Айи-Теодори
| Айи-Теодори греч. Άγιοι Θεόδωροι | |
 | |
| Вид на острова | |
| Акватория | Средиземное море |
| Страна |  Греция |
| Регион | Ханья |
| Площадь | 0,697 км² |
| Наивысшая точка | 165 м |
| Население (2011 год) | 0 чел. |
Айи-Теодори[1] (греч. Άγιοι Θεόδωροι — «Святые Теодоры») — два небольших необитаемых острова, расположенные в заливе Ханья в западной части Крита. Один остров называется Айос-Теодорос, называемый также Тодору, и островок в нескольких метрах[уточнить] от него на севере, называемый Теодоропула (греч. Θεοδωροπούλα)[2] или Микрос-Айос-Теодорос («Маленький Айос-Теодорос»). Административно они являются частью муниципалитета Платаньяс, регионального блока Ханья. Айос-Теодорос является местом обитания кри-кри[3]. Название островов происходит от местной церкви Святого Теодороса[4]. На юге острова имеется большая пещера с входом в виде арки[5].
История
Старое название островов — Акитион (греч. Ακοίτιον — «незаселённый»). По легенде, острова появились после того, как Посейдон превратил в них огромное чудовище. В 1583 году венецианцы построили две небольшие крепости на Айос-Теодорос, чтобы предотвратить использование острова пиратами и защищать побережье Крита[6]. Остров был оккупирован в 1645 году турками после ожесточённого боя, когда гарнизон острова из 70 человек не сдался и турки подожгли пороховой погреб. Крепость взорвалась вместе с защитниками, и тогда турки высадились[7].
В 1930 году муниципалитет Айия-Марина в сотрудничестве с ассоциацией охоты Ханья решил сделать острова заповедником. В 1935 году Теодорос Виглис поймал одного самца и двух самок кри-кри в Самарийском ущелье и выпустил их на Айос-Теодорос, чтобы они могли свободно размножаться, поскольку никакие другие козы не населяли остров. Эта небольшая община кри-кри была слишком мала, чтобы предотвратить инбридинг, вследствие чего ещё больше кри-кри было завезено на остров[3]. Популяция кри-кри на острове используется для обеспечения этим подвидом животных зоопарков по всему земному шару[6].
См. также
Напишите отзыв о статье "Айи-Теодори"
Примечания
- ↑ Лист карты I-34-VI. Масштаб: 1 : 200 000. Указать дату выпуска/состояния местности.
- ↑ [geonames.nga.mil/namesgaz/detaillinksearch.asp?G_NAME='C8930F744BEDD1DCE040D6A413F761E5'&Diacritics=DC NGA GeoNames Additional Metadata]
- ↑ 1 2 [www.explorecrete.com/crete-west/EN-Thodorou.html Thodorou Islands off Platanias] ExploreCrete.com
- ↑ Έφη Καρπονίδη-Δημητριάδη. Κάστρα και Φορτέτσες της Κρήτης. — Εκδόσεις Αδάμ, 1995. — P. 205-206. — ISBN 960-500-000-8.
- ↑ [www.cretanbeaches.com/hrisimes-plir%CE%BFf%CE%BFries/nisides/nisos-thodorou/ Νησίδα Θοδωρού] cretanbeaches.com
- ↑ 1 2 [www.kretakultur.dk/english/sights/chania%20eng/Thodorou%20eng/Thodorou%20eng.htm Agii Theodori] KretaKultur.dk
- ↑ [www.chania-citizen-guide.gr/0-customlinks_256_Πλατανιάς.html Δημοτική Ενότητα Πλατανιά] chania-citizen-guide.gr
Отрывок, характеризующий Айи-Теодори
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
