Аккум, Фридрих

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фридрих Кристиан Аккум
Friedrich Christian Accum
Имя при рождении:

Фридрих Кристиан Аккум

Род деятельности:

химик

Дата рождения:

19 марта 1769(1769-03-19)

Место рождения:

Бюккебург

Дата смерти:

28 июня 1838(1838-06-28) (69 лет)

Место смерти:

Берлин

Фридрих Кристиан Аккум (нем. Friedrich Christian Accum; 29 марта 1769, Бюккебург — 28 июня 1838, Берлин) — немецкий химик, наиболее важными достижениями которого были разработка светильного газа, попытки борьбы с опасными пищевыми добавками и популяризация химии как науки среди широких слоёв населения.

С 1793 по 1821 годы Аккум жил в Лондоне. Получив образование аптекаря, он открыл свою собственную коммерческую лабораторию по производству химических веществ и лабораторного оборудования. Сам Аккум читал платные публичные лекции по практической химии и вел сотрудничество со многими научными институтами мира.

Заинтригованный работами Фридриха Уинсора, который продвигал идею введения газового освещения в Лондоне, Аккум также заинтересовался этим изобретением. По просьбе «Gas Light and Coke Company», Аккум поставил множество экспериментов в этой новой научной области. Спустя годы тесного сотрудничества с этой компанией, в 1812 году он стал членом её совета директоров. Перед компанией была поставлена задача создать первый газовый завод в Лондоне для снабжения светильным газом как жилых домов, так и зон общественного пользования. Аккум преуспел в проектировании и планировании работы этого невероятно успешного предприятия.

Большая часть публикаций Аккума были написаны на английском языке. Стиль их написания делал их доступными для чтения людьми, далекими от науки. Эти работы дали толчок многим научным открытиям, которые стали решающими в популяризации химии в то время. В 1820 году Аккум опубликовал «Трактат о фальсификации пищевых продуктов», в котором он протестовал против использования химических добавок в продуктах питания. В этой революционной работе впервые был поднят вопрос о контроле безопасности продуктов питания. Аккум стал первым, кто стал работать над этой проблемой и донёс свои идеи до широкой общественности. Его книга, вызывающая массу споров в то время, нашла своего читателя и хорошо продавалась. Однако, идеи, высказанные в книге, угрожали устоявшимся технологиям пищевой промышленности, тем самым, делая Аккума врагом Лондонских производителей продуктов питания. Аккум покинул Англию после поданного против него судебного иска. Остаток жизни Аккум работал преподавателем в промышленном институте Берлина.





Жизнь и работа

Молодость и образование

Аккум родился в Бюккебурге, Шаумбург-Липпе, около 50 км (31 миль) на запад от Ганновера. Его отец был родом из Флото и служил в пехотном полку в расчете Вильгельма фон Шаумбурга-Липпе. В 1755 году, отец Акуума поменял свою веру с иудаизма на протестантизм. Вскоре после этого, его отец женился на Джудис Верз ди Ла Мотте в Букенбурге. Джудис была дочерью производителя шляп, который принадлежал к французскому обществу Берлина, и внучкой беженца из Франции, подвергнувшегося преследованиям гугенотов во Франции.[1] При принятии баптизма, Аккум старший поменял своё имя с Маркуса Герца на Кристиана Аккума. В дополнение к имени «Кристиан», которое означает «последователь Христа», отец Аккума хотел подчеркнуть свою новую религиозную принадлежность изменением фамилии на «Аккум», что происходит от еврейского слова «Akum», что означает «Неиудейский». Неизвестно, была ли смена имени его собственной инициативой или он сменил имя под давлением семьи его невесты. После женитьбы Христиан Аккум открыл лавку по производству и продаже мыла в Букенберге. Девять лет спустя женитьбы на Джудис, Аккум получил от города юридически оформленное гражданство.[2] 9 мая 1772 года Христиан Аккум умер в возрасте 45 лет, спустя только три года после рождения его первого сына.

Фридрих Аккум посещал Букенбергскую Гимназию Адольфинум и дополнительно брал частные уроки по английскому и французскому языкам. Закончив гимназию, он стал обучаться профессии аптекаря в Ганновере в семье Бранде, которые были друзьями его семьи. Бранде также вели бизнес в Лондоне и были аптекарями Ганноверского Короля Англии, Георга III.[3] Как один из ведущих центров научных исследований в конце 18 века, Лондон привлекал лучшие умы со всей Европы.[4] Фридрих Аккум переехал туда в 1793 году. Он нашел работу в качестве ассистента в одной из аптек Бранде, расположенной на улице Арлингтон.

