Айдабол (род)
Поделись знанием:
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.
После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
| Айдабол самоназв. — Айдабол ұруы | |
| Другие названия |
Нет |
|---|---|
| Экзоэтнонимы | |
| Этноиерархия | |
| Раса | |
| Тип расы | |
| Группа народов | |
| Подгруппа | |
| Общие данные | |
| Язык | |
| Письменность |
До 1929 — Арабица (c 1912 — Новая орфография)
|
| Религия | |
| Первые упоминания |
|
| В составе | |
| Включают |
Все роды Айдабольской и Джангозы-Айдабольской волостей |
| Предки | |
| Родственны |
Роды Кулюк, Тулпар |
| Современное расселение | |
|
| |
| Историческое расселение | |
|
| |
| Государственность | |
|
Отсутствует | |
 Айдабол на Викискладе | |
Запрос «Айдабул (род)» перенаправляется сюда; см. также другие значения.
Не следует путать с Айдаболовыми — балкарским княжеским родом.
Айдабо́л (каз. Айдабол ұруы, Aýdabol urıwı, ﺍـيـدـﺎـبــﯟـل ۇـرـﯩـﻭـﻰ, [ɑjdɑboˈɫ ɤrɯwɯˈ]?; рус. дореф. Айдаболъ; устар. Айдабулъ) — крупный казахский род, входящий в состав рода Суюндык племени Среднего джуза Аргын и включающий в себя отдельные подроды, существующий и по сей день. Родоначальником рода является Айдабол бий, расселяется род Айдабол преимущественно на территории современной Павлодарской области[4]. В источниках Императорской России род упоминается как Айдабул[1][2]. Танба рода[Комм. 1], как и у всех Аргынов — Көз (каз. Көз — «глаза»; 
). Уран рода[Комм. 2] — Төртуыл[Комм. 3][7].
Из рода Айдабол происходят такие известные личности, как Султанмахмут Торайгыров, Шакен Айманов, Ольджабай батыр, Каныш Сатпаев, Камза Джуматов, Джаяу Муса, Алькей Маргулан и Едыге бий и другие.
Содержание
Родоначальник
Родоначальником рода является Айдабол бий (1599—1680[8]), таким образом, каждый его потомок — представитель рода. Айдабол родился в 1599 году[8] близ Ташкента от старшей жены Кулболды батыра[9] (1540—1630) Макпал[10]. В 1612 году, когда ему было 13 лет, он стал бием[11][12]. Имел трёх жен, девять сыновей[13] и единственную дочь Акбилек[14][15]. Первая жена родила сыновей Джангозы, Малгозы, Кенджегозы. Вторая — Аккозы, Бозгозы, Карагозы. Третья жена — мать Коджагельды, Косджетера и Тайгельтыра[16]. Все девять сыновей, рождённые от трёх жен Айдабола, были талантливыми акынами, биями и батырами[17], а дочь его, Акбилек была знатной предсказательницей, швеей и искусной ткачихой[18]. Младший сын Кенджекозы, рожденный старшей женой, умер подростком, и его нареченная, Есенбийке, дочь батыра Каратая, осталась вдовой[19][20]. Согласно левирату (каз. Амангерлік) Есенбийке вышла за племянника Кенджегозы, Толыбая[19]. Судя по хронологическим рамкам, он пережил ханов Есима (1598—1628), Джаныбека (1628—1643), Джангира (1643—1652) и Батыра (1652—1680). В 1680 году, на 81-ом году жизни, Айдабол бий скончался. Его могила расположена в 19 километрах от Ташкента[8].
Расселение
Современное расселение
Род Айдабол населяет преимущественно Павлодарскую область[2].
Зимние пастбища (каз. Қыстау) рода находились к югу от Баянаула. Зимой большинство кочевало в горах Далба, а меньшая в Джельтауских и Ушкатынских лощинах и окрестных сопках[21].
Летние пастбища (каз. Жайлау) расположены на западе, где род соединяется самым значимым числом юрт в верховьях Щидерты. Отсюда они ходили менять лошадей на товары, к пределам Оренбурга, останавливаясь дольше всего на Атпасарских лугах, возвращались назад пересекая правые притоки Есиля[22].
Казахи рода Айдабол и по сей день населяют Павлодарскую область.
