Айюбиды
Поделись знанием:
К:Появились в 1171 годуК:Исчезли в 1260 году
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.
Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
| Султанат Айюбидов | |||||||
| |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||
 Султанат Айюбидов при Салах ад-Дине Юсуфе в 1188 году. | |||||||
| Столица | Каир | ||||||
| Язык(и) | арабский | ||||||
| Религия | Ислам суннитского толка | ||||||
| Денежная единица | Динар Арабского халифата | ||||||
| Форма правления | монархия | ||||||
| История | |||||||
| - 18 января 1169 | Получение должности великого везира Египта | ||||||
| - 1174 | Упразднение Халифата Фатимидов и учреждение Султаната Айюбидов | ||||||
| - 1238 | Распад на уделы | ||||||
| - 1252 | Свержение династии в Египте | ||||||
| - 1260 | Свержение династии в Дамаске и Халебе | ||||||
Айюби́ды (Эйюбиды) (араб. الأيوبيون) — средневековая мусульманская династия ближневосточных правителей курдского происхождения (1169—1525)[1][2][3]. Представители главной линии династии Айюбидов правили Египтом (1169—1252, с 1174 года с титулом Султан), являясь при этом сюзереном для боковых линий династии, правивших в разных регионах Ближнего Востока (в Палестине, Сирии, Ираке, Аравии, Малой Азии).
Первоначально вассалы династии Зенгидов в Халебе. Посланные в 1169 году атабеком Нур ад-Дином Махмудом на помощь фатимидскому халифу для организации сопротивления крестоносцам, получили от него должность великого везира Египта. После смерти в 1171 году последнего халифа аль-Адид ли-Дини-Ллаха, ликвидировали Фатимидский халифат, формально объявили Египет частью государства султаната Зенгидов и признали духовную власть Аббасидов.
В 1174 году провозгласили независимость от династии Зенгидов и начали обширные завоевания.
Её основатель Салах-ад-Дин низложил шиитскую династию Фатимидов, опираясь на тюркско-сельджукские войска, находившиеся в Египте. Власть Айюбидов распространилась на Киренаику, Триполитанию, Йемен, Сирию, верхнюю Месопотамию. Они нанесли ряд поражений крестоносцам, преследовали шиитов. В религиозной жизни укреплялось господство суннизма. Все выходцы из рода Айюба имели в самостоятельном правлении отдельные провинции. В 1238 году государство распалось на уделы. В 1250 году мамлюки убили последнего султана из Айюбидов и захватили власть.
Держава Айюбидов делилась на многочисленные уделы. Глава династии носил титул султана, прочие члены династии — маликов и амиров.
Важнейшие представители:
Содержание
Правители династии
Египет
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Асад ад-Дин Ширкух I ибн Шади | 18 января 1169 | 23 марта 1169 | Великий везир аль-Малик аль-Мансур Амир аль-Диуюш |
| Салах ад-Дин Юсуф I ибн Айюб | 23 марта 1169 | 4 марта 1193 | Великий везир, аль-Малик ан-Насир I, с 1174 года — Султан |
| Имад ад-Дин Усман ибн Юсуф | 4 марта 1193 | 1198 | Султан аль-Малик аль-Азиз |
| Насир ад-Дин Мухаммад ибн Усман | 1198 | 1200 | Султан аль-Малик аль-Мансур |
| Сайф ад-Дин Ахмад ибн Айюб | 1200 | 1218 | Султан аль-Малик аль-Адиль I |
| Насир ад-Дин Мухаммад ибн Ахмад | 1218 | 1238 | Султан аль-Малик аль-Камиль I |