Первые годы в Лондоне

После приобретения опыт работы ассистентом в аптеке, Аккум обучался наукам и медицине в «Школе анатомии на Great Windmill Street» в Лондоне. Он познакомился с хирургом Антонио Карлисле (1768—1842) и лондонским химиком Вильемом Николсоном (1753—1815). В журнале Николсона (Nicholson’s Journal) Аккум опубликовал свою первую статью в 1798 году.[5] 10 мая 1798 года Аккум женился на Мэри Анне Симпсон (7 марта 1777 — 1 марта 1816, Лондон). Он англизировал своё имя до Фредерик. У Фредерика и Мэри родилось восемь детей, но только двое из них дожили до взрослых лет. Осенью 1799 года в журнале Николсона появился перевод революционной работы Франца Карла Ахарда по получению сахара из свеклы. До этого единственным растением, из которого получали сахар, был сахарный тростник, который выращивали далеко за пределами Англии. Информация, изложенная в работе Ахарда, сделала возможным создание производства сахара внутри страны, а потому привлекла большой интерес. Спустя короткое время после публикации статьи, Аккум получил образцы сахара (полученного из свеклы), присланные ему из Берлина, и представил их Вильяму Николсону. Николсон провел тщательный анализ двух видов сахара (из свеклы и сахарного тростника) и опубликовал детальный отчет в январском выпуске своего журнала, в котором указал, что существенной разницы во вкусе между этими двумя видами сахара нет.[6]

Работа в лаборатории, предпринимательство и преподавание

В 1800 году Аккум вместе со своей семьей переехал из дома 17 на улице Нaymarket в дом 11 на улице Old Comptom в Лондоне. Там он проживет следующие 20 лет. Его дом служил одновременно школой, лабораторией для проведения экспериментов и лавкой по продаже химических веществ и лабораторного оборудования. Визитная карточка Аккума того времени следующим образом описывает его деятельность:

Господин Аккум сообщает профессионалам и любителям химии, что он продолжает читать частные курсы лекций по Оперативной и Философской Химии, Практической Фармации и Искусству Анализа, помимо этого принимает Учеников на проживание в своем Доме и он все время продает в наиболее чистом возможном виде реагенты, применяемые в экспериментальной химии, и Полное Собрание Химических Аппаратов и Инструментов, способных подойти любому Покупателю.[7]

Аккум составил каталог товаров и распространял его среди своих клиентов в Лондоне. Этот каталог могли отправить и в другие города по просьбе покупателей. Многие годы учреждение Аккума было единственным значительным институтом в Англии, в котором читались лекции по теории химии и проводились практические занятия. Любителей химии приглашали провести простые эксперименты и, тем самым, улучшить свои знания. Лекции Аккума привлекали многих выдающихся студентов, таких как известный Лондонский политик, а затем и премьер-министр Лорд Пермелстон, Герцог Бедфорд, Герцог Нортумберленд. Помимо этого, его лаборатория была первой в Европе, которую посетили студенты и ученые из Соединенных Штатов, среди которых были Бенждамин Силлиман и Уиллиам Дандридж Пек. Когда Силлиман позднее стал Профессором Химии в Йельском колледже (предшественник Йельского университета) в Нью-Хейвене, он заказал оборудование для своей лаборатории у Аккума в Лондоне. Биограф Аккума, Чарльз Альберт Браун, отметил в одной из своих работ в 1925 году, что некоторые из старых американских колледжей к тому моменту ещё хранили чеки предприятия Аккума в Лондоне.[8]

С развитием нового лабораторного оборудования, Аккум позиционировал свой бизнес как бизнес в среднем ценовом диапазоне, с хорошим сочетанием цены и качества. Аккум разработал портативные лабораторные наборы инструментов, предназначенные для фермеров для анализа почвы и камней. Благодаря доступной цене от 3 до 80 фунтов стерлингов, эти наборы были первыми по-настоящему портативными лабораториями.[9]