Переселение на север
Известно, что раньше все Аргыны, в том числе и род Айдабол, кочевали у Сырдарыи, близ Ташкента[5].
В 1730 году Аргыны, спасаясь от джонгарского нашествия (каз. Ақтабан шұбырынды, Алқакөл сұлама), начали массовую кочёвку. Род Суюндык двинулся на север под предводительством батыра Ольджабая. Здесь они столкнулись с джонгарами и, в результате трёхлетней борьбы, в 1733 году они вытеснили противника. На освободившихся землях располагались обширные пастбища. Роду Айдабол достались горы Баянаул, Ерейментау, Далба[5].
Родословная структура рода
Род Айдабол входит входит в состав рода Суюндык племени Среднего джуза Аргын.
Согласно преданию, все казахи являются потомками Алаша, чьи сыновья стали родоначальниками трех казахских джузов: Акарыс — Старшего, Джанарыс — Среднего, Бекарыс — Младшего. У Джанарыса было шесть сыновей: Каракоджа, Даракоджа, Аккоджа, Есимкулкоджа, Актанбердыкоджа, Касымкоджа. У Каракоджы — двое: Аргын, Кыпшак. У Аргына также было двое сыновей: Кутан и Бутан. У Кутана — семь сыновей: Мейрамсопы, Аксопы, Карасопы, Сарысопы, Арыксопы, Надырсопы, Танбыссопы. У Мейрама — шесть: Куандык, Суюндык, Бегендык, Щегендык, Болаткоджа (Каракесек), Ольджагельды. У Суюндыка — один сын Сугыншы. У Сугыншы было двое сыновей: Шуманак, Маджик. У Шуманака — трое: Джанболды, Кулболды, Джолболды. У Кулболды — шесть: Кулюк, Тулпар, Айдабол, Акбура, Майлытон, Щегр.
| Шежіре[11] (казах.) | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Алаш | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Жанарыс | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Қарақожа | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Арғын | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Құтан | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Мейрамсопы | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Сүйіндік | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Суғыншы | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Шуманақ | Жолбике | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Жанболды | Мақпал (бәйбіше) | Құлболды | Жолболды | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Күлік | Тұлпар | Айдабол | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Жанқозы | Малқозы | Аққозы | Бозқозы | Қарақозы | Қожакелді | Қосжетер | Тайкелтір | Кенжеқозы | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Подроды
Род Айдабол был разделен на две волости[23] и 15 подродов[24][25].
У Айдабола было девять сыновей, и каждый из них стал родоначальником отдельного рода. Позже и эти роды поделились на подроды.
|
Айдабольская (Далбинская) волость[24] (казах.)
|
Джангозы-Айдабольская волость[25][11] (казах.)
|
Родство подрода Тлеу
Подрод Тлеу (каз. Тілеу) исторически не относится к роду Айдабол. В XVIII веке малая часть рода Тлеу Младшего джуза, населявшая Каркаралинский уезд, двинулась в Петропавловский уезд, желая присоединиться к своим сородичам, кочевавшим под Троицком. На пути им встретился род Айдабол, возглавляемый правнуком Айдабола бием Еляманом. В соответствии с казахским обычаем гостеприимства последние радушно отнеслись к роду Тлеу. Подружившись, два рода породнились между собой, стали сватами и, в результате, стали кочевать вместе. Так, в составе рода Айдабол появился подрод Тлеу[26][27].
В составе Российской империи
Волости
В 1830-е годы, в связи с принятием в 1822 году Устава о сибирских киргизах[Комм. 4], род Айдабол, как и многие другие роды, был разделен на две волости: Айдабольскую и Джангозы-Айдабольскую[23]. Обе волости относились к Баян-Аульскому округу Павлодарского уезда Семипалатинской области[28]. По состоянию на 1833 год, род насчитывает 2644 кибиток[3].
Во главе волости стоял волостной управитель. Волостной управитель утверждался губернатором. Если губернатор отказывался утвердить волостного управителя, он требовал проведения новых выборов или назначал волостного управителя сам. Министр или генерал-губернатор мог заменить выборы назначением волостного управителя губернатором. Права и обязанности волостного управления определялись Общим положением о крестьянских учреждениях[29].
