Акита (префектура)

Префектура Акита
秋田県

Префектура Акита на карте Японии Карта префектуры Акита
Расположение
Страна	Япония
Регион	Тохоку
Остров	Хонсю
Координаты	39°43′05″ с. ш. 140°06′12″ в. д.39.71806° с. ш. 140.10333° в. д. / 39.71806; 140.10333
Информация
Административный центр	Акита
ISO 3166-2:JP	JP-05
Статистика
Площадь	11 636,28 км² (6-я)
% воды	0,7 %
Население	(на 1 августа 2014)
Всего	1 038 364 человека (35-я)
Плотность	89,24 чел./км²
Уездов	6
Муниципалитетов	25
Символика
Флаг префектуры
Эмблема префектуры
Дерево	Криптомерия японская (Cryptomeria japonica)
Цветок	Белокопытник японский (Petasites japonicus)
Птица	Японский длиннохвостый фазан (Phasianus soemmerringii)
Администрация
Губернатор	Сатакэ Норихиса
[www.pref.akita.jp/ Официальный сайт] (яп.)

А́кита (яп. 秋田県 Акита-кэн, букв. «Осенние поля») — префектура в северной части Японии, которая находится в регионе Тохоку. Административный центр префектуры — город Акита. Площадь префектуры составляет 11 636,28 км², население — 1 038 364 человека (1 августа 2014), плотность населения — 89,24 чел./км².

Основой экономики является сельское хозяйство, машиностроение, торговля, туризм. На территории префектуры расположены горы Сираками, покрытые первобытными буковыми лесами, объект Всемирного наследия ЮНЕСКО. Префектура удалена от основных политико-экономических центров Японии, что способствовало консервации многих форм японской материальной и духовной культуры, которая исчезла под натиском средневековой китаизации или вестернизации нового времени. В частности, именно жители Акиты сохранили наибольшее количество народных песен. Префектура также известна белолицыми «акитскими красавицами», которых традиционно считают самыми красивыми женщинами в Японии, и породой собак Акита-ину.

География

Префектура Акита расположена в северной части острова Хонсю, на северо-западе региона Тохоку. Она граничит на севере с префектурой Аомори, на востоке — с префектурой Иватэ, а на юге — с префектурами Мияги и Ямагата. На западе Акита омывается водами Японского моря.

По площади территории показателю префектура занимает 6-е место в стране среди других префектур.

В префектуре Акита преобладает гористый рельеф. Высокие горы на востоке, покрытые хвойными и смешанными лесами, постепенно сменяются холмами на западе. Основными горными массивами являются горы Оу, Дэва, Тайхэй, Сираками и холмы Сасамори. В частности, горы Сираками, покрытые первобытными буковыми лесами, занесены в список Всемирного наследия ЮНЕСКО как ценный памятник природы.

Самая высокая точка префектуры — гора Тёкай, которую часто называют «акитской Фудзи».

В центральной части префектуры, в нижнем течении реки Омоно, находится равнина Акита. Вдоль северного и южного побережья лежат соответственно равнины Носиро и Хондзё. В горный местности лежат низины Одатэ, Такасу, Карин и Ёкотэ. По равнинам и низинам протекают реки, которые впадают в Японское море. Крупнейшими из них являются Ёнэсиро, Омоно и Коёси.

На западном побережье префектуры находится полуостров Ога, у основания которого лежит озеро Хатирогата. В своё время оно было вторым по величине озером Японии, но в 1967—1977 годах его частично осушили. Также в префектуре Акита расположено озеро Товада — уникальный водоём в кратере вулкана, Тадзава — самое глубокое озеро Японии глубиной 423,4 м, и крупное озеро Тайхэй.

На территории префектуры размещен ряд заповедников и парков различных уровней. Это Национальный заповедник вулканической гряды Товада-Хатимантай, субнациональные парки полуострова Ога, горы Тёкай и горы Курикома, а также 8 парков префектурного уровня. Кедровые леса, которым уже более 200 лет, и многочисленные рощи считаются одними из самых красивых зелёных уголков Японии.

Климат

Для Акиты, как и всех остальных префектур страны, выходящих на побережье Японского моря, характерно большое количество осадков. Весной и осенью её заливают дожди, зимой заваливает снег. Такой климат объясняется местными географическими особенностями. Ветры с Японского моря, врываясь с запада в долины Акиты, оставляют здесь весь свой запас влаги, так как с остальных трёх сторон префектура окружена достаточно высокими горными цепями, которые не выпускают тучи.

