Академия Ханьлинь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Академия Ханьлинь (кит. упр. 翰林院, пиньинь: Hànlín Yuàn, буквально: «Лес кистей») (738—1911) — учреждение в императорском Китае, выполнявшее функции императорской канцелярии (её члены часто были советниками императора), комитета по цензуре и литературе, идеологического комитета, высшей школы управления, библиотеки и др. Среди важнейших задач академиков была официальная интерпретация конфуцианских классических сочинений, на основе которой оценивались экзаменационные сочинения соискателей высоких государственных должностей.





История

Академия Ханьлинь была основана танским императором Сюань-цзуном в VIII веке.

Академия стала мощным очагом развития науки и культуры. Она объединила многочисленные департаменты (юани), каждый из которых охватывал какой-либо цикл наук или область культуры, собрала вокруг себя высокоодаренных ученых, литераторов, мастеров изобразительного искусства. Генеральная академия, служившая воле императора и двора, была своеобразным орудием политической власти, и своеобразным инструментом по подготовке научных кадров и координационным центром исследовательской работы. В Генеральной академии занимались вопросами политики, экономики, медицины, астрономии, юриспруденции, преподавали языки, литературу, каллиграфию, живопись, графику, музыку. В 738 году уже был создан ряд департаментов, в которых служили чиновники, объединенные одинаковыми профессиональными интересами.

Однако в работе этих департаментов не было взаимосвязи, так же как не было организационных и деловых связей и контактов между чиновниками различных рангов одного и того же департамента. В «Истории династии Тан» (Таншу) отмечается, что «учителя словесности, лица, занимающиеся искусством, проповедники буддизма и даосизма – все в чине дайчжао – объединились в группы, которые представляли собой отдельные департаменты…. учителя словесности как высшего, так и низшего ранга, и занимающиеся искусством, составляли определенные школы, и все были обособлены друг от друга». Работа департаментов зависела от руководства Генеральной академии, которая в свою очередь полностью подчинялась императору и двору. Однако в течение первого десятилетия после создания Академии, её организация была строго продумана. В это время была создана система должностей, состоявшая из четырех ступеней (рангов): Гунфын – «состоящий в свите Академии», «представляющий»; Дайчжао – «ожидающий императорских указаний», Чжихоу – «почтительно ожидающий»; Исюэ – «учительствующий». Все департаменты Академии имели в целом одинаковую должностную структуру. По указанию императора на должности назначались лица, либо ранее числившиеся на службе в Генеральной академии, но в другом чине, либо совсем не состоявшие в ней. В династийных историях Тан указывается, что лица различных специальностей могли иметь один и тот же чин, например, дайчжао могли быть и учителя словесности, и художники, и проповедники буддийской морали, и каллиграфы.

К концу IX - началу X века в Академии была установлена более четкая классификационная система, также были упорядочены должности в соответствии с знаниями, умениями, и происхождением. C X века Академия также вела официальную историографию Китая. Во время правления династии Сун была изменена табель о рангах (был добавлен чин сюэшэн – студент, учащийся). В 1095 году была произведена реформа, в результате которой департаменты Астрономии, Медицины и Каллиграфии вместе с Департаментом Живописи переведены под управление Дирекции внутренней дворцовой службы. Такое положение сохранялось до 1110 года.

При династии Юань Академия на время утратила своё определяющее значение, так как императоры давали чины родственникам, землякам и иностранным специалистам, и как правило не стремились к соблюдению аппаратом конфуцианских канонов. В период Юань Академия Ханьлинь была реорганизована и получила новое название – Ханьлинь Гуоши Юань (Институт национальной истории Ханьлинь). Его главной функцией было обучение представителей императорского клана традиционным китайским наукам. Но кроме того этот юаньский институт занимался сортировкой, компиляцией, и перепиской исторических записей. Другое подразделение - Департамент талантов (Цзисянь юань) в начале династии Юань находился в том же здании, но с 1285 года стал отдельным учреждением. Его задачей был поиск и приглашение на службу способных образованных людей, особенно в таких специфических областях знаний как даосизм, священные ритуалы, геомантия и искусство предсказаний. Подразделения прежней Академии Ханьлинь связанные с искусством трансформировались в Цзянчжо юань – Департамент императорского рукоделия, который руководил двадцатью пятью мастерскими, в каждой из которых были собраны специалисты-ремесленники в определённой области рукоделия. Одним из его подразделений был Департамент живописи «Хауцзю», основанный в 1278 году. Экзаменаций на должность не было до 1315 года.