Айдабольская (Далбинская) волость (1835—1918)
Айдабольская волость (каз. Айдабол болысы; с 1878 года Далби́нская[30] [каз. Далба болысы]) славилась полезными ископаемыми. Заявки в Томский горный округ подавал павлодарский купец I гильдии Деров. 10 января 1895 года он застолбил угольное месторождение Кушокы[31].
За период своего существования (1835—1880) Айдабольская волость сменила 5 волостных управителей[32].
В 1878 году по очередной реформе волость переименована в Далбинскую[Комм. 5][33]. С 1880 по 1918 год уже Далбинская волость сменила 10 волостных управителей[34].
В 1918 году Далбинская волость вошла в состав Аккелинской волости[35].
Джангозы-Айдабольская волость (1833—1874)
Джангозы-Айдабольская волость (каз. Жанқозы Айдабол болысы; также Жангозы, Джангозу[36]) берет своё начало от второго сына Айдабола — Джангозы. Таким образом, каждый его потомок относится к данной волости.
Казахи Джангозы-Айдабольской волости были известны своим плотничьем и кузнечным мастерством, в конце XIX—начале XX века они занимались строительством домов в Павлодаре для русских[37].
За период своего существования (1833—1874) Джангозы-Айдабольская волость сменила 5 волостных управителей[38].
В 1874 году, по очередной реформе Джангозы-Айдабольская волость будет объединена с Аджибай-Канджыгалинской[39].
Баи
Баи играли серьезную роль в общественно политической жизни казахского общества. Хотя в советское время их изображали исключительно как эксплуататоров трудового народа, многие баи были настоящей опорой, поддерживая бедных родственников, снабжая скотом пострадавших в джут, давая кров сиротам, открывая школы и мечети и финансируя многие общественно важные мероприятия. Именно по этой причине имена многих из них окружены глубоким уважением в народной памяти[40].
Наиболее ценными и почитаемыми животными у казахов были лошади. Баями в то время считались люди, в чьем владении находилось не менее тысячи голов. Это количество позволяло собственнику располагать экономическим весом[41].
В статистике ниже приведены данные по состоянию на 1830 год[42].
| № | Имя | Оригинал имени
(каз. Шынайы есімі) |
Волость | Подрод | Поголовье
скота |
|---|---|---|---|---|---|
| 1
2 |
Тутан Дауытпайулы
Манен Дауытпайулы |
Тұтан Дәуітбайұлы
Мәнен Дәуітбайұлы |
Айдабольская | Тайгельтыр Тентек | 1140 лошадей |
| 3 | Дулат Ольджабайулы | Дулат Олжабайұлы | Айдабольская | Малгозы Толыбай | 1000 лошадей |
| 4 | Кудык Ельгельдыулы | Құдық Елкелдіұлы | Джангозы-Айдабольская | Толебай Ельгельды | 1000 лошадей |
| 5
6 |
Бармен Мамытулы
Зан Барменулы |
Бәрмен Мамытұлы
Заң Бәрменұлы |
Джангозы-Айдабольская | Лапак Мамыт | 2500 лошадей |
| 6
7 |
Аксары Батырулы
Байзак Батырулы |
Ақсары Батырұлы
Байзақ Батырұлы |
Джангозы-Айдабольская | Лапак | 3000 лошадей |
| 8 | Абет Торайгырулы | Әбет Торайғырұлы | Джангозы-Айдабольская | Толебай Едыге | 1700 лошадей |
| 9 | Турсынбай Еляманулы | Тұрсынбай Еламанұлы | Джангозы-Айдабольская | Толебай Еляман | 1000 лошадей |
| 10 | Ботпай Нарулы | Ботбай Нарұлы | Джангозы-Айдабольская | Сары | 3000 лошадей |
| 11 | Шон Едыгеулы | Шоң Едігеұлы | Джангозы-Айдабольская | Толебай Едыге | 3000 лошадей |
Участие Тортыулских родов в национально-освободительном движении под предводительством Кенесары сказалось на судьбах некоторых баев из этого списка. Многие попали в «опалу» царских властей. В целом за десять лет восстания (1837—1847), поголовье скота в Баянауле уменьшилось втрое. Потребовалось значительное количество времени, чтобы власти округа (волостные управители и бии) смогли увеличить свои стада хотя бы до сопоставимых размеров[43].