| Сайф ад-Дин Абу Бакр ибн Мухаммад | 1238 | 1240 | Султан аль-Малик аль-Адиль II |
| Наджм ад-Дин Айюб ибн Мухаммад | 1240 | 1249 | Султан аль-Малик ас-Салих II |
| Гияс ад-Дин Туран-шах II ибн Айюб | 1249 | 1250 | Султан аль-Малик аль-Муаззам |
| Музаффар ад-Дин Муса ибн Масуд | 1250 | 1252 | Султан аль-Малик аль-Ашраф |
| В 1252 году мамлюкский атабек Айбек низложил малолетнего султана Аль-Ашрафа Мусу (р. 1242) и выслал его в Византию. |
|---|
Армения (Ахлат (Хилат))
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Наджм ад-Дин Айюб ибн Ахмад | 1208 | 1210 | аль-Малик аль-Аухад Шахармен |
| Музаффар ад-Дин Муса ибн Ахмад | 1210 | 1237 | аль-Малик аль-Ашраф Шахармен |
Йемен
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Шамс ад-Дин Туран-шах I ибн Айюб | 1174 | 27 июня 1181 | Амир аль-Малик аль-Муаззам |
| Сайф аль-Ислам Захир ад-Дин Туг-тегин ибн Айюб | 1181 | 1197 | Амир аль-Малик аль-Азиз |
| Муизз ад-Дин Исмаил ибн Туг-тегин | 1197 | 1202 | Амир аль-Малик |
| Айюб ибн Туг-тегин | 1202 | 1214 | Амир аль-Малик ан-Насир |
| Сулейман ибн Айюб | 1214 | 1215 | Амир аль-Малик аль-Музаффар |
| Салах ад-Дин Юсуф ибн Мухаммад | 1215 | 1229 | Амир аль-Малик аль-Масуд |
| После смерти амира Аль-Масуда Юсуфа в 1229 году власть в Йемене перешла к династия Расулидов. |
|---|
Месопотамия
Амиры Диярбакыра, затем Мияфракина (Маййафарикина)
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Салах ад-Дин Юсуф I ибн Айюб | 1185 | 4 марта 1193 | Султан аль-Малик ан-Насир I |
| Сайф ад-Дин Ахмад ибн Айюб | 1193 | 1200 | Амир аль-Малик аль-Адиль I |
| Наджм ад-Дин Айюб ибн Ахмад | 1200 | 1210 | Амир аль-Малик аль-Аухад |
| Музаффар ад-Дин Муса ибн Ахмад | 1210 | 1220 | Амир аль-Малик аль-Ашраф |
| Шихаб ад-Дин Гази (Махмуд) ибн Ахмад | 1220 | 1244 | Амир аль-Малик аль-Музаффар |
| Насир ад-Дин Мухаммад (Али) ибн Гази (Махмуд) | 1244 | 1260 | Амир аль-Малик аль-Камиль II |
| В 1260 году Маййафарикин был завоёван монголами и династия Айюбидов была свергнута. |
|---|
Амиры Синджара
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Музаффар ад-Дин Муса ибн Ахмад | 1220 | 1229 | Амир аль-Малик аль-Ашраф |
| Наджм ад-Дин Айюб ибн Мухаммад | 1238 | 1239 | Амир аль-Малик ас-Салих |
Амиры Мосула
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Насир ад-Дин Мухаммад ибн Ширкух | 1185 | 1186 | Амир аль-Малик аль-Кахир |
Амиры Хисн Кайфы
- Ас-Салих Айюб ибн Мухаммад 1232—1239
- Туран-шах II ибн Айюб 1239—1249
- аль-Муваххид Абдаллах ибн Туран-шах 1249—1283
- Аль-Камиль Мухаммад ибн Абдаллах 1283—1320
- Аль-Адиль Мухаммад ибн Мухаммад 1320—1340
- Аль-Адиль Гази ибн Мухаммад 1340—1360
- Ас-Салих Абу Бакр ибн Гази 1360—1378
- Аль-Адиль Сулейман I ибн Гази 1378—1397
- Аль-Ашраф Ахмад ибн Сулейман 1397—1433
- Ас-Салих Халиль I ибн Ахмад 1433—1452
- Аль-Камиль Ахмад ибн Халиль 1452—1457
- Аль-Адиль Халяф ибн Мухаммад 1457—1462
- Халиль II ибн Сулейман 1462—1500
- Сулейман II ибн Халиль 1517—1535
- Хусейн ибн Халиль 1517—1525
Амиры Урфы (Эдессы)
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Таки ад-Дин Умар ибн Шахиншах | 1186 | 1191 | Амир аль-Малик Аль-Музаффар I |
| Сайф ад-Дин Ахмад ибн Айюб | 1191 | 1218 | Амир аль-Малик аль-Адиль I |