Преподаватель и исследователь

В марте 1801 года, Фредерику Аккуму предложили должность в Королевском Институте на улице Аблемарл, исследовательском институте, основанном двумя годами ранее графом Румфордом. Согласившись на должность, он начал работать ассистентом у Гемфри Дэви, который был руководителем лаборатории, а позднее стал президентом Королевского Общества. Аккум прекратил работать в Королевском Институте в сентябре 1803 года. Его биограф, Р. Д. Коул, считает, что эта перемена в жизни Аккума связана с одновременным отъездом графа Румфорда в Париж. Румфорд был движущей силой сохранения должности Аккума. К 1803 году Аккум опубликовал ряд статей в Журнале Николсона, в которых обсуждался ряд вопросов: методы исследования для определения чистоты лекарственных препаратов, определение присутствия бензойных кислот в экстракте ванили, наблюдение за взрываемостью смесей фосфора и серы.[11] В 1803 году Аккум закончил одну из своих самых значительных публикаций. Коул, биограф Аккума, отмечает, что эта книга, «Система теоретической и практической химии», «была первым учебником общей химии, написанным на английском языке и основанным на новых принципах Лавуазье; так же она является выдающейся работой, потому написана в научно-популярном стиле, в то время как предмет излагается на уровне современного учебника».[12] Аккум проводил свою первую лекцию по химии и минералогии в маленькой комнате в своем доме на улице Old Compton. Аудитория его слушателей так быстро росла, что вскоре ему пришлось арендовать Медицинский Театр на Cock Street. После ухода из Королевского Института и вступления в новую должность в Институте Саррей он продолжил свои популярные лекции. Реклама в газете «The Times» 6 января 1809 года сообщает, что Аккум читает курс по минералогии и химическому анализу металлов каждую среду в вечернее время.[13] Его растущий интерес к минералогии в то время прослеживается в названиях его двух книг, написанных в период между 1803 и 1809 годами. Первая книга представляла собой двухтомный труд, вышедший в 1804 года под заголовком «Практический очерк по анализу минералов», который был переиздан в 1808 году как «Мануал Аналитической Минералогии». В 1809 году он опубликовал «Анализ курса лекций по минералогии». Начиная с 1808 года, во время работы в Институте Саррей", Аккум также опубликовал ряд статей о химических свойствах и составе минеральной воды в Философском Журнале Александра Тиллоха.[14] В 1811 году, когда Парижский производитель селитры, Бернард Куртуа впервые получил йод из пепла бурых водорослей, его открытие вызвало большой интерес у ученых. Аккум был одним из первых английских химиков, кто проводил эксперименты по выделению йода. В двух статьях, опубликованных в Философском Журнале Тиллоха в январе и феврале 1814 года, Аккум описал содержание йода в различных видах морских водорослей и привел детальное описание процесса выделения йода.[15]

Роль Аккума в истории светильного газа

Искусственное освещение какого-либо рода практически отсутствовало в период промышленного развития конца 18 и начала 19 веков. Использование свечей или масляных ламп для освещения текстильной фабрики было дорогим и экономически неоправданным. С появлением промышленных способов производства, текстильные цеха стали больше по размерам и им было необходимо более яркое освещение на более долгие промежутки времени. Благодаря высокому спросу на искусственное освещения и появлению работ Лавуазье, описывающих роль кислорода в процессе горения, в конце 18 века началось бурное развитие технологии освещения.[16]

Образование газов из угля было замечено Генри Клейтоном. Он поделился своими наблюдениями с Робертом Бойлем в письме, написанном в 17 веке. Это письмо было опубликовано в журнале Philosophical Transactions Королевского общества в 1739 году. Открытия Клейтона не находили применения вплоть до конца 18 века. Смесь газов, выделяющаяся при коксовании угля, нигде не использовалась до тех пор, пока Уильям Мердок не предложил использовать этот газ в качестве источника света. Похожие эксперименты провел Джордж Диксон в 1787 году в Кокфилде, Жан-Пьер Минкелерс в 1785 в Лёвене, Арчибальд Кохрейн в своем доме в Аббатстве Кулросс. Действующие прототипы будущих газовых заводов были впервые сконструированы в 1802 году в литейном цеху в городе Сохо и в 1805 году на бумагопрядильной фабрике Джоржда Ли в Салфорде, недалеко от Манчестера. Однако эта инновационная для того времени технология была воспринята многими критиками со скептицизмом. Только в 1810 году Мердока спросили в Палате Общин: «Вы имеете в виду, что станет возможным освещение без использования фитиля?»[17] И лишь во второй декаде 19 века светильный газ начали применять для освещения не только предприятий, но и улиц, и жилых помещений. Решающую роль в распространении искусственного освещения сыграл Фредерик Аккум.[18] Аккум оказался вовлеченным в работы по производству светильного газа благодаря усилиям Фридриха Альберта Винсора (1763—1830), другого немецкого иммигранта, развернувшего продолжительную общественную кампанию. В 1809 году, Аккум выступал перед Комитетом Парламента, который рассматривал вопрос о спонсировании компании по производству светильного газа, которую продвигал Винсор. Несмотря на то, что эта первая попытка получить финансирование оказалась неудачной, в 1810 году были перечислены необходимые денежные средства и была основана компания «Gas Light and Coke Company»[19]. Только что основанная компания подходила по всем требованиям для получения финансирования и начала свою работу в 1812 году, причем Аккум стал членом её совета директоров. Аккум контролировал строительство газового завода на Curtain Road, который стал первым предприятием такого рода в истории светильного газа. С того момента использование искусственного освещения уже не ограничивалось промышленными предприятиями и заводами и стало частью городской жизни. Вестминстерский мост начал освещаться газовыми лампами в 1813 году, а спустя год газовые лампы появились на улицах Вестминстера. В 1815 году Аккум опубликовал «Описание процесса производства светильного газа». Во введении, Аккум сравнивал предприятия по производству газа с водопроводными компаниями, которые работали в Лондоне с начала 18 века: «Благодаря газу, станет возможным освещение в каждой комнате, как до этого стал возможным водопровод». Когда эта книга была переведена на немецкий язык в Берлине в 1815 году, в неё было добавлено пояснение, так как в Берлине в то время не было водопровода: «Во многих жилых домах в Англии в стенах проложены трубы таким образом, что при необходимости нужно просто открыть кран, чтобы из него потекла вода».[20]