Участие рода в национально-освободительных движениях
В восстании Кенесары
Казахи рода Айдабол примкнули к восстанию Кенесары в конце 1837 года. Призыв Кенесары к откочёвке из округов, созданных царизмом, поддержали многие казахи. Из Баян-Аульского округа откочевал род Айдабол с бием Шанториным и часть аулов Орманшы-Тортулской волости со старшиной Ольджабаем[44].
Всего в антиколониальном восстании Кенесары Касымова участвовали роды Карджас, Орманшы, Айдабол, Акбура, Тулпар[45].
В восстании 1916 года
Казахи рода Айдабол принимали самое активное участие в восстании 1916 года. Главные силы бунтовщиков расположились в урочище Алгабас. Около 5000 вооруженных людей оказали сопротивление казачьим отрядам. В стычке погибло 9 человек. Арестовали и доставили в Омск 44 человека, проживающих в Далбинской и Аккелинской волости[46].
31 января 1917 года дело прошло через военно-прокурорский надзор. 4 февраля генерал от кавалерии Сухомлинов, командующий войсками Омского военного округа, издал приказ № 72, по которому вышеназванные лица предаются Омскому военно-окружному суду[47].
Представители
Представители рода Айдабол известны по всему Казахстану и за его пределами. Это выдающиеся личности, внесшие неоспоримый вклад в культуру, науку и искусство[8].
Древность
- Джаяу Муса (каз. Жаяу Мұса; 18 октября 1835—31 июля 1929) — казахский акын, певец, композитор. Малгозы Толыбай.
- Едыге бий (каз. Едіге би; 1716—1818) — казахский бий, оратор. Жангозы Толебай.
- Ольджабай батыр (каз. Олжабай батыр; 1709—1785) — казахский батыр, герой казахско-джонгарской войны. Малгозы Толыбай.
- Шон бий (каз. Шоң би; 1764—1836) — казахский бий, ага-султан, сын Едыге бия. Жангозы Толебай Едыге.
Современность
- Алькей Маргулан (каз. Әлкей Марғұлан; 10 мая 1904—14 января 1985) — казахский советский учёный-археолог, историк, литературовед. Малгозы Толыбай.
- Арыктай Кайыпов (каз. Арықтай Қайып; 10 октября 1914 — 25 декабря 1993) — советский геолог.
- Джакан Ерджанов (каз. Жақан Ержан; 1922—2003) — советский и казахстанский инженер-механик.
- Каныш Сатпаев (каз. Қаныш Сәтбай; 12 апреля 1899—31 января 1964) — казахский советский геолог, общественный деятель.
- Каукен Кенджетаев (каз. Кәукен Кенжетай; 25 апреля 1916—15 марта 2008) — казахский советский актёр, певец, режиссёр театра оперы.
- Султанмахмут Торайгыров (каз. Сұлтанмахмыт Торайғыр; 29 октября 1893—21 мая 1920) — казахский поэт-демократ.
- Камза Джуматов (каз. Хамза Жұмат; 15 октября 1912—26 мая 1972) — советский и казахстанский вирусолог-эпидемиолог.
- Шакен Айманов (каз. Шәкен Айман; 15 февраля 1914—23 декабря 1970) — казахский советский актёр, режиссёр.
- Шапык Шокин (каз. Шапық Шөкі; 1 октября 1912—4 июля 2003) — советский и казахстанский учёный-энергетик.
Напишите отзыв о статье "Айдабол (род)"
Примечания
Комментарии
- ↑ Танбá (каз. Таңба) — герб (тамга) у казахских племен и родов.
- ↑ Урáн (каз. Ұран) — боевой клич у казахских племен и родов.
- ↑ Торты{{подст:ударение}}ул (каз. Төртуыл, төрт — «четыре» + ауыл — «аул») — обобщённое название четырёх родов Суюндык, Козган, Каксал и Карджас. По совместительству уран этих родов.
- ↑ Устáв о́ сиби́рских кирги́зах (рус. дореф. Уставъ о сибирскихъ киргизахъ) — законодательный акт Российской империи, созданный Сперанским, определивший систему управления казахами Среднего джуза.
- ↑ Далбá (каз. Далба) — горы в местности, где кочевал род Айдабол.
Источники
- ↑ 1 2 Потанин, Г. Н. Избранные сочинения в трех томах: Труды по истории, этнографии и фольклору.
