Акация

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Акация

Дерево акации в пустыне Негев, Израиль.
Научная классификация
Международное научное название

Acacia Mill., 1754

Синонимы
Типовой вид
Acacia scorpioides (L.) W.Wight, 1905[2] =
Acacia nilotica (L.) Delile, 1813Акация нильская
Дочерние таксоны

Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе
</tr>
GRIN  [npgsweb.ars-grin.gov/gringlobal/taxonomygenus.aspx?id=26 g:26]
IPNI  [www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_family=&find_genus=Acacia&find_species=&find_infrafamily=&find_infragenus=&find_infraspecies=&find_authorAbbrev=&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_publicationTitle=&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=gen&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch ???]

Ака́ция (лат. Acacia) — крупный род цветковых растений семейства Бобовые (Fabaceae).

Произрастает преимущественно в Австралии, Африке, Мексике и Азии. Часто украшает среднеевропейские оранжереи (теплицы).





Название

Научное название рода происходит от др.-греч. ακακη — название одного из колючих деревьев (вероятно Акация кручёная (Acacia tortilis)) у Теофраста и Диоскорида.

Акацией также называют робинию (т. н. «белая акация») и карагану («жёлтая акация»), хотя они относятся к совсем другим родам семейства бобовых.

Распространение и экология

Широко распространены в тропических и субтропических областях обоих полушарий — между 35° северной широты и 42° южной широты.

Растут в различных экологических условиях — в сухих пустынях (Мексика, Австралия), во влажных районах (Индия, Мадагаскар), обычно в низменных частях, в долинах рек на аллювиальных и каменистых почвах, содержащих минимальное количество извести; поднимаются в горы до 1000 м над уровнем моря. Часто образуют чистые насаждения.

Акации относятся к числу наиболее быстрорастущих пород; в первый год жизни достигают высоты 0,75—1,5 м; на второй — 2—2,5 м, на третий — до 4—5 м при диаметре ствола 3—4 см на высоте 1 м; в возрасте 12—15 лет — 15—18 м. Интенсивный рост деревьев прекращается к 25—30 годам; растения в возрасте 30 лет уже стареют, у них изреживается крона, кора растрескивается и появляется дуплистость.

Большинство видов образует обильную поросль от корневой шейки и даёт обильные корневые отпрыски уже со второго-третьего года жизни. Цветение наступает с первого или чаще со второго года жизни, и далее, как и плодоношение, происходит регулярно ежегодно.

Размножают посевом семян. Посев производят непосредственно в грунт, в каждую лунку кладут по 3—5 семян. После появлении всходов растения прореживают.

Вредители

Из вредителей акации на Черноморском побережье Кавказа обнаружены: австралийский желобчатый червец (Icerya purchasi), цитрусовый мучнистый червец (Pseudococcus Gahani) и бабочка-мешочница (Acaniopsyce junodi).

Они повреждают листья, молодые побеги, ветки, стволы. Для борьбы с ними применяют следующие меры:

  • биологические (использование криптолемуса и родолии или новиуса против червецов),
  • механические (регулярное уничтожение червецов и их яиц, сбор гусениц),
  • химические (фумигация растений синильной кислотой).

Ботаническое описание

Внешний вид

Вечнозелёные деревья, высотой до 25 м и диаметром ствола до 1,2 м, или кустарники. С колючками или без них. У молодых растений кора обычно зелёная, гладкая, позже сильно трещиноватая, зелёная, серая или бурая. Корневая система мощная, с основным стержнем и сильно разветвленная горизонтально в верхних слоях почвы.

Цветки и соцветия:
Acacia alata.
Acacia dealbata.
Acacia crassa.

Лист

Листорасположение очерёдное, иногда мутовчатое. Листья парно- или дважды парно-перистосложные, с мелкими листочками, иногда целиком заменены игловидными, ланцетными или широко яйцевидными филлодиями (разросшимися черешками); иногда листья и филлодии имеются одновременно на одном и том же растении.

Прилистники мелкие, кожистые или превращены в колючки, иногда отсутствуют.