Династия Мин с самого основания была тесно связана с конфуцианскими учёными и значительно восстановила влияние Академии. Узурпатор-Чжу Ди сделала её органом утверждения политической идеологии неоконфуцианства. Во времена династии Мин Академия Ханьлинь насчитывала более двухсот постоянных членов. Большинство из них служили в империи высокопоставленными чиновниками. Это была очень влиятельная группа государственных служащих, которые осуществляли контроль над экзаменами кэцзюй и контроль за официальными сообщениями двора, были близки императорам и обучали наукам будущих наследников. Ханьлиньские учёные-чиновники также обязательно участвовали в дискуссиях с императорами по поводу различных важных государственных вопросов.

В ранний и средний период правления династии Цин число членов Академии сократилось и составляло в среднем 126 человек. Среди учёных цинской Академии Ханьлинь были исследователи и толкователи текстов, составители и корректоры исторических трудов и императорских указов, а также студенты-стажёры, но время от времени в состав входили «ханьлиньские знатоки пяти классических произведений» («Ханьлинь уцзин боши»), которые большей частью числились за Департаментом образования и были философами-конфуцианцами либо специалистами по экзегетике. При династии Цин Академия активно готовила литературные сборники, антологии, словари, энциклопедии. Были созданы такие значимые в истории человечества работы, как Энциклопедия Юнлэ и библиотека Сыку цюаньшу, кодифицированы т. н. Двадцать четыре хроники китайских династий.

Здание Академии и её библиотека (располагавшиеся рядом с британской дипломатической миссией в Пекине) значительно пострадали во время боксёрского восстания в 1900 году. Многие редкие тексты были уничтожены пламенем, разграблены и утеряны, включая уникальные экземпляры Энциклопедии Юнлэ.[1]

Академия, будучи учреждением непосредственно при императорском дворе, была закрыта в связи с падением монархии после Синьхайской революции (в 1911 году).

Институт переводчиков

В конце 1407 года при академии Ханьлинь был основан Институт письменных переводчиков (四夷館, Сы и гуань, букв. «Палата иноземцев четырёх [стран света]»), где шла подготовка специалистов по языкам многих народов Азии. Эра Юнлэ характеризовалась бурной дипломатической активностью (см. Путешествия Чжэн Хэ, Ишиха), и создание института было обусловлено увеличившимся объемом дипломатической переписки, в том числе из стран, где китайский язык был малоизвестен[2].

Члены Академии

Соответственно задачам, в члены Академии приглашались императорским указом конфуцианские учёные на основании достижений в области литературы и философии. В периоды усиления позиций военных во главе Академии неоднократно появлялись полководцы, осуществляя общее идеологическое руководство.

Рядовой штат Академии состоял из значительного количества обладавших грамотностью и хорошим почерком переписчиков, так как важная часть работы состояла в предоставлении ко двору значительных по объёму трудов. Иногда на должности переписчиков в соответствующие отделения Академии направлялись на ограниченное время перспективные чиновники, положительно показавшие себя в администрировании, но мало знакомые с теоретическими основами государственной деятельности. Таким образом осуществлялось повышение квалификации в государственном аппарате.

Династия Тан

Династия Сун

Династия Юань

Династия Мин

Династия Цин

Напишите отзыв о статье "Академия Ханьлинь"

Ссылки

  • [www.galactic.org.ua/f_h/x1.htm Академия Ханьлинь] на сайте galactic.org.ua

Литература

  • Попов П. С. Государственный строй Китая и органы управления. СПб., 1903.
  • Попова Л. В. Академия Хань-линь — важнейший орган гос. управления Кит. империи \\ 24-я НК ОПС. Ч. 1. М., 1993.
  • Bischoff, Friedrich A. La forêt des pinceaux ; Étude sur l'académie du Han-lin sous la dynastie des T'ang et traduction du Han Lin Tche. Paris: Impr. nationale, 1963.
  • Lui, Adam Yuen-chung. The Hanlin Academy. Training ground for the ambitious, 1644 - 1850. Hamden, Conn.: Archon Books, 1981. ISBN 0208018336

Примечания

  1. ↑ Diana Preston (1999) Diana Preston. The Boxer Rebellion: The Dramatic Story of China's War on Foreigners That Shook the World in the Summer of 1900. — P. 138-140.
  2. ↑ Wild N. [www.jstor.org/stable/609340 Materials for the Study of the Ssŭ i Kuan (Bureau of Translators)] // Bulletin of the School of Oriental and African Studies, University of London. — 1945. — Vol. 11, № 3. — P. 617—640., pp. 617-618

Отрывок, характеризующий Академия Ханьлинь

Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Академия_Ханьлинь&oldid=77671497»