В 1814 году в Лондоне был только один газометер на 400 м3 (14000 кубических футов), а к 1822 году в Лондоне работало уже четыре газовых компаний, суммарный объем газометров которых достигал почти 1 млн футов.[21] Для того, чтобы расстояние, необходимое для доставки газа было насколько возможно коротким, газовые заводы открывались в тех районах города, где потребление газа было наибольшим. Появление таких заводов в густонаселенных частях городов натолкнулось на общественный протест. Это было связано с вредными отходами, вырабатываемыми на предприятиях. Особенно жесткой критике подвергли газовые заводы после взрывов, произошедших на одном из предприятий.[22] Аккум, который к тому моменту был ярым сторонником использования светильного газа, помимо занятий химией, в своих публикациях резко отрицал все доводы критиков по поводу газовых заводов. Проведя тщательный анализ, он показал, что в целом, несчастные случае были скорее результатом халатности рабочих завода, чем недостатков и недоработок технологического процесса, и их можно было избежать.[23]

С самого начала Аккум был озабочен утилизацией отходов производства светильного газа, среди которых были смолы и различные сернистые соединения. Обычно их просто закапывали или сливали в близлежащие водоемы. Аммонийные и сернистые соединения были особенно вредными для окружающей среды. В 1820 году Аккум начал требовать законодательных мер по приостановке слива этих побочных продуктов в сточные системы и реки. Немногие одобрили его инициативу.[24] Такие происшествия, как взрывы газа на заводах, привлекали гораздо больше внимания, чем долгосрочное влияние слива вредных отходов производства на окружающую среду.

«Смерть в котелке»

В 1820 году Аккум начал открыто выступать против вредных добавок в пищу, написав книгу «Трактат о фальсификации продуктов питания и кулинарных ядах». Некоторые добавки, получаемые из растений и применяющиеся как консерванты, использовались уже долгое время. В начале 19 века наблюдался резкий рост в производстве пищевых продуктов. Значительное увеличение количества добавок, используемых в этих процессах, заставило задуматься об их возможном влиянии на здоровье людей. Производство и доставка продуктов питания, вместо того, чтобы быть равномерно распределенными между городами и сельской местностью, начали стремительно концентрироваться на больших фабриках. Быстрый рост количества известных химических соединений и отсутствие законов, регулирующих их использование, дали возможность недобросовестным торговцам увеличивать свои доходы, нанося вред здоровью других людей.[25] Аккум был первым, кто публично заявил о рисках такой практики и донёс свои идеи до общественности.[26] Аккум выражает своё мнение по поводу использования пищевых добавок следующим образом: «Человек, который на дороге обворовывает другого на несколько шиллингов, приговаривается к смерти; в то время как тот, кто распространяет медленнодействующий яд для целого общества, уходит от ответственности».[27] Тысячи копий «Трактата о фальсификации продуктов питания и кулинарных ядах» были проданы в течение месяца спустя его публикации.[28] Его второе издание было опубликовано в том же году, а двумя годами позднее в Лейпциге был напечатан его перевод на немецкий. Обложка книги показывает, что Аккум был способен изобразить всю драматичность ситуации и, таким образом, привлечь внимание к своей научной книге. На обложке запечатлена прямоугольная рамка, поддерживающая паутину и окруженная переплетенными змеями. Паук притаился в центре паутины в ожидании жертвы, а наверху череп с подписью: «Смерть в котелке».[29] В главах книги описывались как безвредные виды мошенничества, такие как подмешивание сухих зерен гороха в кофе, так использование гораздо более опасных ядовитых веществ. Аккум разъяснял читателю, что в испанском оливковом масле было высокое содержание свинца, так как в процессе очистки масле применялись свинцовые контейнеры, и рекомендовал использовать масло, привезенное из других стран, таких как Франция и Италия, где такой практики не было.[30] Он остерегал от употребления яркие зеленые конфеты, продававшихся странствующими торговцами на улицах Лондона, так как их цвет был обусловлен добавлением красителя с высоким содержанием меди.[31] «Уксус», — разъяснял он читателям, «часто смешивался с серной кислотой для того, чтобы увеличить кислотность».[32] Особое внимание Аккум уделял пиву; переходя к его обсуждению в своем труде, он отмечает: «Напитки из солода и, особенно, портвейн, пользующийся популярностью у жителей Лондона и других больших городов, являются наиболее часто подделываемой продукцией».[33] Он заявлял, что в английское пиво иногда добавляли мед, патоку, купорос, перец и даже опиум. Среди наиболее шокирующих примеров, он отмечает добавление анамирты (растения семейства луносемянниковых, плоды которого использовались как отрава для рыб) в портвейн. Это стало известным во время Французских революционных войн, когда Аккум приписал интоксикационный эффект напитка к добавлению экстракта этого растения.[34] Аккум прибегал к различным методам подтверждения подлинности своих изысканий. Как доказательство использования анамирты он, помимо прочего, использовал данные об импорте, которые дополняли его собственные наблюдения за тем, как росла цена на это растение в каталоге товаров, используемых для пивоварения. Он так же наблюдал за историческими трендами цен на одни и те же товары.