Рекреационный потенциал

Большую часть территории Акиты занимают национальные и префектурные природные парки и заповедники. Леса корейского кедра, которым уже больше 200 лет, и многочисленные луга занесены во все туристические справочники как наиболее красивые зеленые уголки страны.

Расположенное в кратере древнего вулкана озеро Товада и озеро Тадзава (самое глубокое в Японии — 423,4 метра) считаются самыми красивыми в Японии. Ещё одно большое озеро — Хатирогата, второе по величине в Японии, было осушено после войны, с целью создания рисовых полей — в условиях нехватки продовольствия это казалось хорошей мерой. В созданное на месте бывшего озера село Огата со всей страны были собраны лучшие фермеры-рисоводы, им выделялась земля под рисовые поля.

История

Территория современной префектуры Акита была заселена в позднем палеолите. В течение периода Дзёмон (10 000 до н. э. — 300 год) местное население создало собственную культуру охотников и собирателей. Носители этой культуры вели традиционный образ жизни до 6 века, пока не столкнулись с политико-хозяйственной экспансией Ямато — молодого японского государства. Жители Ямато называли автохтонов «эмиси» и пытались подчинить их власти своего правителя.

В 733 году завоеватели перенесли на земли современной префектуры форт Дэва и дали ему новое имя — замок Акита. В нём размещалась японская администрация, задачей которой было умиротворение местных племён. Земли современной Акиты были включены в состав провинции Дэва, за исключением северо-восточной части, которая впоследствии была инкорпорирована в состав провинции Муцу. Для японцев господство на новоосвоенных землях не проходило спокойно: в 878 и 939 годах вспыхивали крупные восстания эмиси, в результате которых замок Акита несколько раз сжигался. Однако с X века для укрепления своего господства японская власть повела курс на включение вождей эмиси в состав японской знати и их руками окончательного подчинила себе весь регион Тохоку.

С ослаблением центрального правительства в XI веке во всей Японии начали формироваться самурайские общины, которые фактически контролировали ситуацию в регионах. На территории современной Акиты это были происходившие из эмиси самурайские роды Абэ и Киёхара. Однако после междоусобиц 1051—1062 и 1083—1087 годов, вместо них власть во всем регионе захватил род Фудзивара. Контроль над землями Акиты он поручил своим вассалам — мелким самурайским родам Кавати, Окава и Юри.

В конце XII века, с установлением Камакурского сёгуната, сёгунский род Минамото подчинил себе земли Акиты и передал их своим личным вассалам — родам Нарита, Або, Акимото, Нара, Татибана, Асари, Хирага и Онодэра. Владения старой знати были конфискованы, и только роду Юри удалось отстоять свои земли. Такой порядок продолжался до второй половины XVI века, когда большинство самурайских семей было объединено под руководством рода Андо.

В XVII веке, в результате битвы при Сэкигахаре и установки сёгуната Эдо, была изменена политико-административная карта Японии. Большинство древних родов Акиты потеряли свои владения и были переведены в провинцию Хитати. На их место, в качестве наказания, был поставлен род Сатакэ, который стал хозяином автономной административной единицы княжество Кубота. Основой её экономики была добыча железной руды, меди и продажа древесины криптомерий. Кроме этого княжества, существовали и меньшие — Камэда рода Иваки и Хондзё рода Хонго.

После реставрации прямого императорского правления в Японии в 1871 году провели административную реформу. На территории современной Акиты образовали 6 префектур, которые 13 декабря 1871 года объединили в одну — префектуру Акита. Центром новой административной единицы стал посёлок Кубота, который с 1889 года получил статус города и был переименован в Акиту.

В конце 19 — первой половине 20 века Акита оставалась преимущественно сельскохозяйственной префектурой, хотя её также затронула индустриализация общегосударственного масштаба. В 1901 году в центре построили префектурную электростанцию, а в 1905 и 1924 годах проложили железнодорожные пути, которые соединили Акиту с другими префектурами региона Тохоку. В 1935 году на территории префектуры Акита нашли нефть, что стало толчком для разработки нефтяных месторождений района Ябасэ. Однако хозяйственное развитие было приостановлено вступлением в Японии во Вторую мировую войну. Немало выходцев из префектуры погибли на её фронтах, а район Цутидзаки города Акита пострадал от варварских бомбардировок авиации США.

Вторая половина 20 века отметилась возрождением экономики и демократизацией общественной жизни. В 1947 впервые на всеобщих выборах жители префектуры выбрали префекта Акиты. В 1961 году был построен аэропорт Акита, а в 1997 году открыта скоростная железная дорога синкасэн и скоростная автострада Акита.

