Аквитания (королевство)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Аквитанское королевство»)
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Аквитания.

Королевство Аквитания (фр. Aquitaine) — средневековое королевство, существовавшее на юге современной Франции в VI — IX веках.





География

Королевство в разные периоды включало в себя земли, находящиеся на юге современной Франции: Аквитанию, Пуату, Овернь, Лангедок и Гасконь.

История

Первое Аквитанское королевство (555—560)

Территории, составившие позже королевство Аквитания, до 507 года входили в королевство вестготов. В 507 году они были завоеваны Хлодвигом I и включены им в состав королевства Франков. После смерти Хлодвига в 511 году его владения были поделены между сыновьями. Аквитания была разделена между Хлотарем I и Теодорихом I. В 555 году после смерти Теодебальда, внука Теодориха I, Аквитания полностью оказалась в составе королевства Хлотаря. В том же году Хлотарь выделил отдельное королевство (так называемое «Первое Аквитанское королевство») для своего сына Храмна (ум. 560). Королевство включало в себя Овернь и часть современной Аквитании. Столицей его стал Клермон. Но вскоре Храмн, поддерживаемый овернской и аквитанской знатью, восстал против отца, но в итоге был разбит. В декабре 560 года по приказу Хлотаря Храмн вместе с женой и двумя дочерьми был запёрт в одной хижине в Ваннете и сожжён, а Аквитания была вновь присоединена к королевству Хлотаря. После смерти Хлотаря в 561 году территория Аквитании была разделена между его сыновьями. Большая часть Аквитании досталась Хариберту I, Сигиберт I получил Овернь. После смерти в 567 году Хариберта его владения, в том числе и Аквитания, были разделена между его тремя братьями.

Аквитания при Хариберте II (629—632)

В следующий раз в отдельное королевство Аквитания была выделена в 629 году Дагобертом I своему младшему брату, Хариберту II (608—632). В королевство вошла территория к югу от Луары до Пиренеев, включая в себя округа городов Тулузы, Кагора, Ажена, Сента и Перигё. Своей столицей Хариберт сделал Тулузу. На третьем году правления, Хариберт к своим владениям присоединил Гасконь, успешно отбив её у басков. Хариберт умер 8 апреля 632 года. Он оставил малолетнего сына по имени Хильперик, который ненадолго пережил его. Дагоберт I сразу взял под свою власть все королевство Хариберта, включая Гасконь.

Аквитанский принципат

После присоединения в 632 году Дагобертом Аквитания была включена в состав Нейстрии. Поскольку Аквитания и Тулуза являлись настоящим форпостом против басков, то короли назначали туда герцогов. Один из них, Луп воспользовался кризисом власти 673—676 годов и смог объединить в своих руках земли от Вьенна до Гаронны, включая Васконию (Гасконь), став фактически независимым правителем. Его преемник, Эд Великий принял титул «принцепс Аквитании» (лат. Aquitaniae princeps) и, по мнению некоторых исследователей, носил королевский титул. В 721 году он разбил арабов, осадивших Тулузу. Он боролся против майордома франкского королевства Карла Мартела. Но вскоре Эду пришлось отражать новые набеги арабов, вторгавшихся из Испании, для чего он был вынужден обратиться за помощью к Карлу Мартелу, разбившего арабскую армию в битве при Пуатье.

После смерти Эда в 735 году Карл Мартел вторгся в Аквитанию. В результате сын Эда, Гунальд I Аквитанский, унаследовал Аквитанию при условии, что он принесёт клятву верности Карлу. Позже Гунальд восстал, но в 742 и 745 годах был разбит сыновьями Карла Мартела, Пипином Коротким и Карломаном, после чего удалился в монастырь, оставив свой «принципат» сыну Вайферу. При Вайфере Аквитания опять вернула себе независимость. Пипин Короткий, став королём, в 760—768 годах предпринял несколько походов в Аквитанию, разоряя и разрушая её. Вайфер, в свою очередь, не раз вторгался в королевство Пипина. В 768 году Вайфер был убит в Перигё, после чего Аквитания окончательно утратила независимость.

Каролингское Аквитанское королевство (778/781 — 877, 888—890)

Для того, чтобы защитить границы королевства после поражения от басков в Ронсевале (778 год), король Карл Великий возродил Аквитанское королевство. Его королём он назначил своего новорождённого сына Людовика. В 781 году Людовик был коронован в Риме, как король Аквитании папой, после чего был послан отцом в Аквитанию. Управлять королевством при малолетнем короле были назначены регенты. Также Аквитанское королевство получило отдельный суд. В состав королевства вошли Аквитания, Васконское герцогство, Тулузская марка и Септимания.

