Академическая одежда

Академическая одежда (англ. academic dress, cap and gown, в США — academic regalia и academicals) — церемониальное облачение, традиционная одежда преподавателей и выпускников научных образовательных учреждений.

Традиции ношения

В настоящее время академическая одежда состоит из мантии, головного убора — академической шапочки, кисточки и иногда ленты выпускника. Магистрам полагается ещё и капюшон. Традиция надевания торжественной университетской одежды на церемонию вручения дипломов имеет европейские корни. Ошибочно считать университетские мантии традицией американского происхождения.

Академическая одежда (также известна в Соединенных Штатах как «академические регалии») является историческим традиционным одеянием, носимым в академическом обществе. В настоящее время её можно увидеть только на выпускной и других торжественных церемониях, но в прежние времена такая одежда была повседневной (в некоторых старинных университетах её носят и сегодня). Академическую одежду также носили представители некоторых научных обществ и институтов в качестве официальной одежды.

В 1990-х годах российские университеты также восприняли традицию при вручении дипломов облачать свежеиспечённых специалистов в мантии и шапочки.

Головной убор

Шляпа без полей с кисточкой в некоторых европейских университетах до сих пор является знаком отличия тех, кто имеет учёную степень. Такая шапочка стала символом академических достижений.

Кисточка-лирипип — очень важный элемент академической одежды. Те, кто продолжает обучение, носит её с правой стороны конфедератки, в то время как выпускники заслужили право носить её слева. Перекидывание кисточки является знаковым моментом на церемонии вручения дипломов. Кисточками отличия награждаются студенты-отличники, а шарфами чести — студенты, отличившиеся в жизни альма-матер.

История

История академических регалий начиналась в Средние века. Церковь сильно повлияла на европейское образование, в том числе и в одежде. Высшие учебные заведения в те времена произошли из церковных школ. Одежда преподавателей и студентов была строго регламентирована и копировала клерикальную, то есть одежду, которую носили монахи. Причём одежда была предназначена для ежедневного ношения. Значительно позже такое платье, преобразованное в мантию, стали надевать только в торжественных случаях. Позднее университеты Европы изобрели более модные туники с открытыми бортами и широкими укороченными рукавами, и именно этот вариант стал прообразом современных мантий.

Современная мантия практически ничем не отличается от своей предшественницы. Учёную степень человека отличали по сложности кроя и пошива мантии. Эти традиции дошли и до наших времён. Так, например, на каждом рукаве докторской мантии нашиты шевроны, три бархатные полоски. У одежды магистра вместо воротника вшит капюшон, бакалавр же довольствуется мантией без воротника и капюшона.

Цвет мантий также имел значение. Сначала студенты и преподаватели носили одежду разных цветов, но потом наметилась тенденция к темным цветам, что со временем стало традицией. В 1895 году Межуниверситетская комиссия приняла кодекс академической одежды, согласно которому каждой специальности соответствовал свой цвет мантии. Сегодня в американской системе образования традиционным стало изменение цвета мантии соответственно академическому уровню (бакалавр и специалист — жёлтый, магистр — бордовый). Европейские учебные заведения традиционно используют в академической одежде цвета своих университетов.

Капюшон был неотъемлемой частью монашеской рясы. Но в XVI веке в университетской среде он превращается в привилегию людей, которые имели учёную степень. По цвету подкладки капюшона определяли принадлежность учёного к той или иной области знаний: белый цвет выделял гуманитариев и людей искусства, золотой — экономистов, голубой — живописцев и преподавателей, коричневый — архитекторов, зелёный — медиков, синий — юристов и т. д.

См. также

• Академический шарф
• Квадратная академическая шапочка

Отрывок, характеризующий Академическая одежда

Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.