«Трактат о фальсификации продуктов питания и кулинарных ядах» можно охарактеризовать следующим образом. Во-первых, как и в других ранних трудах Аккума, есть описание использованных им методик аналитической химии, таким образом, эти методики стали более доступными для широкого круга читателей. Он хотел сделать каждый тест воспроизводимым и в наипростейшем возможном виде любым непрофессионалом. Во-вторых, Аккум не ограничивался просто указанием на проблему. В конце каждой главы он включал имена торговцев, которые попадались на подделке продуктов питания до 1820 года. Таким образом, Аккум хотел лишить их бизнеса и таким образом воздействовать на экономику Лондона.[35]

Реакция на «Трактат о фальсификации продуктов питания и кулинарных ядах»

Еще до публикации своей книги Аккум хорошо понимал, что указание конкретных имен представителей Лондонского бизнеса может вызвать сопротивление или даже агрессивную реакцию. В предисловии к первому изданию книги он называет указание имен тех, кто подделывает продукты питания, «болезненной обязанностью»[36], которую он исполняет для проверки своих утверждений. Хотя далее он отмечает, что приводит только заверенные документацией Парламента данные[37], это не уберегло его от его оппонентов. Ко времени выхода второго издания, как он отмечает в предисловии, ему несколько раз угрожали. Далее он пишет, что хотел бы уведомить своих тайных врагов, что он донесет до последующих поколений данные о преступлениях, совершенных этими мошенниками — то есть, о добавлении ядовитых веществ в продукты питания.[38]

Скандал и судебный процесс

Процесс, который в итоге привел к отъезду Аккума из Англии и возвращению его в Германию, начался несколько месяцев спустя публикации его книги об отравлении продуктов питания. В течение долгого времени существовало множество мнений по поводу его изгнания из Англии. В конце концов, в 1951 году, Коул, в приложении к протоколу Королевского Института, нашел подтверждения того, что события, описанные в статье журнала Dictionary of National Biography[39], а позднее и в Allgemeinen Deutschen Biographie[40] (в соответствии с которыми, Аккум был обвинен в расхищении средств как библиотекарь Королевского Института и бежал в Германию), не соответствуют действительности. Коул полностью перепечатал протокол внеочередного собрания Королевского института от 23 декабря 1820 года,[41] который показывает, что эти события были инициированы благодаря наблюдению, сделанному библиотекарем Королевского института по имени Sturt. Sturt доложил своему начальству, что 5 ноября 1820 года, несколько страниц были удалены из книг в читальном зале института, книг, которые читал Аккум. По поручению своего начальства, Sturt вырезал небольшое отверстие в стене читального зала, чтобы наблюдать за Аккумом из соседней комнаты. Вечером 20 декабря, как записано в протоколе, Sturt мог видеть, как Аккум вырывал уносил с собой страницы работы о компонентах и использовании шоколада. Статья была из номера журнала Николсона. В доме Аккума на Old Compton Street был проведен обыск по приказу судьи города Лондона, и порванные страницы были действительно обнаружены. Они могли быть частями книг, принадлежавших Королевскому институту.

