Акимов, Александр Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Иванович Акимов
Дата рождения

12 марта 1895(1895-03-12)

Место рождения

село Ивицы, Тульская губерния, ныне Одоевский район, Тульская область

Дата смерти

2 февраля 1965(1965-02-02) (69 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

Российская империя Российская империяСССР СССР

Род войск

Пехота

Годы службы

19151955 годы

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

73-я стрелковая дивизия
82-я мотострелковая дивизия
3-я гвардейская мотострелковая дивизия
6-й гвардейский механизированный корпус
78-й стрелковый корпус

Сражения/войны

Первая мировая война
Советско-финская война (1939—1940)
Великая Отечественная война

Награды и премии

Александр Иванович Акимов (12 марта 1895 года, село Ивицы, Тульская губерния, ныне Одоевский район, Тульская область — 2 февраля 1965 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-лейтенант (15 декабря 1943 года).





Начальная биография

Александр Иванович Акимов родился 12 марта 1895 года в селе Ивицы Тульской губернии ныне Одоевского района Тульской области.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

Александр Иванович Акимов был призван в ряды Русской императорской армии в 1915 году. Принимал участие в боях на фронтах Первой мировой войны. В 1917 году окончил Тифлисскую школу прапорщиков, после чего в чине прапорщика командовал взводом.

В 1917 году вступил в Красную гвардию и назначен на должность помощника начальника начальника продовольственного отряда Красной гвардии в Туле. В апреле 1918 года вступил в ряды РККА и назначен на должность командира батальона 48-го стрелкового полка, в апреле 1919 года — на должность командира батальона Тульского полка, а затем — на должности инструктора и командира роты Тульского губернского коммунистического батальона (Московский военный округ).

В июне 1920 года был назначен на должность начальника команды 47-й бригады 16-й стрелковой дивизии, а в ноябре — на должность заместителя командира батальона Тульского губернского полка особого назначения (Московский военный округ). Приинимал участие в боях на Южном и Западном фронтах.

В 1920 году Акимов вступил в ряды ВКП(б).

Межвоенное время

С окончанием Гражданской войны Акимов продолжил служить в Тульском губернском территориальном полку особого назначения на должностях командира роты и батальона. В октябре 1922 года был назначен на должность командира роты в 216-м стрелковом полку и Тульском территориальном батальоне, а затем — на должность помощника командира и командира 113-го батальона особого назначения.

С июля 1924 года в 84-ю стрелковой дивизии (Московский военный округ) Акимов последовательно назначался на должности помощника командира батальона 251-го стрелкового полка, а затем — на должности командира 1-й и 2-й отдельными караульными ротами по охране оружейных заводов Московского военного округа. В ноябре 1926 года был назначен на должность командира 43-й отдельной местной стрелковой роты Московского военного округа, в декабре 1927 года — на должность адъютанта 1-го разряда и временно исполняющего должность начальника штаба отдельного территориального резервного стрелкового батальона Рязанского территориального округа, а в декабре 1929 года — на должность помощника начальника штаба 144-го стрелкового полка.

В ноябре 1930 года Акимов был направлен на учёбу на курсы усовершенствования комсостава «Выстрел» имени Коминтерна, после окончания которых в апреле 1931 года был назначен на должность начальника 4-го отделения штаба 81-й стрелковой дивизии (Московский военный округ), в июне того же года был назначен на должность начальника полковой школы 29-го стрелкового полка (Ленинградский военный округ), а затем — на должность помощника командира этого же полка по строевой части.

С февраля 1933 года Акимов служил в Ленинградской пехотной школе, где последовательно назначался на должности руководителя тактики, временно исполняющего должности командира роты и начальника материально-технического обеспечения школы, преподавателя тактики, а в декабре 1937 года — на должность помощника начальника Ленинградского пехотного училища по материально-техническому обеспечению.

В июле 1939 года был назначен на должность помощника командира 104-й горнострелковой дивизии (Ленинградский военный округ). Находясь на этой должности, Акимов принимал участие в боевых действиях в ходе советско-финской войны. Был награждён орденом Красного Знамени.

В марте 1940 года был назначен на должность начальника пехоты 48-й стрелковой дивизии (Калининский военный округ), а в июле — на должность командира 73-й стрелковой дивизии (Московский военный округ). Одновременно с командованием дивизии Акимов учится на вечернем факультете Военной академии РККА им. М. В. Фрунзе и к июню 1941 года окончил три курса.