- ↑ 1 2 3 Уалийханов, Ш. Ш. Собрание сочинений в пяти томах
- ↑ 1 2 Аристов, Н. А., Плоских, В.М. Труды по истории и этническому составу тюркских племен — С. 155.
- ↑ 1 2 Потанин, Г. Н. Избранные сочинения в трех томах: Труды по истории, этнографии и фольклору — С. 321.
- ↑ 1 2 3 Курылев, В. П. Скот, земля, община у кочевых и полукочевых казахов: вторая половина XIX-начало XX века — С. 229.
- ↑ Курылев, В. П. Скот, земля, община у кочевых и полукочевых казахов: вторая половина XIX-начало XX века — С. 95.
- ↑ Көпей, М. Ж. Қазақ шежіресі — С. 206.
- ↑ 1 2 3 4 Жакып, Б. О. Каныш Сатбаев. Энциклопедия.
- ↑ Көпей, М. Ж. Қазақ шежіресі — С. 116.
- ↑ Көпей, М. Ж. Қазақ шежіресі.
- ↑ 1 2 3 [www.tarih.spring.kz/ru/history/medieval/figures/tolybayuly/ Предок Олжабая, Айдабол, стал судьей в 13 лет.]
- ↑ [www.inform.kz/rus/article/2216596/ Айдабол с 13 лет в народе назван бием]
- ↑ Аллаберген, Қ. М. Айдабол Сары батыр — С. 9.
- ↑ [www.inform.kz/rus/article/2299471/ Она была единственной дочерью бия Айдобола.]
- ↑ Абжанов Х. М., Нурымбетова Г. Р. ДВИЖЕНИЕ ИСТОРИИ И ИСТОРИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ (НА МАТЕРИАЛАХ КАЗАХСТАНА И ЕВРОПЫ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ)
- ↑ Көпей, М. Ж. Қазақ шежіресі — С. 203.
- ↑ Аллаберген, Қ. М. Айдабол Сары батыр — С. 361.
- ↑ [www.inform.kz/rus/article/2299471/ Акбилек была знатной предсказательницей, швеей, искусной ткачихой.]
- ↑ 1 2 Буркитбай Аяган «Казахстан». Национальная энциклопедия, 4 том. Человек с книгой. Статьи и публикации — С. 195—196.
- ↑ [www.tarih.spring.kz/ru/history/medieval/figures/tolybayuly/ Младший сын Кенжегозы, рождённый старшей женой, умер рано, и его нареченная, дочь батыра Каратая, осталась вдовой.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/376470/ Зимовки айдабульцев находяться к югу от Баян-Аульского селения, \самою значительную их частью в горах Далба, меньшую в Желтауских и Ушкатунских лощинах и окрестных сопках.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/376470/ Летом волость двигается на запад, соединяясь самым значимым числом юрт в верховьях Шидерты. Отсюда, в прежние времена, айдабульцы славивщиеся еще и теперь своими отличными лошадьми, ходили их менять на товары, к пределам Оренбурских степи, останавливаясь всего дольше на атбасарских лугах, назад возвращались пересекая правые притоки Ишима.]
- ↑ 1 2 [www.yvision.kz/post/376470/ Род Айдабол был разделен по численности на две волости: Айдабольскую и Жангозы-Айдабольскую.]
- ↑ 1 2 [www.yvision.kz/post/392129/ Отделения Аккозы, Каракозы, Кожагельды, Кошетер, Малгозы и Тайгелтыр Айдабольской (Далбинской) волости]
- ↑ 1 2 [www.yvision.kz/post/376470/ Отделения Баян, Козыбак, Лапак, Коскулак, Сары, Телеу, Толебай, Истыкмурт Жангозы-Айдабольской волости]
- ↑ Енсебаев Т. А. Очерки истории Павлодарского Прииртышья — С. 188—189.
- ↑ [www.yvision.kz/post/392129/ Отделение Телеу фактически не относиться к роду Айдабол, и его происхождение можно прояснить из «Материалов киргизского землепользования. Павлодарскийй уезд. 1903 год», где сказано что данный род принадлежит к родам Малого жуза и осел и породнился с Айдаболами в первой половине XVIII века.]
- ↑ Востров В. В., Муканов М. С. Родоплеменной состав и расселение казахов — С. 179.