Магистрат, выслушав все дело, отметил, что хотя найденные в доме Аккума страницы могли быть частями ценных книг, они сами по себе не представляют никакой ценности. Если бы они весили фунт, Аккума можно было бы обвинить в порче фунта бумаги, но в данном случае Аккума нельзя признать виновным.[42]

Комитет Королевского института, который был собран 23 декабря 1820 году, однако, не согласился с этим решением, и принял решение предпринять дальнейшие правовые действия против Аккума. 10 января 1821 года, открытое письмо, направленное графу Спенсеру, президенту института, было опубликовано в The Times в защиту Аккума.[43] Письмо было подписано «A.C.», и Коул предположил, что автором был хирург Энтони Карлайл, который дружил с Аккумом с первых лет пребывания последнего в Лондоне. Эта непрошенная поддержка мало помогла Аккуму, как показали протоколы Королевского института от 16 апреля 1821.[44] В них утверждалось, что будет начат судебный процесс против Аккума за кражу бумаги на сумму 14 пенсов.[45] Двое его друзей были включены в обвинительное заключение. Издатель Рудольф Аккерман и архитектор Джон Папворс. Эти трое обвиняемых появились в суде и заплатили всего 400 фунтов стерлингов в качестве поручительства. Аккум не появился на судебном заседании.[46] Он бежал из Англии и вернулся в Германию.

Возвращение в Германию

За два года до его возвращения в Германию, Аккум опубликовал ряд книг, посвященных химии питания. В 1820 году он опубликовал две работы, одна по производству пива (Трактат об искусстве пивоварения), а другая о вине (Трактат об искусстве виноделия). В следующем году вышла в свет «Кулинарная химия», в которой Аккум представил практическую информацию о научных основах приготовления пищи. Он также опубликовал книгу о хлебе (Трактат об искусстве Создания хорошего и полезного хлеба). Даже тогда, когда он вернулся в Германию, его произведения продолжали переиздавать и они были переведены на французский, итальянский и немецкий языки, став доступными для широкой читательской аудитории в Европе, а также в США.[47] Сразу же после приезда в Германию, Аккум отправился в город Althaldensleben. Там, промышленник Johann Gottlob Nathusius приобретал различные объекты недвижимости и использовал их с целью основания обширного промышленного поселения. Nathusius был первым немцем в области производства сахара из свеклы, и создал завод по его производству в этом городе между 1813 и 1816. Именно обширная библиотека этого промышленника и его химическая лаборатория привлекла Аккума. Он остался только на короткое время в Althaldensleben, однако, вскоре он получил звание профессора в Gewerbeinstitut и Bauakademie в Берлине. Его лекции в области физики, химии и минералогии, были собраны в двух томах книги, Physische und der Chemische Beschaffenheit Baumaterialien, deren Wahl, Verhalten und zweckmässige Anwendung, изданной в Берлине в 1826 году. Это была единственная работа Аккума, изначально опубликованная на немецком языке.[48] Через несколько лет после переезда в Берлин, у Аккума уже был дом, построенный на 16 Marienstraße (позже 21 Marienstraße), где он жил до своей смерти. В последние годы жизни он страдал от тяжелой формы подагры, которая в конечном итоге стала причиной его смерти. Его болезнь резко обострилась в июне 1838 года, и его состояние ухудшилось. 28 июня, примерно через 16 лет после его возвращения в Германию, Аккум умер в возрасте 69 лет в Берлине. Он был похоронен там же на Доротеенштадтском кладбище.[49]

Библиография и первоисточники

Первый биографический очерк о жизни Фридриха Аккума был написан американским сельскохозяйственным химиком и историком науки Чарльзом Альбертом Брауном-младшим в 1925 году. Он тщательно изучал жизнь и творчество Аккума на протяжении десяти лет, в течение которых он имел доступ к информации от гражданских и церковных источников в Букенберге. Его энтузиазм был настолько велик, что он отправился в Германию в июле 1930 года, чтобы встретиться с Уго Отто Георг Ганс Вестфалем (26 августа 1873 — 15 сентября 1934), правнуком Аккума. Последняя публикация Брауна на эту тему, которая появилась в 1948 году в Chymia, журнале по истории химии, опирается в значительной степени на информацию, которую он собрал от Уго Вестфаля. Три года спустя, Коул опубликовал описание жизни Аккума, основанное на английских источниках. Он особенно интересовался поиском новой информации, чтобы осветить судебный процесс 1821 года. Как и Браун, Коул также обладал сравнительно небольшим объемом данных о последней части жизни Аккума в Берлине. Лоусон Кокрофт из Королевского химического общества в Лондоне отметил, что Фридрих Аккум был одним из тех химиков, которые, несмотря на значительные достижения в своей жизни, по большому счету, забыты сегодня.[50]

