Акинтиевский, Константин Константинович

Константи́н Константи́нович Акинтиевский (14 (26) октября 1884, Чернигов — 17 марта 1962, Нью-Йорк) — белогвардейский офицер, участник Первой мировой войны и Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке.

Из дворян Черниговской губернии. Православный. Окончил Орловский Бахтина кадетский корпус (1902) и Константиновское артиллерийское училище (1905). Из училища 9 (22) апреля 1905 года зачислен подпоручиком в Гвардейскую запасную пешую батарею. Позже служил в Гвардейском мортирном дивизионе. Окончил Императорскую Николаевскую военную академию (1913; по 1-му разряду). По выпуске из академии приказом по генштабу № 4 за 1914 год прикомандирован к 7-му Финляндскому стрелковому полку для командования ротой.

С 1914 года — на фронте. 27 октября 1915 года назначен помощником старшего адъютанта в штабе 9-й армии. Старший адъютант штаба 1-го Гвардейского корпуса (назначен в начале 1916 года). Подполковник (15 (28) августа 1916). Штаб-офицер для поручений при штабе 1-го Гвардейского корпуса (с 21 сентября того же года). Осенью 1917 года — старший адъютант оперативного отделения штаба 2-й армии.

28 ноября 1917 года командирован в Хабаровск в распоряжение командующего Приамурским военным округом на должность начальника штаба округа. По прибытии 21 декабря 1917 года в Хабаровск отказался вступать в должность и выехал в Маньчжурию. 10 января 1918 года прибыл в Харбин в распоряжение генерала Хорвата. С января по май 1918 года — старший адъютант отчётного отделения штаба Заамурского военного округа. С мая 1918 года по март 1919 года состоял при штабе Российских войск полосы отчуждения КВЖД. Полковник (март 1919 года).

Начальник квартирмейстерского отдела Главного штаба (с января по 27 мая 1919 года), начальник общего отдела штаба Верховного Главнокомандующего А. В. Колчака (27 мая — 10 июня), начальник оперативного отдела штаба Верховного главнокомандующего (10 июня — 17 июля), начальник штаба 2-й армии (17 июля — 12 ноября 1919 года). Генерал-майор (21 сентября того же года). С 12 ноября 1919 года находился в распоряжении генерал-лейтенанта Н. А. Лохвицкого, ведшего переговоры с атаманом Г. М. Семёновым. Участник Великого Сибирского Ледяного похода.

В Чите приказом атамана Г. М. Семёнова был назначен генерал-квартирмейстером, а 12 февраля 1920 года — помощником начальника штаба главнокомандующего Вооруженными силами Российской Восточной окраины Г. М. Семёнова. 30 апреля того же года назначен начальником штаба Дальневосточной армии (в должности с 3 мая по 28 июля 1920 года). После октября 1920 года отступил с армией в Приморье, где продолжал борьбу с большевиками.

В 1922 году эмигрировал в Китай, жил в Харбине (до 1935 года), откуда был выслан за критику японского режима. В сентябре 1935 года поселился в Шанхае. Председатель Русского офицерского комитета (с 1937 года). Сотрудничал в качестве автора статей с газетой «Шанхайская заря», публиковал военно-политические обзоры, впоследствии выехал в США.

Братья: Георгий (1888 — ?) — подполковник и Владимир (1886—1962) — подполковник.

Награды

• Орден Святого Станислава 3-й ст. (06.12.1909);
• Орден Святой Анны 3-й ст. (08.05.1913);
• Орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом (ВП 04.06.1915).

Сочинения

• Акинтиевский К. К. Марнское сражение. Стратегический очерк осенней кампании германских армий во Франции 1914 г. — Шанхай: Издание «Грядущая Россия», 1933.
• Неопубликованные мемуары Акинтиевского хранятся в архиве Гуверовского института.

Источники

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=1591 Акинтиевский, Константин Константинович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
• Волков Е. В., Егоров Н. Д., Купцов И. В. Белые генералы Восточного фронта Гражданской войны. — М.: Русский путь, 2003.

Отрывок, характеризующий Акинтиевский, Константин Константинович

И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.