Людовик за счет походов в Испанию расширил территорию королевства. В 801 году армия под руководством графа Тулузы Гильома Желонского завоевала Барселону. К 811 году территория, отвоеванная у арабов, стала Испанской маркой, составленной графствами, зависимыми от каролингских монархов.

После смерти отца в 814 году, коронованный императором Людовик назначил новым королём Аквитании своего второго сына Пипина I. В июле 817 года император Людовик официально закрепил разделение империи, принятием на генеральном сейме в Ахене акта «О порядке в Империи» (Ordinatio imperii). В королевство Пипина вошли Аквитания, Васконское герцогство, Тулузская марка, а также 4 графства: Каркассон в Септимании, Отён, Авалон и Невер в Бургундии.

В 818—820 годах Пипину пришлось подавлять мятеж в Гаскони. Позже он участвовал в разных походах отца, отражал нападение арабов. В 830—834 годах Пипин вместе с братьями боролся против отца, недовольный новым перераспределением земель. В сентябре 832 году орлеанский съезд лишил Пипина, схваченного по приказу отца, королевского титула, который был передан императором своему младшему сыну Карлу. Но Пипин бежал, после чего мятеж возобновился. Только в 834 году император Людовик помирился со старшими сыновьями, Пипин был восстановлен в прежнем статусе короля Аквитании, после чего он вернулся в Аквитанию и занялся управлением своим королевством, где ему опять пришлось усмирять мятеж в Гаскони.

Но Людовик I Благочестивый не оставил намерений наделить своего младшего сына, Карла, достойным наделом, в первую очередь за счет владений короля Аквитании. На генеральном сейме в Ахене в 837 году, в присутствии Пипина и Людовика Баварского, состоялась церемония опоясывания Карла мечом (знак достижения им совершеннолетия) и здесь же император объявил о создании нового герцогства — Нейстрии, в которое вошли ряд территорий к северу от Луары, ранее принадлежавшие Пипину. Правителем герцогства был назначен Карл. Вся местная знать присягнула ему как своему новому сюзерену. В 838 году от Аквитанского королевства в пользу Герцогства Нейстрия были отделены ещё несколько областей.

После смерти Пипина 13 декабря 838 года аквитанская знать признала королём его сына, Пипина II. Но император Людовик I Благочестивый не признал королём внука, передав Аквитанию своему младшему сыну Карлу. Император потребовал, чтобы Пипин явился в Ахен, однако он отказался это сделать. В итоге Пипин сохранил контроль над Аквитанией. В 841 году Пипин участвовал в битве при Фонтене на стороне императора Лотаря I. Пипин II разбил армию Карла II, но другой брат Карла, Людовик II Немецкий, разбил армию Лотаря. В итоге Пипин отступил в Аквитанию. По Верденскому договору Аквитания вошла в состав государства Карла II, но Пипин отказался признать Карла своим сюзереном. При поддержке маркиза Бернара Септиманского Пипин продолжил сопротивление Карлу.

В 844 году Пипин, лишившись поддержки казнённого Карлом Бернара Септиманского, призвал на помощь нормандского ярла Оскара, сопроводив его от Гаронны до Тулузы, давая возможность разграбить её. В 845 году Сегуин из Бордо, боровшийся против гасконского лидера Санша II Санше Митарры, графа Фезансака, признав Пипина герцогом Гаскони.

В 847 году ярл Оскар получил в управление город Бордо, что вызвало недовольство аквитанцев. В итоге в 848 году аквитанцы не поддержали Пипина II, призвав на помощь Карла II. 6 июня Карл короновался в Орлеане как король Аквитании. Брат Пипина, Карл, также предъявил права на аквитанскую корону, но в 849 году был схвачен и пострижен в монахи.

Пипин продолжал борьбу против Карла II до 852 года, когда он попал в плен к Саншу II Санше, передавшему пленника Карлу. За это Санш получил от Карла титул герцога Гаскони, а Пипин был заключен в монастыре Сен-Медар в Суассоне.

Вскоре аквитанцы опять восстали — на этот раз против Карла Лысого, обратившись за помощью к его брату Людовику Немецкому, который отправил в Аквитанию для управления королевством своего сына Людовика Младшего. Позже Пипин II смог сбежать. В 864 году он сплотил вокруг себя аквитанцев и выгнал Людовика. В ответ в 855 году Карл короновал королём Аквитании своего малолетнего сына Карла Младшего, опекуном над которым был назначен граф Пуатье Рамнульф I, получивший титул герцога Аквитании. В отличие от предыдущих королей реальной власти Карл Дитя не имел. Аквитания находилась в подчинении короля Франции. В королевстве отсутствовала канцелярия, все назначения производил Карл Лысый. Реальное управление королевством находилось в руках совета, который возглавлял герцог Рамнульф I.