| Наджм ад-Дин Айюб ибн Мухаммад | 1232 | 1239 | Амир аль-Малик ас-Салих |
Палестина
Амиры Банияса
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Нур ад-Дин Али ибн Юсуф | 1179 | 1186 | Амир аль-Малик аль-Афдаль |
| Сайф ад-Дин Ахмад ибн Айюб | 1186 | 1195 | Амир аль-Малик аль-Адиль I |
| Имад ад-Дин Усман ибн Ахмад | 1195 | 1233 | Амир аль-Малик аль-Азиз |
| Гази ибн Усман | 1233 | 1233 | Амир аль-Малик аз-Захир |
| Фахр ад-Дин Хасан ибн Усман | 1233 | 1260 | Амир аль-Малик ас-Саид |
Амиры Карака
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Салах ад-Дин Дауд ибн Иса | 1229 | 1249 | Амир аль-Малик ан-Насир II |
| Шараф ад-Дин Умар ибн Абу Бакр | 1250 | 1263 | Амир аль-Малик аль-Мугхис |
Сирия
Амиры Баальбека
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Наджм ад-Дин Айюб ибн Шади | 1138 | 1146 | Амир аль-Малик |
| Шамс ад-Дин Туран-шах I ибн Айюб | 1173 | 1179 | Амир аль-Малик аль-Муаззам I |
| Изз ад-Дин Дауд Фаррух-шах ибн Туран-шах | 1179 | 1182 | Амир аль-Малик |
| Маджд ад-дин Бахрам-шах ибн Фаррух-шах | 1182 | 1229 | Амир аль-Малик аль-Амджад |
| Музаффар ад-Дин Муса ибн Ахмад | 1229 | 1237 | Амир аль-Малик аль-Ашраф |
| Имад ад-Дин Исмаил ибн Ахмад | 1237 | 1239 | Амир аль-Малик ас-Салих I |
Амиры Дамаска
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Салах ад-Дин Юсуф I ибн Айюб | 1174 | 1186 | Султан аль-Малик ан-Насир I |
| Шамс ад-Дин Туран-шах I ибн Айюб | 1176 | 1179 | Амир аль-Малик аль-Муаззам I |
| Нур ад-Дин Али ибн Юсуф | 1186 | 1196 | Амир аль-Малик аль-Афдаль, с 1193 года — Султан |
| Сайф ад-Дин Ахмад ибн Айюб | 1196 | 1218 | Амир аль-Малик аль-Адиль I |
| Шараф ад-Дуния ва-д-Дин Иса ибн Ахмад | 1218 | 1227 | Амир аль-Малик аль-Муаззам II, в 1200—1218 годах — Наиб |
| Салах ад-Дин Дауд ибн Иса | 1227 | 1229 | Амир аль-Малик ан-Насир II |
| Музаффар ад-Дин Муса ибн Ахмад | 1229 | 1237 | Амир аль-Малик аль-Ашраф |
| Имад ад-Дин Исмаил ибн Ахмад | 1237 | 1238 | Амир аль-Малик ас-Салих I |
| Насир ад-Дин Мухаммад ибн Ахмад | 1238 | 1238 | Амир аль-Малик аль-Камиль I |
| Сайф ад-Дин Абу Бакр ибн Мухаммад | 1238 | 1239 | Амир аль-Малик аль-Адиль II |
| Наджм ад-Дин Айюб ибн Мухаммад | 1239 | 1239 | Амир аль-Малик ас-Салих II |
| Имад ад-Дин Исмаил ибн Ахмад | 1239 (повторно) | 1245 | Амир аль-Малик ас-Салих I |
| Наджм ад-Дин Айюб ибн Мухаммад | 1245 (повторно) | 1249 | Амир аль-Малик ас-Салих II |
| Гияс ад-Дин Туран-шах II ибн Айюб | 1249 | 1250 | Амир аль-Малик аль-Муаззам III |
| Салах ад-Дин Юсуф II ибн Мухаммад | 1250 | 14 февраля 1260 | Амир аль-Малик ан-Насир III |
| В 1260 году Дамаск был завоёван монголами и с тех пор больше не имел самостоятельного амира. |
|---|
Амиры Халеба (Алеппо)
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Салах ад-Дин Юсуф I ибн Айюб | 1183 | 1193 | Амир аль-Малик ан-Насир I |
| Гийас ад-Дин Гази ибн Юсуф | 1183 | 1183 | Амир аль-Малик аз-Захир |
| Сайф ад-Дин Ахмад ибн Айюб | 1183 | 1185 | Амир аль-Малик аль-Адиль I |
| Гийас ад-Дин Гази ибн Юсуф | 1185 (повторно) | 1218 | Амир аль-Малик аз-Захир |
| Гийас ад-Дин Мухаммад ибн Гази | 1218 | 1236 | Амир аль-Малик аль-Азиз |
