Аитбаев, Галиахмет Ямалетдинович
| Галиахмет Ямалетдинович Аитбаев | |
| Ғәлиәхмәт Ямалетдин улы Айытбаев | |
| Дата рождения: |
неизвестно |
|---|---|
| Место рождения: |
д. Азнагулово Белорецкого района Башкортостана |
| Дата смерти: |
неизвестно |
| Место смерти: |
неизвестно |
Галиахмет Ямалетдинович Аитбаев (башк. Ғәлиәхмәт Ямалетдин улы Айытбаев) — деятель Башкирского национального движения. Член Башкирского Правительства.
Биография
Несмотря на то что сохранилось немало документов о самой разносторонней деятельности Аитбаева Галиахмета Ямалетдиновича, но отсутствуют подробные данные о нем биографического характера. Известно, что он является уроженцем деревни Азнагулово Белорецкого района Башкортостана, где и поныне проживают его родственники по линии брата- Аитбаева Абуталипа Ямалетдиновича под фамилиями Аитбаев и Аетбаев.
По сообщению историка Р. У. Кузыева, Галиахмет Аитбаев по образованию являлся учителем русского языка[1], учителем являлась и его супруга, которая преподавала продолжительное время в д. Азнагулово.
В 1917 году участвовал в работе Всебашкирских съездов (курултаев).
В начале ноября 1917 года вошёл в состав Башкирского центрального шуро (совета), занимался вопросами земледелия и лесного хозяйства. Принимал участие в подписании Фармана (приказа) № 1 от 11 ноября 1917 года и Фармана № 2 от 15 ноября 1917 года, провозгласившей территориальную автономию Башкурдистана.
Во время работы III Всебашкирского учредительного съезда в декабре 1917 года, выступил с докладом по одному из важнейших вопросов башкирского национального движения — по земельным проблемам. Был избран членом предпарламента — Кесе-Курултая автономного Башкурдистана[2][3] и вошёл в состав Башкирского правительства, руководил отделом земельного и лесного дела.
В феврале 1918 года в числе других членов Башкирского правительства, Галиахмет Аитбаев был арестован по приказу Оренбургского мусульманского военно-революционного комитета при поддержке Оренбургского губернского ревкома. В марте 1918 года был выпущен из тюрьмы.
В середине марта 1918 года был включён в состав Временного революционного совета Башкортостана.
В апреле 1918 года Галиахмет Аитбаев вместе с Тагиром Имаковым по распоряжению Народного комиссариата по делам национальностей был приглашён для работы в Петрограде, где 10 апреля 1918 года назначен заведующим отделом земледелия и лесной промышленности Центрального мусульманского комиссариата. В мае 1918 года вошёл в состав Татаро-Башкирского комиссариата в качестве комиссара со стороны башкир.
После восстановления работы Башкирского правительства в Челябинске, туда прибывает Г. Аитбаев. В своём представлении (докладе) Оренбургскому губернскому исполнительному комитету от 11 марта 1919 года Заки Валиди сообщает, что 2 июля 1918 года Башкирское правительство на своем заседании решило направить Галиахмета Аитбаева в Турцию «с предложением объединиться для совместной борьбы с поднявшим голову славянским и всемирным империализмом»[4]. Однако каких-либо документов о пребывании в Турции Аитбаева не было обнаружено.
В феврале 1919 года Галиахмет Аитбаев стал членом Башревкома и избран комиссаром по земледелию, однако вскоре оказался на стороне противников союза с большевиками, возглавляемого Г. Курбангалеевым. В конце марта 1919 года вёл работу в башкирских населённых пунктах агитационную работу в пользу белых частей.
17 мая 1919 года приказом № 100 генерал-майора А. И. Белова Галиахмет Аитбаев был награждён «орденом Святой Анны III степени, для нехристиан установленным».
Аитбаев вместе с М. Г. Курбангалеевым и другими оказался в городе Омске. 31 октября 1919 года они обратились к Верховному правителю Колчаку и его министру с просьбой образовать отдельное Башкирское войско и учредить Главное управление Башкирского казачьего войска при военном министерстве, выдать башкирам-беженцам 5 млн. рублей, утвердить положение о Духовном управлении Башкортостана для скорейшей ликвидации «объявленной большевиками Советской Башкирской республики». 7 ноября 1919 года генерал М. В. Ханжин принял решение об удовлетворении ходатайства Курбангалеева и Аитбаева «из средств секретного фонда»[5].
Приблизительно в начале 1920 года Галиахмет Аитбаев вернулся в Башкирскую республику и прибыл в город Стерлитамак.
16 февраля 1920 года согласно распоряжению Башревкома назначен следователем при Ревтрибунале, а в марте того же года Башкирским обкомом РКП(б) — председателем Тамьян-Катайского чрезвычайного комитета при БашЧК. Однако вскоре был арестован и находился в заключении. Был освобожден из заключения по амнистии от 29 апреля 1920 года.
В мае 1920 года работал помощником уполномоченного Автономной Башкирской Советской Республики при станции Раевский (Альшеевский район)Раевка по приёму и отправлению грузов. В связи с ухудшением здоровья, 30 мая 1920 года обратился к Башревкому с просьбой освободить его «от занимаемой должности и дать новое поручение».
Осенью 1920 года Галиахмет Аитбаев оказался в штабе руководителей Бурзян-Тангауровского повстанческого движения. Совместно с другими лидерами повстанцев — Мурзабулатовым, Расулевым, Юламановым и Нурбахтиным, 26 ноября 1920 года принимал участие с представителями властей республики Мостовенко, Карамышевым, Насыровым и Идельгужиным. Во время переговоров было подписано соглашение и повстанцы сложили оружие.
Дальнейшая судьба Галиахмета Аитбаева неизвестна.
Напишите отзыв о статье "Аитбаев, Галиахмет Ямалетдинович"
Примечания
- ↑ Кузыев Р. У. Бахтигарей Шафиев. Уфа, 1972. С. 51.
- ↑ Азнагулов В. Г., Хамитова З. Г. [www.gsrb.ru/ru/about_parliament/history/parlament_tom_1-1.pdf Парламентаризм в Башкортостане: история и современность]. — Уфа: ГРИ «Башкортостан», 2005. — С. 53. — 304 с.
- ↑ [www.gsrb.ru/ru/about_parliament/parliamentary_museum/third_kurultai_8_20_december_1917/members_of_the_pre_parliament/ Постановление III Всебашкирского учредительного курултая от 20 декабря 1917 года]
- ↑ Национально-государственное устройство Башкортостана. Сборник документов и материалов. Т.II. Ч.1. Уфа, 2002. С. 535.
- ↑ Национально-государственное устройство Башкортостана. Сборник документов и материалов. Т.II. Ч.1. Уфа, 2002. С. 121.
Ссылки
- Кульшарипов М. М. Галиахмет Аитбаев — загадочная личность в истории башкирского национального движения. // Ватандаш.— Уфа. 2010 . — № 8. — С. 71—75.
- История башкирского народа: в 7 т./ гл. ред. М. М. Кульшарипов; Ин-т истории, языка и литературы УНЦ РАН. — Уфа: Гилем, 2010. — Т. V. — 468 с.
Отрывок, характеризующий Аитбаев, Галиахмет Ямалетдинович
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