Норманны, обосновавшиеся в долине Луары, воспользовавшись тем, что Карл Лысый был занят борьбой с Пипином, разорили Пуатье, Ангулем, Перигё, Лимож, Клермон и Бурж. К ним присоединился и Пипин, участвовавший в нападении на Тулузу. Но в 864 году Пипин попал в плен и был заключен в Санлис, после чего сведений о нём нет.

В 862 году Карл Дитя постарался обрести некоторую независимость от отца. Он женился без разрешения на вдове графа Буржа Гумберта. Карл Лысый расценил это как мятеж. В 863 году он вторгся в Аквитанию и захватил сына в плен и заключил его в Компьене. Жена Карла Дитя была удалена от двора. Но к 865 году Карл Лысый снова снова вернул сына в Аквитанию. Карл Дитя умер бездетным в 866 году. Новым королём стал другой сын Карла Лысого, Людовик III Заика. Он также не имел реальной власти в королевстве, которым фактически управлял Бозон Вьеннский, герцог Прованса, любимец Карла. Только после смерти отца в 877 году, Людовик, единственный из четырёх сыновей Карла Лысого, переживший отца, короновался в Компьене как король Франции и получил власть.

После смерти Людовика Заики Франция была разделена на 2 части между его двумя старшими сыновьями. Аквитанию и Бургундию получил Карломан. Бургундская знать отказалась признать законность этого решения. В результате они выбрали королём Бозона Вьеннского. В состав его королевства вошла большая часть Бургундии и Прованс. После смерти брата шестнадцатилетний Карломан был признан единственным королём западных франков, а Аквитания окончательно вошла в состав Франции.

Образование герцогства Аквитания

После свержения императора Карла III Толстого в ноябре 887 года фактическим правителем Аквитании был граф Пуатье Рамнульф II. Он присвоил себе титул герцога Аквитании, а в 888 году не признал избрание королём Франции Эда Парижского. Он поддержал кандидатуру Гвидо Сполетского, а позже провозгласил себя королём Аквитании, но этот титул за его потомками не закрепился. Позднейшие правители Аквитании носили титул герцога.

Короли Аквитании

Меровинги

Принцепсы Аквитании

Каролинги

После 882, когда Карломан наследовал своему брату Людовику III и стал королём Франции, Аквитании осталась под верховной властью королей Франции.

Рамнульфинги

Исторические факты

  • С разделением империи Карла Великого королевства Аквитания, Лотарингия, Бургундия, Прованс и Италия ввели самостоятельные чеканки монет по образцу императорских. Монеты Лотарингии, Прованса, Бургундии и империи послужили основанием итальянской и немецкой чеканкам; Аквитания стала родоначальницей французских монет.[1]

Напишите отзыв о статье "Аквитания (королевство)"

Примечания

  1. ↑ Западноевропейские монеты // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

См. также

Ссылки

  • * [fmg.ac/Projects/MedLands/AQUITAINE.htm Foundation for Medieval Genealogy: герцоги Аквитании] (англ.)

Литература

  • Григорий Турский. [www.vostlit.info/Texts/rus/Greg_Tour/frametext2.htm История франков] = Historia Francorum. — М.: Наука, 1987.
  • Лебек С. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Article/lebek_prfrank.php Происхождение франков. V—IX века] / Перевод В. Павлова. — М.: Скарабей, 1993. — Т. 1. — 352 с. — (Новая история средневековой Франции). — 50 000 экз. — ISBN 5-86507-001-0.
  • Фредегар. [www.vostlit.info/Texts/rus4/Fredegar/frametext.htm Хроника] = Fredegarii Chronica.
  • Продолжатели Фредегара. [www.vostlit.info/Texts/rus4/ContFredegar/frametext.htm Хроника] = Continuationes chronicarum quae dicuntur Fredegarii.

Отрывок, характеризующий Аквитания (королевство)

Французский капрал, по домашнему расстегнутый, в колпаке, с коротенькой трубкой в зубах, вышел из за угла балагана и, дружески подмигнув, подошел к Пьеру.
– Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно весна.] – И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
– Si l'on marchait par un temps comme celui la… [В такую бы погоду в поход идти…] – начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Аквитания_(королевство)&oldid=79707247»