Экономика

По состоянию на 2005 год валовой внутренний продукт префектуры Акита составляет около 3,7 триллиона иен. Доля экономики префектуры в хозяйстве страны составляет 1 %.

Традиционно первичный сектор — сельское хозяйство и лесничество — имеет большой удельный вес в экономике Акиты. Префектура известна на всю Японию выращиванием первоклассного риса сорта акита-комати, кур и рыб-волосозубов (Arctoscopus japonicus), а также высококачественной древесиной. Также значительную долю в экономике Акиты занимает третичный сектор — в меньшей степени торговля и коммерция, а в большей — услуги, связанные с государственно-административной работой. Вторичный сектор экономики в сравнении с другими префектурами развит слабо, однако в последние пару лет стремительными темпами развивается производство электротоваров.

Первичный сектор экономики

В префектуре Акита находится более 60 тысяч сельскохозяйственных дворов, на которых занято свыше 91 тысяча человек. Около 59,5 % прибыли от сельскохозяйственной продукции, производимой в префектуре, приходится на рис. По объёмам его урожая Акита занимает 3-е место в Японии. На долю молочно-мясного производства приходится 16 % прибыли, на овощное производство — 14,2 %, а на фруктовое, в котором преобладает выращивание яблок, — 4,6 %. Благодаря большим урожаям риса развито производство качественного сакэ.

Лесничество также занимает важное место в хозяйстве префектуры. Лесные площади Акиты составляют более 833 тысяч га, из которых собирают около 703 тысяч м³ древесины. Это 7-й показатель по количеству собранной древесины в Японии. Главным экспортным товаром является криптомерия японская. Кроме вывоза древесины важной отраслью лесничества является выращивание грибов грифолы курчавой и шиитаке.

Наряду с сельским хозяйством и лесничеством в меньшей степени развито рыболовство. В нём занято около 1 300 человек, которые ежегодно вылавливают более 10 000 т рыбы. Ведущей морской культурой является японский волосозуб (Arctoscopus japonicus), разведением которого активно занимаются с 1992 года. Кроме этого, Акита поставляет на японский рынок крабов, моллюсков, камбал и красных пагров.

Вторичный сектор экономики

В Аките находится около 2 346 промышленных предприятий, на которых занято свыше 76 тысяч человек. С конца 1990-х гг в промышленности вырос удельный вес производства электротоваров, электроприборов и запчастей. На 2006 год доля этой отрасли от общей прибыли всех промышленных предприятий префектуры составила около 42 %. Менее развитыми являются отрасли машиностроения, пищевой и деревообрабатывающей промышленности. Горное дело и добыча нефти, которые приносили прибыль Аките в течение XX века, сейчас находятся в полном застое из-за незначительных остатков руд и нефти в регионе.

В префектуре также изготавливают традиционные изделия, которые остаются характерными именно для этих земель на протяжении нескольких столетий. Это ювелирные изделия из тонких серебряных нитей (яп. 秋田銀線細工, あきたぎんぜんざいく акита гинсэн сайку), лакированные круглые подносы и посуда «одатэ» из акитского кедра (яп. 大館曲げわっぱ, おおだてげわっぱ одатэ магэ-ваппа), лакированные деревянные изделия «кавацура» с золотыми инкрустациями (яп. 川連漆器, かわつらしっき кавацура сикки), «каба» — деревянные шкатулки и другие изделия, облицованные корой вишневого дерева (яп. 樺細工, かばざいく каба сайку) и бочки из криптомерии (яп. 秋田杉桶樽, あきたすぎおけたる акита-суги окэтару). Существует огромный спрос на шелковые ткани «хатидзэ», которые изготавливаются вручную по старинным методам.

Третичный сектор экономики

В префектуре Акита зарегистрировано свыше 17 тысяч коммерческих магазинов. Количество занятых в них составляет более 98 тысяч человек. Общий объём продаж на этих предприятиях в 2004 году составил более 26,260 миллиардов иен.

Административно-территориальное деление

В префектуре Акита расположено 13 городов и 6 уездов (9 посёлков и три села).

Города

Список городов префектуры:

Акита; Дайсен; Йокоте; Кадзуно;

Катагами; Китаакита; Никахо; Носиро;

Ога; Одате; Сембоку; Юдзава; Юрихондзё.

