Аим, Эммануэль

Эммануюль Аим Emmanuelle Haïm
Основная информация
Дата рождения	1967(1967)
Место рождения	Париж
Страна	Франция Франция
Профессии	клавесинист, дирижёр, руководитель оркестра
Инструменты	клавесин
Коллективы	Le Concert d’Astrée
Сотрудничество	Уильям Кристи, ансамбль «Цветущие искусства»
Награды

Эммануэль Аим, также Айм (фр. Emmanuelle Haïm; род. 1967, Париж) — французская клавесинистка и дирижёр.

Биография

Окончила Парижскую консерваторию. На протяжении ряда лет играла на клавесине в известном ансамбле «Цветущие искусства» под управлением Уильяма Кристи. Затем в 2000 г. основала собственный ансамбль старинной музыки «Le Concert d’Astrée». В 2001 г. дирижировала «Роделиндой» Георга Фридриха Генделя в гастрольной программе Глайндборнского фестиваля, в 2006 г. уже непосредственно в Глайндборне — генделевским же «Юлием Цезарем» (вызвав, однако, прохладную реакцию рецензента). В 2007 г. в постановке той же оперы стала первой женщиной-дирижёром за пультом Лирической оперы Чикаго на протяжении всей 55-летней истории этой сцены.

Критики называют Аим одной из «самых интересных и небанальных интерпретаторов барочной оперы» и одним «из самых необычных дирижёров в новом поколении аутентистов»; во втором случае Борис Филановский поясняет:

Она какая-то неистовая. У неё словно имеется нечто очень личное по отношению к играемой музыке — никогда не знаешь, что именно, и не можешь предугадать её решения. Скажем, после её записи пёрселловской «Дидоны и Энея» — пожалуй, самой человечной, самой чувственной в истории этой оперы — можно было ожидать от неё той же глубины и пристальности вслушивания в Баха и Генделя. Но нет, и в Магнификате, и в Dixit Dominus Аим даёт волю своему необузданному нраву. Возможно, потому, что обе вещи — основа основ барочного ораториального репертуара, их играли и записывали бессчетное число раз, и Аим чувствует необходимость встряхнуть слушателя, привыкшего к «идеальным прочтениям». Темпы здесь бескомпромиссны и тяготеют к крайностям, и независимо от темпа исполнение Аим оставляет ощущение чего-то скорее вылепленного, нежели произнесённого. Она как бы представляет музыкальное целое в одновременности, так что его остается только развернуть в пространстве. Эта сила воображения и порождает исполнительскую неистовость.

Ансамбль Аим «Le Concert d’Astrée» с нею во главе дважды был удостоен премии «Виктуар де ля мюзик»: в 2003 г. как лучший инструментальный ансамбль года, в 2008 г. вместе с солистом Филиппом Жаруски — за лучшую запись года «Карестини: История кастрата». В 2009 г. осуществлённая Аим и её ансамблем, при участии ряда выдающихся солистов, запись альбома барочных любовных арий «Lamenti» вновь получила премию как лучшая запись года.

Источники

• [www.leconcertdastree.fr/ Официальная страница ансамбля Le Concert d’Astrée]

Отрывок, характеризующий Аим, Эммануэль

Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.