Акименко, Адриан Захарович

Адриан Захарович Акименко
Дата рождения	6 сентября 1898(1898-09-06)
Место рождения	деревня Богородицкая, ныне Лутугинский район,Луганская область
Дата смерти	1989(1989)
Место смерти	Ворошиловград
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1918 — 1954 годы
Звание
Командовал	3-й гвардейский стрелковый корпус 75-й стрелковый корпус
Сражения/войны	Гражданская война в России Польский поход РККА Великая Отечественная война
Награды и премии	Иностранные награды:

Адриан Захарович Акименко (6 сентября 1898 года, деревня Богородицкая, ныне Лутугинский район, Луганская область — февраль 1989 года, Ворошиловград) — советский военный деятель, Генерал-майор (1942 год).

Начальная биография

Адриан Захарович Акименко родился 6 сентября 1898 года в деревне Богородицкая ныне Лутугинского района Луганской области.

Военная служба

Гражданская война

В 1918 году был призван в ряды РККА. С октября 1918 года служил красноармейцем в 43-м Украинском революционном и 3-м Луганском интернациональном полках. В январе 1919 года был назначен на должности комиссара и председателя ревтрибунала 3-го Луганского интернационального полка.

С августа 1919 года служил в 60-й стрелковой дивизии на должностях временно исполняющего обязанности комиссара 1-й стрелковой бригады, комиссара 532-го и 534-го стрелковых полков, помощника командира 532-го и командир 534-го стрелковых полков, командира отдельного батальона дивизии.

Воевал на Южном и Юго-Западном фронтах в августе 1919 года — в районах Кременчуга, Золотоноши и станций Яготин, Дарница, Бровары и Козелец, в сентябре — ноябрь 1919 года — на река Десна, в ноябре 1919 — феврале 1920 года принимал участие в освобождении городов Чернигов, Бахмач, Черкассы, Кременчуг, феврале — апреле 1920 года — в боях в районе Жмеринка, Вапнярка, а в мае — августе 1920 года — на реках Збруч и Серет.

Межвоенное время

С окончанием войны учился в высшей повторной школе комсостава РККА в Харькове, по окончании которой в 1922 году служил в Украинском военном округе. В марте 1922 года был назначен на должность командира и комиссара 13-го отдельного пограничного батальона, а в сентябре — на должность командира батальона 70-го стрелкового полка (24-я стрелковая дивизия).

С октября 1923 года служил в 80-й стрелковой дивизии, где командовал батальонами в 238-м и 240-м стрелковых полках, с марта 1926 года временно исполнял должность помощника командира 240-го стрелкового полка по хозяйственной части. В октябре 1930 года был назначен на должность помощника командира 88-го, затем 240-го стрелковых полков.

С сентября 1931 года проходил обучение в Военной академии имени М. В. Фрунзе, по её окончании в 1935 году был назначен на должность помощника начальника 2-го сектора учебного отдела академии, а в октябре — на должность помощника начальника учебной части военно-исторических курсов подготовки адъюнктов академии.

В конце ноября 1935 года был направлен в Киевский военный округ на должность помощника начальника 1-го отделения штаба 17-го стрелкового корпуса. В сентябре 1937 года был назначен на должность начальника курсов младших лейтенантов при этом же корпусе, в марте 1938 года — на должность начальника 1-го отделения штаба 15-го стрелкового корпуса, а в октябре 1938 года — на должность начальника 1-го отдела штаба Житомирской армейской группы войск. Принимал участие в походе РККА в Западную Украину.

С декабря 1939 года временно исполнял должность начальника штаба 5-й армии. В апреле 1940 года был назначен на должность начальника оперативного отдела штаба этой же армии, в июле — на должность преподавателя кафедры общей тактики Военной академии имени М. В. Фрунзе, а в октябре — на должность начальника штаба 34-го стрелкового корпуса.

Великая Отечественная война

В начале Великой Отечественной войны Акименко находился на прежней должности. В июле — августе 1941 года корпус принимал участие в Смоленском сражении. Вскоре управление корпуса было направлено в 127-ю стрелковую дивизию. В сентябре дивизия за успешные боевые действия под Ельней была преобразована во 2-ю гвардейскую, после чего вела бои на Юго-Западном фронте.

В январе 1942 года был назначен на должность командира 3-го гвардейского стрелкового корпуса, в марте предпринявшего неудачное наступление севернее Таганрога, после чего Акименко был отстранен от командования корпусом и был назначен на должность старшего преподавателя тактики в Военную академию имени М. В. Фрунзе.

В январе 1944 года был назначен командиром 75-го стрелкового корпуса. Со 2 декабря 1944 по 9 января 1945 года Акименко находился в госпитале на лечении. Корпус под его командованием участвовал в Корсунь-Шевченковской, Уманско-Ботошанской, Ясско-Кишиневской, Белградской, Венской и Пражской операциях и в освобождении городов Фельшёгалла (ныне часть города Татабанья, Венгрия), Вена, Флоридсдорф, Холлабрунн. За освобождение Белграда корпус получил почётное наименование «Белградский».

10 декабря 1944 года был представлен к званию Герой Советского Союза, но награждён орденом Кутузова 1-й степени.

Послевоенная карьера

С окончанием войны Акименко был назначен на должность заместителя командира 10-го гвардейского стрелкового корпуса в Южной группе войск, в 1947 году — на должность начальника Управления боевой и физической подготовки Одесского военного округа, в 1948 году — на должность начальника военной кафедры Киевского института физкультуры, а в 1951 году — на должность председателя ЦК ДОСААФ Молдавской ССР.

в 1954 году генерал-майор Адриан Захарович Акименко вышел в запас. В сентябре 1970 года был избран почётным гражданином города Луганска. Умер в феврале 1989 года в Ворошиловграде.

Награды

• Орден Ленина (21.02.1945)
• Четыре ордена Красного Знамени (27.12.1941, 13.09.1944, 03.11.1944, 1949);
• Орден Кутузова 1 степени (28.04.1945);
• Орден Богдана Хмельницкого 2 степени (13.09.1944);
• Орден Отечественной войны 1 степени (06.11.1985);
• Медали;
• Иностранные награды.

Почётные звания

• Почётный гражданин города Луганска.

Память

В Ельня в честь Андриана Захаровича Акименко установлен бюст.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 25—26. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Акименко, Адриан Захарович

– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.