Акель, Фридрих

Фридрих Акель
Государственный старейшина Эстонии
26 марта — 16 декабря 1924 года
Предшественник:	Константин Пятс
Преемник:	Юри Яаксон
Министр иностранных дел Эстонии
2 августа 1923 года — 26 марта 1924 года
Предшественник:	Александр Хеллат
Преемник:	Отто Штрандман
Министр иностранных дел Эстонии
23 декабря 1926 года — 10 ноября 1927 года
Предшественник:	Ганс Рибани
Преемник:	Александр Хеллат
Министр иностранных дел Эстонии
1 апреля 1936 года — 8 мая 1938 года
Предшественник:	Юлиус Сельямаа
Преемник:	Карл Селтер
Награды:

Фридрих Акель (эст. Friedrich Akel; 5 сентября 1871, Халлисте, Вильяндимаа — 3 августа 1941, Таллин) — эстонский государственный деятель, дипломат, врач.

Образование

Изучал медицину в Юрьевском (ныне — Тартуский) университете (1892—1897), стажировался в Берлине, Праге и Лейпциге (1899—1901), окулист.

Врач

Был ассистентом в университетской клинике Юрьевского университета, врачом в офтальмологической клинике в Риге и врачом в Уяздовском госпитале в Варшаве. В 1902—1904 и 1905—1912 — врач-окулист в Ревеле (затем — Таллин). В 1904—1905 был врачом на фронте русско-японской войны. В 1907 — один из основателей частной клиники эстонских врачей. Был гласным и председателем Таллинской городской думы, почётным мировым судьёй.

Политик и дипломат

Являлся членом совета Северо-Балтийского союза врачей и Таллинского общества народного образования. Председатель спортивного общества «Калев». Член и председатель совета Таллинского ссудно-сберегательного товарищества, затем таллинского Krediitpank (Кредитбанка). В 1920—1922 — светский вице-президент консистории Эстонской евангелической лютеранской церкви.

В 1922—1923 — посол Эстонии в Финляндии. В 1923—1924, 1926—1927, 1936—1938 — министр иностранных дел. С 26 марта по 16 декабря 1924 — государственный старейшина (глава государства), в период его пребывания на этой должности коммунисты пытались осуществить государственный переворот (1 декабря 1924), который закончился неудачей. Один из членов правительства Акеля — министр путей сообщения Карл Карк — был убит, но сам государственный старейшина остался жив.

В 1928—1934 — посол в Швеции и Дании, в 1934—1936 — посол в Германии и Голландии. Был членом Рийгикогу (парламента) второго, третьего и шестого созывов. В 1924—1931 — председатель Эстонского олимпийского комитета, в 1927—1932 — член Международного олимпийского комитета.

Гибель

17 октября 1940 года был арестован органами НКВД, в 1941 году расстрелян.

Библиография

• Эстонский биографический словарь. Таллин, 2002.

Ссылки

• [www.aafla.org/SportsLibrary/JOH/JOHv8n1/johv8n1k.pdf Биография]
• [www.president.ee/en/estonia/heads.php?gid=81965 Биография]

Отрывок, характеризующий Акель, Фридрих

Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.