- ↑ Волостной управитель утверждался губернатором. Если губернатор отказывался утвердить волостного управителя, он требовал проведения новых выборов или назначал волостного управителя сам. Министр или генерал-губернатор могли заменить выборы назначением волостного управителя губернатором. Права и обязанности волостного, сельского и аульного управления определялись Общим положением о крестьянских учреждениях.
- ↑ [www.yvision.kz/post/376470/ Далбинская (Айдабольская) волость Павлодарского уезда.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/385557/ Волость славилась полезными ископаемыми. Заявки в Томский горный округ подавал павлодарский I гильдии купец А. И. Дёров. 10 января 1895 года он застолбил угольное месторождение Кушокы.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/376470/ Список волостных управителей: Нуралы Таукеханов, Байток Жумагулов, Жолдасбек Басыбеков, Мустапа Байдалин, Жапек Кобеев.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/385557/ В 1878 году, по очередной реформе волость будет переименована в Далбинскую волость.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/376470/ Список волостных управителей: Есентай Тыныбеков, Гайсабек Жолдасбеков, Мусалим Елеуин, Мустапа Ботагаев, Баттал Есбаев, Турсынбек Куанов, Гайсабек Жолдасбеков, Мусалим Елеуин, Макул Гайсаев, Иманмалик Билялов.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/385557/ В 1918 году Далбинская волость вошла в состав Аккелинской волости.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/376470/ Джангозы-Айдабульской волости; Жангозы-Айдабол]
- ↑ Енсебаев, Т.А. Очерки истории Павлодарского Прииртышья — С. 182.
- ↑ [www.yvision.kz/post/392129/ Список волостных управителей: Зан Барменов, Турсынбай Еляманов, Базыл Турсынбаев, Секербай Малгельдин, Кусайын Боштаев.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/392129/ В 1874 году, по очередной реформе волость будет обьединена с Ажыбай-Канжыгалинской волостью.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/372009/ Казахские баи в этом плане играли очень серьезную роль. Хотя в советское время их изображали исключительно как «эксплуататоров трудового народа», в реальности многие баи были настоящей опорой общества, поддерживая бедных родственников, снабжая скотом пострадавших в джут, давая кров сиротам, открывая школы и мечети и финансируя многие общественно важные мероприятия. Именно по этой причине имена многих из них окружены глубоким уважением в народной памяти. Сегодня благодаря сохранившимся документальным данным мы можем узнать о них ещё больше.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/372009/ Наиболее ценными и почитаемыми животными у кочевников были лошади. Истинными же баями в то время считались люди, в чьем владении находилось не менее тысячи голов. Это количество позволяло собственнику располагать как экономическим весом, так и вооруженной силой.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/372009/ Баи Шон Едыгин, Абет Торайгыров, Малгельды Толебаев, Турсынбай Еламанов, Ботбай Наров, Аксары Батыров, Байзак Батыров, Бармен Мамытов, Зан Барменов, Дулат Олжабаев, Кудык Ельгельдин, Тутан Дауытбаев, Манен Дауытбаев.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/372009/ Участие Тортуильских родов в национально-освободительном движении под предводительством Кенесары-хана, в 1837—1838 гг., сказалось на судьбах некоторых баев из этого списка. Многие попали в «опалу» царских властей. В целом за десять лет восстания (1837—1847), поголовье скота баянаульцев уменьшилось втрое. Потребовалось значительное количество времени, чтобы власти округа (Муса Шорманов, дети Казангапа Сатыбалдина, волостные управители и бии) смогли увеличить свои стада хотя бы до сопоставимых размеров. Но времена бия Шона, когда десятки тысяч лошадей паслись в баян-аульских степях, остались лишь в памяти потомков и на страницах архивных документов.]
- ↑ Енсебаев Т. А. Очерки истории Павлодарского Прииртышья — С. 179.
- ↑ Артыкбаев Ж. О. Казахское общество в XIX веке: традиции и инновации — С. 74.
- ↑ [www.yvision.kz/post/385557/ Казахи Далбинской волости принимали самое активное участие в восстании 1916 года. Главные силы бунтовщиков расположились в урочище Алгабас. Около 5000 людей вооруженных пиками, соилами, айболтой, шокпарами и палками оказали сопротивление казачим отрядам. В стычке погибло 9 человек. Арестовали и доставили в Омск 44 человека, проживающих в Далбинской,Аккелинской и Баян-аульских волостях.]