Уезды

Посёлки и сёла по уездам:

Кадзуно; Косака; Китаакита; Камикоани;

Ямамото; Митане; Фудзисато; Хаппо;

Минамиакита; Годзёме; Икава; Огата; Хатирогата;

Сембоку; Мисато; Огати; Уго Хигасинарусе.

Культура

Два-три раза в месяц в разных местах префектуры и в разных храмах проводятся традиционные праздники-карнавалы «мацури».

Особенно богат на такие праздники февраль, когда работа на селе замирает. В этот месяц в городке Нисики проводится праздник бумажных фонариков, в городе Одате — ярмарка «амэкко», местных кондитерских изделий, в Ога — фестиваль Намахагэ Сэдо (танцующего демона), в Какунодатэ и Ёкотэ — праздник Хибури Камакура (для детей строят из снега дома, похожие на эскимосские, где они едят сладости), в городе Рокуго — соревнования «такэути» (фехтование бамбуковыми палками), в Юдзава — шоу собак породы Акита.

Символика

• Эмблема префектуры

Эмблема префектуры Акита — стилизованное изображение знака ア (а) силлабической японской азбуки катакана, с которой начинается слово «Акита» (アキタ), название префектуры. Эмблема олицетворяет скачкообразное развитие Акиты. Этот префектурный символ был утверждён префектурным постановлением от 3 ноября 1959 года. Иногда эмблема префектуры называется «префектурным гербом».

• Знак-символ префектуры

Отдельный знак-символ префектуры Акита отсутствует. Как правило, эмблема используется как знак-символ префектуры.

• Флаг префектуры

Положение о флаге префектуры Акита было утверждено вместе с эмблемой префектуры в 1959 году. Согласно ему, горизонтальная сторона флага составляет 2 м, а вертикальная — 1,4 м. В центре размещается эмблема префектуры. Цвет флага — киноварно-коричневый, а эмблемы — белый.

• Дерево префектуры

Местная криптомерия японская (Cryptomeria japonica) считается одним из самых красивых деревьев Японского архипелага. Она имеет качественную и прочную древесину. С 1966 года криптомерию утвердили деревом префектуры Акита.

• Цветок префектуры

Цветок-символ префектуры — цвет белокопытника японского (Petasites japonicus). Наибольших размеров это растение достигает именно в Аките. Его листья издавна использовали как заменитель зонта, а цвет — как овощное блюдо. В 1954 году белокопытник японский был утверждён цветком префектуры.

• Птица префектуры

Птицей-символом Акиты является медный фазан (Syrmaticus soemmerringii), эндемик Японского архипелага. Его можно встретить в основном в горных районах префектуры. Фазан был выбран птицей префектуры в 1964 году путём голосования жителей Акиты.

• Морской символ префектуры

Японский волосозуб (Arctoscopus japonicus) — типичная рыба для акватории Японского моря. Этот вид водится на глубине 250 м, а с наступлением зимы прибывает на нерест к берегам Акиты. Волосозуб утверждён морским символом префектуры в 2002 году.

Известные жители

Кадзуси Сакураба — один из самых известных бойцов Pride FC, победивший Хойса Грейси, Квинтона Джексона, Кевина Рэндлмена и Кена Шемрока.

Хатико — собака, которая стала символом верности в Японии; псу установлен памятник на станции Сибуя.

Источники

•  (яп.) Акита (префектура) // Большой словарь японских топонимов Кадокава. Префектура Акита (5). — Токио: Кадокава сётэн, 1980.
• Акита (префектура) // 日本大百科全書 : 全26冊. — 2版. — 東京 : 小学館, 1994—1997.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Акита
• [www.pref.akita.lg.jp/ Официальный сайт] (яп.) (англ.)
• АКИТА // Япония от А до Я. Популярная иллюстрированная энциклопедия. (CD-ROM). — М.: Directmedia Publishing, «Япония сегодня», 2008. — ISBN 978-5-94865-190-3.
• Акита (префектура в Японии) // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

• [www.gsi.go.jp/KOKUJYOHO/CENTER/kendata/akita_heso.htm 秋田県] (яп.). Geospatial Information Authority of Japan. — Географические координаты населённых пунктов префектуры Акита. Проверено 23 июля 2010.
• [www.lasdec.nippon-net.ne.jp/cms/1,26,14,180.html 秋田県内市町村] (яп.). Local Authorities Systems Development Center. — Идентификационные коды, названия, почтовые адреса и телефоны администраций населённых пунктов префектуры Акита. Проверено 23 июля 2010.

Отрывок, характеризующий Акита (префектура)

Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.