Айхгорн, Иоганн Альбрехт Фридрих

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иоганн Альбрехт Фридрих Айхгорн
нем. Johan Albrecht Friedrich von Eichhorn<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр по делам религии, образования и здравоохранения Пруссии
8 октября 1840 — 1848
Монарх: Фридрих Вильгельм IV
Предшественник: Адальберт фон Ладенберг
Преемник: Максимилиан фон Шверин-Путцар
 
Отец: Карл Людвиг Айхгорн
Мать: Мария София (урожд. Фюрер)
Супруга: Элеонора Филиппина Амалия (урожд. Зак)
Дети: Карл Фридрих Герман[de]
Образование: Гёттингенский университет
Профессия: юрист

Иога́нн А́льбрехт Фри́дрих А́йхгорн (нем. Johan Albrecht Friedrich von Eichhorn; 2 марта 1779, Вертхайм — 16 января 1856, Берлин) — прусский политический деятель, директор в Министерстве иностранных дел Пруссии (1815—1840), министр по делам религии, образования и здравоохранения Пруссии (1840—1848).





Биография

В 1796—1799 изучал право в Гёттингенском университете.

До 1800 служил гофмейстером в герцогстве Клеве. С 1800 — судебный следователь, одновременно исполнял должность военного юриста и полкового квартирмейстера в батальоне графа Веделя. С этим батальоном в 1802 переехал в Хильдесхайм. Там он работал также в суде, весной 1806 сдал государственный экзамен и стал асессором апелляционного суда в Берлине, с 1810 — советником апелляционного суда, с 1811 одновременно — защитником в суде Берлинского университета.

Разделял убеждения патриотических берлинцев, что господство Наполеона не может продолжаться, и принимал деятельное участие в деле освобождения и возрождения Германии. С февраля 1809 по поручению Г. Штейна занимался делами прусских военнопленных в Нассау и Франкфурте. В апреле 1809 в Гессене вёл переговоры с В. Дернбергом. В конце апреля 1809 присоединился к Ф. Шиллю, но несчастный случай помешал ему участвовать в его походе, закончившемся поражением.

В 1813 входил в комитет по организации берлинского ландвера. Будучи в генеральном штабе армии Г. Блюхера, участвовал в Битве народов под Лейпцигом. С 23 октября 1813 назначен в центральное управление германских областей, последовал за Г. Штейном в Париж и работал в этом управлении до июня 1814. Деятельность центрального управления описал в анонимных брошюрах Die Zentralverwaltung der Verbündeten unter dem Freiherrn v. Stein (Deutschland, 1814) и An die Widersacher der Vereinigung Sachsens mit Preussen (Frankfurt; Lepzig, 1815).

Осенью 1814 вернулся в Берлин на прежнюю должность в апелляционном суде. В марте 1815 при учреждении государственного совета[de] был назначен его членом и сохранял это звание до 1848. В июле 1815 Карл Альтенштейн, член управления занятых союзниками областей Франции, пригласил Айхгорна в Париж, где ему было поручено разбирательство частных претензий к государству, вызванных войной; он содействовал также возвращению в Пруссию отнятых у неё Наполеоном произведений искусства.

Благодаря успехам этой деятельности в 1816 он был принят на должность тайного советника в министерство иностранных дел и вскоре после этого — также в кабинет государственного канцлера[de]. В 1831—1840 — директор 2-го отделения министерства; принимал участие в подготовке и заключении германского таможенного союза.

8 октября 1840 получил пост министра по делам религии, образования и здравоохранения Пруссии. Ранее он был горячим сторонником Штейна, долго считался умеренным либералом и именно потому не пользовался расположением короля Фридриха-Вильгельма III; но в качестве министра проявил себя крайним реакционером, широко пользовался правом смещения должностных лиц, замещая их представителями реакционной парии, и старался укрепить влияние духовенства в школах. Управление министерством доставило ему расположение короля Фридриха-Вильгельма IV и ненависть широких слоёв прусского общества. Мартовская революция 1848 заставила Айхгорна выйти в отставку.

B 1850 был членом от Пруссии верхней палаты недолговечного эрфуртского парламента.

Семья

Отец — Карл Людвиг Айхгорн (1739—1809), придворный советник Левенштейн-Вертгеймов.

Мать — Мария София (урожд. Фюрер; 1747—1790).

Жена (с 1811) — Элеонора Филиппина Амалия (урожд. Зак; 1783—1862), дочь придворного проповедника Фридриха Самуила Готфрида Зака.

Дети: два сына, один из них — Карл Фридрих Герман[de] (1813—1892), в 1872—1881 глава администрации округа Минден в провинции Вестфалия; три дочери.

Напишите отзыв о статье "Айхгорн, Иоганн Альбрехт Фридрих"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Айхгорн, Иоганн Альбрехт Фридрих

– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.
Несколько офицеров подбежало к нему. С правой стороны живота расходилось по траве большое пятно крови.
Вызванные ополченцы с носилками остановились позади офицеров. Князь Андрей лежал на груди, опустившись лицом до травы, и, тяжело, всхрапывая, дышал.
– Ну что стали, подходи!
Мужики подошли и взяли его за плечи и ноги, но он жалобно застонал, и мужики, переглянувшись, опять отпустили его.
– Берись, клади, всё одно! – крикнул чей то голос. Его другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
– Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах боже мой! – слышались голоса между офицерами. – На волосок мимо уха прожужжала, – говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
– В ногу идите… Э!.. мужичье! – крикнул офицер, за плечи останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
– Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, – говорил передний мужик.
– Вот так, важно, – радостно сказал задний, попав в ногу.
– Ваше сиятельство? А? Князь? – дрожащим голосом сказал подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из за носилок, в которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.