Великая Отечественная война

В начале Великой Отечественной войны 73-я стрелковая дивизия под командованием полковника Акимова вела тяжёлые оборонительные бои в составе 20-й армии Западного фронта. 4 июля 1941 года дивизия под командованием Акимова сменила 137-ю стрелковую дивизию на рубеже Высокое — Орша и совместно с 17-й танковой дивизией (5-й механизированный корпус) до 16 июля обороняла Оршу, а затем отступала по направлению на Гнездово — Смоленск.

В августе 1941 года полковник Александр Иванович Акимов был ранен в обе ноги и находился в тылу противника в Вяземском районе (Смоленская область). После выздоровления сформировал партизанский отряд и перешёл линию фронта на участке 33-й армии Западного фронта.

Указом Президиума Верховного совета СССР от 9 августа 1941 года за проявленное мужество Александр Иванович Акимов был награждён орденом Красного Знамени.

В феврале 1942 года Акимов был назначен на должность командира 82-й мотострелковой дивизии. В марте 1942 года дивизия была преобразована в 3-ю гвардейскую.

Указом Президиума Верховного совета СССР от 9 апреля 1943 года за ликвидацию вражеского плацдарма Ржев — Вязьма — Гжатск в марте 1943 года полковник Александр Иванович Акимов был награждён орденом Суворова 2 степени.

Указом Президиума Верховного совета СССР от 27 августа 1943 года генерал-майор Александр Иванович Акимов был награждён орденом Красного Знамени.

В июле 1943 года 3-я гвардейская мотострелковая дивизия под командованием Акимова была преобразована в 6-й гвардейский механизированный корпус, который под командованием А. И. Акимова принимал участие в ходе Курской битвы, Проскуровско-Черновицкой и Львовско-Сандомирской наступательной операций, в ходе которых освободил города Каменец-Подольский, Перемышляны, Львов и Комарно. Приказом Верховного Главнокомандующего № 0256 от 10 августа 1944 года за освобождение Львова 6-му гвардейскому механизированному корпусу было присвоено почётное наименование «Львовский».

22 января 1945 года генерал-лейтенант Александр Иванович Акимов был назначен на должность командира 78-го стрелкового корпуса, который участвовал в ходе Сандомирско-Силезской, Нижнесилезской, Берлинской и Пражской наступательных операций, во время которых освободил города Бернштадт, Бунцлау, Гайнау и Лигниц. За успешные боевые действия в Силезии 78-й стрелковый корпус получил наименование «Силезский».

За проявленные исключительное мужество и героизм в боях при выходе на реку Одер, а также при её форсировании и прорыве обороны противника на западном берегу реки, умелое командование стрелковым корпусом генерал-лейтенант Александр Иванович Акимов был награждён орденами Кутузова 2 степени и Богдана Хмельницкого 2 степени.

Послевоенная карьера

С окончанием войны 73-й стрелковый корпус под командованием А. И. Акимова был включён в Прикарпатский военный округ.

В июне 1948 года был направлен на высшие академические курсы при Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова, после окончания которых в апреле 1949 года был назначен на должность помощника командующего 5-й армией (Приморский военный округ), в ноябре 1951 года — на должность помощника командующего войсками по вузам в Одесском военном округе, а в июле 1953 года — на должность помощника командующего войсками по вузам в Приволжском военном округе.

В октябре 1955 года генерал-лейтенант Александр Иванович Акимов вышел в отставку. Умер 2 февраля 1965 года в Москве.

Награды

Воинские звания

Память

Напишите отзыв о статье "Акимов, Александр Иванович"

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 2. — С. 209—210. — ISBN 5-901679-08-3.

Ссылки

  • [www.rkka.ru/handbook/reg/73sd.htm Материалы с сайта РККА]
  • [russian-dossier.ru/taxonomy/term/4308 Материалы с сайта Страницы российской истории]
  • [10otb.ru/person/komdiv_akimov.html Акимов, Александр Иванович] на сайте [10otb.ru/index.html Сослуживцев 10-го отдельного танкового батальона]‎

Отрывок, характеризующий Акимов, Александр Иванович

Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.