Список трудов Аккума

  • System of Theoretical and Practical Chemistry, London 1803 Vol 1,[51] Vol 2[52] Second edition 1807; Reprint Philadelphia 1808 Vol 1[53] Vol 2,[54] Second edition 1814 Vol 1[55] Vol 2[56]
  • A Practical Essay on the Analysis of Minerals, London 1804; Reprint Philadelphia 1809;[57] and a new edition expanded to two volumes in 1808 with the title A Manual of Analytical Mineralogy
  • An Analysis of a Course of Lectures on Mineralogy, London 1809, expanded edition in 1810 under the title A Manual of a Course of Lectures on Experimental Chemistry and Mineralogy
  • Descriptive Catalogue of the Apparatus and Instruments Employed in Experimental and Operative Chemistry, in Analytical Chemistry, and in the Pursuits of the Recent Discoveries of Electro-Chemical Science, London 1812
  • Elements of Crystallography, London 1813[58]
  • Practical Treatise on Gas-Light, London 1815, went through four English editions to 1818, rewritten with the title Description of the Process of Manufacturing Coal-Gas. For the lighting of streets, houses, and public buildings, with elevations, sections, and plans of the most improved sorts of apparatus. Now employed at the gas works in London, London 1819, Second edition 1820; German translation by Wilhelm August Lampadius entitled Praktische Abhandlung über die Gaserleuchtung: enthaltend eine summarische Beschreibung des Apparates und der Maschinerie, Berlin 1816, Second edition 1819; the 1816 French edition[59] Traité pratique de l’éclairage par le gaz inflammable contained a forward and was expanded by Friedrich Albert Winsor, Paris 1816; Italian Trattato pratico sopra il gas illuminante: contenente una completa descrizione dell’apparecchio … con alcune osservazioni, Milan 1817
  • A Practical Essay on Chemical Re-agents or Tests: Illustrated by a Series of Experiments, London 1816, expanded second edition 1818 with the title Practical Treatise on the Use and Application of Chemical Tests with Concise Directions for Analyzing Metallic Ores, Metals, Soils, Manures and Mineral Waters, Third edition 1828;[60] reprint Philadelphia 1817; French Traité pratique sur l’usage et le mode d’application des réactifs chimiques, Paris 1819;[61] Italian (translation of second English edition) Trattato practico per l’uso ed apllicazione de’reagenti chimici, Milan 1819
  • Chemical Amusement, a Series of Curious and Instructive Experiments in Chemistry Which Are Easily Performed and Unattended by Danger, London 1817, Second edition 1817, Third edition 1818, fourth reprint 1819; German Chemische Unterhaltungen: eine Sammlung merkwürdiger und lehrreicher Erzeugnisse der Erfahrungschemie, Kopenhagen 1819, entitled Chemische Belustigungen Nürnberg 1824; second American edition based on the third English edition with additions by Thomas Cooper, Philadelphia 1818; French translation by V. Riffault Manual de Chimie Amusante; ou nouvelles recreations chimiques, contenant une suite d’experiences d’une execution facile et sans danger, ainsi qu’un grand nombre de faits curieux et instructifs, 1827, Second edition 1829[62] later reprinted by A. D. Vergnaud, final and sixth reprinting Paris 1854; two volume Italian translation Divertimento chimico contenente esperienze curiose, Milan 1820, second expanded edition by Pozzi La Chimica dilettevole o serie di sperienze curiose e instruttive di chimica chi si esequiscono con facilità e sicurezza, Milan 1854
  • Dictionary of the Apparatus and Instruments Employed in Operative and Experimental Chemistry, London 1821, reprinted omitting the author’s name as Explanatory Dictionary of the Apparatus and Instruments Employed in the Various Operations of Philosophical and Experimental Chemistry by a Practical Chemist, London 1824
  • A Treatise on Adulterations of Food and Culinary Poisons: Exhibiting the Fraudulent Sophistications of Bread, Beer, Wine, Spirituous Liquors, Tea, Coffee, Cream, Confectionery, Vinegar, Mustard, Pepper, Cheese, Olive Oil, Pickles, and Other Articles Employed in Domestic Economy, and Methods of Detecting Them, London 1820,[63] Second edition 1820,[64] Third edition 1821, Fourth edition 1822; reprint Philadelphia 1820; German translation by L. Cerutti Von der Verfälschung der Nahrungsmittel und von den Küchengiften, Leipzig 1822, Second edition 1841
  • A Treatise on the Art of Brewing: exhibiting the London practice of Brewing, Porter, Brown Stout, Ale, Table Beer, and various other Kinds of Malt Liquors, London 1820, Second edition 1821; German translation by Accum’s niece Fredrica Strack Abhandlung über die Kunst zu brauen, oder Anweisung Porter, Braun-Stout, Ale, Tischbier ... zu brauen, Hamm 1821; French translation by Riffault Manual théorique et pratique du brasseur, Paris 1825, later reprinted by A. D. Vergnaud
  • Guide to the Chalybeate Spring of Thetford, London 1819[65]
  • A Treatise on the Art of Making Wine, London 1820, followed by many edition, the last being 1860; French Nouveau Manuel complet de la Fabrication des Vins de Fruits, 1827, later translation by Guilloud and Ollivier as Nouveau Manuel complet de la fabrication des vins de fruits, du cidre, du poiré, des boissons rafraîchissantes, des bières économiques et de ménage ..., Paris 1851[66]
  • Treatise on the Art of Making Good and Wholesome Bread, London 1821
  • Culinary Chemistry, exhibiting the scientific principles of Cookery, with concise instructions for preparing good and wholesome Pickles, Vinegar, Conserves, Fruit Jellies with observations on the chemical constitution and nutritive qualities of different kinds of food, London 1821
  • Physische und chemische Beschaffenheit der Baumaterialien, deren Wahl, Verhalten und zweckmässige Anwendung, 2 volumes, Berlin 1826