- ↑ [www.yvision.kz/post/385557/ 31 января 1917 года дело прошло через военно-прокурорский надзор. 4 февраля генерал от кавалерии Сухомлинов, командующий войсками Омского военного округа, издал приказ № 72, по которому вышеназванные лица предаются Омскому военно-окружному суду.]
Литература
- Аллаберген, Қ. М. [www.library.psu.kz/fulltext/transactions/1966_allabergen_kh_aydabol_sari_batir_allabergen_kh.pdf Айдабол Сары батыр]. — 2008, 7 июля.
- Шахметова, Н. А. [www.library.psu.kz/fulltext/transactions/3013_shahmetova_n._a_proza_mashhur-jusupa_kopeeva.pdf Проза Машхур-Жусупа Копеева]. — 2013.
- Көпей, М-Ж. К. [docslide.net/documents/mashhur-zhusip-kopeyuly-kazak-shezhiresi.html Қазақ шежіресі]. — 1994.
- Артыкбаев, Ж. О. [library.psu.kz/fulltext/transactions/2140_artikbaev_j.o_istoricheskoe_nasledie_mashhur_jusup_kopeeva_j.o._artikbaev.pdf Историческое наследие Машхура-Жусупа Копеева]. — 2004.
- Востров В. В., Муканов М. С. [www.nlrk.kz/data11/result/ebook_323/ Родоплеменной состав и расселение казахов]. — XIX век.
- Енсебаев Т. А. [www.irbis.ppi.kz/cgi-bin/irbis64r_91/cgiirbis_64.exe?C21COM=2&I21DBN=CIFK&Image_file_name=Z:%5CRUS%5CInsebaev_ocherki_istorii.pdf&IMAGE_FILE_OPEN=1&P21DBN=CIFK&Z21ID= Очерки истории Павлодарского Прииртышья]. — 2000.
- Абжанов Х. М., Нурымбетова Г. Р. [www.cyberleninka.ru/article/n/dvizhenie-istorii-i-istoricheskaya-mysl-na-materialah-kazahstana-i-evropy-epohi-prosvescheniya-1 ДВИЖЕНИЕ ИСТОРИИ И ИСТОРИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ (НА МАТЕРИАЛАХ КАЗАХСТАНА И ЕВРОПЫ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ)]. — 2013.
- Потанин, Г. Н. Избранные сочинения в трех томах: Труды по истории, этнографии и фольклору. — 2005.
КНЭ
- [www.madenimura.kz/ru/culture-legacy/books/book/kazahstan-nacionalnaa-enciklopedia-4-tom?category=all&page=195—196 ОЛЖАБАЙ Толыбайулы] // Казахстан. Национальная энциклопедия. — Алматы: Қазақ энциклопедиясы, 2006. — Т. IV. — ISBN 9965-9908-6-7.
Ссылки
- [www.inform.kz/rus/article/2216596/ АЙДАБОЛ БИ]
- [www.yvision.kz/post/385557/ Далбинская (Айдабольская) волость Павлодарского уезда.]
- [www.yvision.kz/post/376470/ Влиятельнейшие ордынцы Баян-Аульского внешнего округа(1830—1868 гг., по материалам Центрального Гос.архива Казахстана-ЦГА РК). Продолжение. Айдабольская волость.]
- [www.yvision.kz/post/392129/ Влиятельнейшие ордынцы Баян-Аульского внешнего округа(1830—1868 гг., по материалам Центрального Гос.архива Казахстана-ЦГА РК). Продолжение. Жангозы-Айдабольская волость.]
- [www.yvision.kz/post/372009/ «Олигархи» Баян-Аульского округа. (По материалам переписи 1830 г.)]
- [jazzyhat.com/istoriya/200-potomki-aydabola.html Потомки Айдабола]
- [www.ru.rodovid.org/wk?title=%D0%A0%D0%BE%D0%B4:%D0%90%D0%B9%D0%B4%D0%B0%D0%B1%D0%BE%D0%BB&limit=20&offset=0 Айдабол] на «Родоводе». Дерево предков и потомков.
При написании этой статьи использовался материал из издания «Казахстан. Национальная энциклопедия» (1998—2007), предоставленного редакцией «Қазақ энциклопедиясы» по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].
Отрывок, характеризующий Айдабол (род)
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.
После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