Цветки

Цветки мелкие, многочисленные, одиночные, в головчатых соцветиях, цилиндрических кистях или метёлках, в пазухах листьев или на концах ветвей, прямостоячих или поникающих, обоеполые или разнополые, в последнем случае количество тычиночных цветков значительно преобладает над пестичными или обоеполыми.

Чашелистиков и лепестков по 5 (4 или 3), свободных или несколько сращенных. Чашечка колокольчатая, зазубренная, реже бахромчато-рассечённая или отсутствующая.

Тычинки многочисленные (часто свыше 50), раздельные или у основания коротко срощенные, почти всегда выступающие над венчиком, свободные или коротко сросшиеся между собой и с основанием венчика, жёлтые, оранжевые, реже кремоватые, что и придает окраску цветкам. Завязь сидячая или на ножке, голая, реже опушённая, с двумя или многими семяпочками, размещёнными в один ряд по шву. Пестик нитевидный, рыльце выступающее.

Формула цветка: <math>\ast K_{(4)} \; C_4 \; A_\infty \; G_{\underline1}</math>[3]

Плод

Плод — боб удлиненно-яйцевидный, ланцетовидный или линейный, прямой или разнообразно изогнутый, несколько перетянутый или членистый, опушенный или голый, раскрывающийся или нераскрывающийся, реже дробный, кожистый и деревянистый. Семена от шаровидных до удлиненно-эллипсоидальных, часто сплюснутые, чёрные до светло-бурых. Семяножка нитевидная, короткая, иногда длинная и дважды оборачивающаяся вокруг семени.

Сбор и заготовка

Цветки собирают в начале цветения, в мае. Сушат в тени, под навесом, часто переворачивают.

Значение и применение

Acacia koa — спил ствола.

Древесина «австралийского чёрного дерева» и других видов высоко ценится для изготовления мебели и ружейных прикладов, различных отделочных работ, в машиностроении; используется и на топливо. Она рассеянно сосудистая, большей частью красная, с отчетливо выраженным тёмно-бурым, почти чёрным, иногда пунцовым или желтовато-красным ядром. Древесина с очень приятным запахом, долго сохраняющимся в изделиях.

Кора большинства видов содержит 6—40 % таннидов.

Ряд видов применяют для укрепления крутых склонов и предохранения почвы от размыва.

Растения используются для одиночных, групповых и аллейных посадок в садах и парках.

Растение ядовито!

Систематика

Таксономия

Род Акация входит в трибу Acacieae подсемейства Мимозовые (Mimosoideae) семейства Бобовые (Fabaceae) порядка Бобовоцветные (Fabales).


  ещё 3 семейства (согласно Системе APG II)   ещё около 80 родов  
         
  порядок Бобовоцветные     подсемейство Мимозовые    
              около 1300 видов
  отдел Цветковые, или Покрытосеменные     семейство Бобовые     род
Акация
 
           
  ещё 44 порядка цветковых растений
(согласно Системе APG II)
  ещё 2 подсемейства
(согласно Системе APG II)
 
     

Виды

Род включает более 1300 видов[4]

Некоторые виды рода Акация:

Напишите отзыв о статье "Акация"

Примечания

  1. Об условности указания класса двудольных в качестве вышестоящего таксона для описываемой в данной статье группы растений см. раздел «Системы APG» статьи «Двудольные».
  2. 1 2 [botany.si.edu/ing/INGsearch.cfm?searchword=Acacia Сведения о роде Acacia] в базе данных Index Nominum Genericorum Международной ассоциации по таксономии растений (IAPT)(англ.)
  3. Барабанов Е. И. Ботаника: учебник для студ.высш.учеб.заведений. — М: Издательский центр «Академия», 2006. — С. 295. — 448 с. — ISBN 5-7695-2656-4.
  4. The Plant List: [www.theplantlist.org/1.1/browse/A/Leguminosae/Acacia/ Acacia]

Литература

В Викитеке есть тексты по теме
Acacia
В Викисловаре есть статья «акация»

Отрывок, характеризующий Акация

На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».