Напишите отзыв о статье "Аккум, Фридрих"

Примечания

  1. Cole, Friedrich Accum, p. 128
  2. Bürgerbuch der Stadt Bückeburg, Entry on February 22, 1764 cited in Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 831.
  3. About the Brande family as apothecaries to the English court, see Leslie G. Matthews, London’s Immigrant Apothecaries, 1600—1800, in: Medical History 18, 3 (1974), [www.pubmedcentral.nih.gov/picrender.fcgi?artid=1081579&blobtype=pdf available online] as PDF, p. 262—274, here p. 269f.
  4. Christa Jungnickel and Russell McCormmach Cavendish (American Philosophical Society:Philadelphia) 1996, p. 68
  5. Actual name is Journal of Natural Philosophy, Chemistry and the Arts.
  6. Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 834.
  7. Cole, Friedrich Accum, p. 129f. 1951. This cards was in the Banks Collection in the Department of Prints and Drawings in British Museum when Cole published his work.
  8. Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 842.
  9. Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 845.
  10. It was M. D. George’s opinion that Rowlandson caricatured Accum with the figure in the left corner. See Cole, Friedrich Accum, p. 131f. R. Burgess is of the contrary view: Humphry Davy or Friedrich Accum: a question of identification, in: Medical History 16,3 (1972), p. 290—293, [www.pubmedcentral.nih.gov/picrender.fcgi?artid=1034984&blobtype=pdf available online] PDF-Dokument from PubMed Central.
  11. Cole, Friedrich Accum, p. 131 lists On the Separation of Argillaceous Earth from Magnesia, in: Journal of Natural Philosophy, Chemistry and the Arts 2 (1798), p. 2; An Attempt to Discover the Genuineness and Purity of Drugs and Medicinal Preparations, in: Journal of Natural Philosophy, Chemistry and the Arts 2 (1798), p. 118; A Historical Note on the Antiquity of the Art of Etching on Glass, in: Journal of Natural Philosophy, Chemistry and the Arts 4 (1800), p. 1-4; The Occurrence of Benzoic Acid in Old Vanilla Pods, in: Journal of Natural Philosophy, Chemistry and the Arts 1 (1802), p. 295—302; Analysis of New Minerals such as the so called Salt of Bitumen, the Bit-Nobin of the Hindoos, in: Journal of Natural Philosophy, Chemistry and the Arts 5 (1803), p. 251—255; On Egyptian Heliotropium, in: Journal of Natural Philosophy, Chemistry and the Arts 6 (1803), p. 65-68; Experiments and Observations on the Compound of Sulphur and Phosphorus and the dangerous Explosions it makes when exposed to Heat, in: Journal of Natural Philosophy, Chemistry and the Arts 6 (1803), p. 1-7.
  12. Cole, Friedrich Accum, p. 130.
  13. Cole, Friedrich Accum, p. 132 citing the notice. It appeared in The Times on January 6, 1809, Nr. 7562.
  14. Cole, Friedrich Accum, p. 132
  15. Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 851.
  16. Schivelbusch, Lichtblicke, p. 16f.
  17. Cited in Schivelbusch, Lichtblicke, p. 22
  18. Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 1021.
  19. On May 5 and May 6, 1809, Accum testified before a committee of the House of Commons. His testimony is reprinted in Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 1009−1011.
  20. For the German edition see: Praktische Abhandlung über die Gaserleuchtung, Ausgabe Berlin o. J. (1815), cited by Schivelbusch, Lichtblicke, p. 33.
  21. Schivelbusch, Lichtblicke, p. 36.
  22. Schivelbusch, Lichtblicke, p. 38-44.
  23. Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 1013.
  24. Akos Paulinyi, Gasanstalten — die Großchemie in Wohnvierteln, in: Akos Paulinyi / Ulrich Troitzsch, Mechanisierung und Maschinisierung 1600 bis 1840, (Propyläen:Berlin) 1991, p. 423—428, see p. 427.
  25. Owen R. Fennema: Food additives — an unending controversy, in: The American Journal of Clinical Nutrition 46 (1987), p. 201—203, see p. 201, [www.ajcn.org/cgi/reprint/46/1/201.pdf available online] as a PDF.
  26. Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 1028.
  27. Satin Morton. