Марабу

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Аисты зобатые»)
Перейти к: навигация, поиск
Марабу

Африканский марабу
Научная классификация
Международное научное название

Leptoptilos Lesson, 1831


Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе

Марабу́[1] (лат. Leptoptilos) — род птиц из семейства аистовых, в который входят три вида. Название имеет арабское происхождение: словом марабут в этом языке называют мусульманского богослова. Таким образом, арабы почитают марабу в качестве мудрой птицы[2].





Характеристика

Длина птиц из рода марабу варьирует от 110 до 150 см, размах крыльев — от 210 до 250 см. Верхняя часть тела и крылья у марабу чёрные, нижняя часть — белая. У основания шеи — белое жабо. Голова лысая, с крупным и толстым клювом. У взрослых птиц на груди свисает кожистый мешок. Молодые птицы менее пёстры, нежели зрелые. В отличие от остальных аистовых, марабу в полёте не вытягивают шею, а выгибают её подобно цаплям.

Поведение

Марабу живут большими колониями, населяют открытые саванны, кустарниковые заросли и морские побережья, появляются также в деревнях в местах сброса отходов, чтобы найти там пищу. В их питание входит падаль, а также лягушки, насекомые, молодые птенцы, ящерицы и грызуны. Мощный клюв позволяет убивать небольших животных, а жабо защищает остальное оперение от гноя и крови из трупа.

Марабу может отнять добычу у некоторых хищников, например, орланов. Также марабу может поедать яйца и детёнышей крокодилов.

Размножение

Высиживает птенцов в колониях, выкладывает гнездо внутри ветвями и листьями. Гнездо приблизительно 1 м в диаметре, высотой 20—30 см, на деревьях — от 3 до 40 м над уровнем земли во влажных регионах. В гнезде обычно 2—3 яйца. Яйца высиживают и самцы и самки от 29 до 31 дня. Птенцы в возрасте от 95 до 115 дней уже полностью оперившиеся.[3]

Распространение

Яванский марабу (L. javanicus) и индийский марабу (L. dubius) обитают в Южной Азии, а африканский марабу (L. crumeniferus) встречается к югу от Сахары.

Виды

Напишите отзыв о статье "Марабу"

Примечания

  1. Бёме Р. Л., Флинт В. Е. Пятиязычный словарь названий животных. Птицы. Латинский, русский, английский, немецкий, французский / Под общей редакцией акад. В. Е. Соколова. — М.: Рус. яз., «РУССО», 1994. — С. 26. — 2030 экз. — ISBN 5-200-00643-0.
  2. Коблик Е. А. Разнообразие птиц (по материалам экспозиции Зоологического музея МГУ. — Издательство МГУ, 2001. — Т. Ч. 1 (Класс Птицы, Отряды Страусообразные, Тинамуобразные, Пингвинообразные, Гагарообразные, Поганкообразные, Буревестникообразные, Пеликанообразные, Аистообразные, Фламингообразные, Гусеобразные, Грифы Нового Света, Соколообразные). — 384 с. — ISBN 5-211-04072-4.
  3. Большая энциклопедия животных. Жизнь животных. Т. 1 Пер. с нем. М.: ООО «Мир книги», 2002. — 192 с. — ISBN 5-8405-0155-7
  4. [www.historie.ru/news/16-nahodka-uchenyh-v-peschere-hobbitov.html Находка ученых в пещере хоббитов]

Ссылки

В Викисловаре есть статья «марабу»
  • [www.gazeta.ru/science/2010/12/08_a_3459277.shtml На «острове хоббитов» найдены гигантские птицы]

Отрывок, характеризующий Марабу

Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.