| Салах ад-Дин Юсуф II ибн Мухаммад | 1236 | 1260 | Амир аль-Малик ан-Насир III |
| Музаффар ад-Дин Муса ибн Ибрахим | 1260 | 1260 | Амир аль-Малик аль-Ашраф, с 1260 — Наиб аль-Мульк всей Сирии |
| В 1260 году Халеб был завоёван вначале монголами, затем мамлюками и присоединён к Египту. |
|---|
Амиры Хамы
- Аль-Музаффар I Умар ибн Шахиншах 1178—1191
- Аль-Мансур I Мухаммад ибн Умар 1191—1221
- Аль-Насир Кылыч Арслан ибн Мухаммад 1221—1229
- Аль-Музаффар II Махмуд ибн Мухаммад 1229—1244
- Аль-Мансур II Мухаммад ибн Махмуд 1244—1284
- Аль-Музаффар III Махмуд ибн Мухаммад 1284—1298
- Аль-Муайяд Исмаил ибн Али 1310—1331
- Аль-Афдаль Мухаммад ибн Исмаил 1331—1342
Амиры Хомса (Химса) и Пальмиры
| Лакаб, алам, насаб правителя | Вступил в должность | Покинул должность | Титулы (жирным выделены наиболее известные в истории) |
|---|---|---|---|
| Асад ад-Дин Ширкух I ибн Шади | 1154 | 23 марта 1169 | Амир |
| Насир ад-Дин Мухаммад ибн Ширкух | 1178 | 1186 | Амир аль-Малик аль-Кахир |
| Асад ад-Дин Ширкух II ибн Мухаммад | 1186 | 1239 | Амир аль-Малик аль-Муджахид |
| Насир ад-Дин Ибрахим ибн Ширкух | 1239 | 1246 | Амир аль-Малик аль-Мансур |
| Музаффар ад-Дин Муса ибн Ибрахим | 1246 | 1263 | Амир аль-Малик аль-Ашраф, с 1260 — Наиб аль-Мульк всей Сирии |
В августе 1248 года Хомс был захвачен амиром Халеба Ан-Насиром Салах ад-Дином Юсуфом II, амир Аль-Ашраф Муса ибн Ибрахим сохранил за собой только Пальмиру и аль-Рахбу. В 1260 году при приближении монголов Аль-Ашраф Муса ибн Ибрахим добровольно передал все свои владения Хулагу, который утвердил его правителем Пальмиры, вернул ему Хомс и пожаловал титул Наиб аль-Мульк всей Сирии. В 1263 году Хомс был завоёван мамлюками и присоединён к Египту.
Напишите отзыв о статье "Айюбиды"
Примечания
- ↑ Исторический словарь, 2000.
- ↑ К. А. Панченко, 2000.
- ↑ Лазарев, Михаил [www.krugosvet.ru/enc/istoriya/kurdi_i_kurdski_vopros.html?page=0,1 Курды и курдский вопрос]. Кругосвет. Проверено 31 января 2014.
Литература
- Крымский А. Е.,. Эйюбиды // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Айдын Ариф оглы Али-заде. Хроника мусульманских государств I-VII веков хиджры. — 2-е, испр. и доп.. — М.: Умма, 2007. — ISBN 5-94824-111-4.
- [dic.academic.ru/dic.nsf/hist_dic/9026 Айюбиды] // Исторический словарь. — 2000.
- К. А. Панченко. [www.pravenc.ru/text/63746.html Айюбиды] // Православная энциклопедия. — М., 2000. — Т. 1. — С. 345-347.
- Рыжов К. В. Айюбиды // Все монархи мира. Мусульманский Восток. VII—XV вв. — М. : Вече, 2004. — ISBN 5-94538-301-5.</span>
Ссылки
- [www.runivers.ru/doc/isl/element.php?ELEMENT_ID=3502&SECTION_ID=749&IBLOCK_ID=43 Айюбиды/ www.runivers.ru]
- [www.vashaktiv.ru/texts/k/kamal8.php Камал ад-Дин ибн аль-Адим «Сливки истории Халеба»]
- [century12-14th.ru/amin/amin10.shtml Маалуф Амин «Крестовые походы глазами арабов». Главы 8, 9.]
- [www.vostlib.ru/la-semenova-salah-ad-din-i-mamlyuki-v-egipte/ Семенова Л. А. Салах ад-Дин и мамлюки в Египте. 1966.]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Айюбиды
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.
Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
