)	1631—1643
Род Хосина/Мацудайра (симпан, 230 000, впоследствии 280 000 коку), 1643—1868
1	Хосина Масаюки (яп. 保科正之)	1643—1669
2	Хосина Масацунэ (яп. 保科正経)	1669—1681
3	Мацудайра Масаката (яп. 松平正容)	1681—1731
4	Мацудайра Катасада (яп. 松平容貞)	1731—1750
5	Мацудайра Катанобу (яп. 松平容頌)	1750—1805
6	Мацудайра Катаоки (яп. 松平容住)	1805
7	Мацудайра Катахиро (яп. 松平容衆)	1806—1822
8	Мацудайра Кататака (яп. 松平容敬)	1822—1852
9	Мацудайра Катамори (яп. 松平容保)	1852—1868
10	Мацудайра Нобунори (яп. 松平喜徳)	1868

Литература

• 野口 信一. 会津藩. — 東京: 現代書館, 2005. — 206 с. — ISBN 4-7684-7102-1. (Синъити Ногути. Айдзу-хан. — Токио: Гэндай Сёкан, 2005. — 206 с. — ISBN 4-7684-7102-1.)
• Harold Bolitho. Proceedings of the British Association for Japanese Studies. — London, 1977. — Т. 2. — С. 1-17.

Ссылки

• [homepage3.nifty.com/naitouhougyoku/freme6/framepage-seirei.htm Текст «Правил для командиров» и «Правил для солдат»] (яп.)

Отрывок, характеризующий Айдзу

– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.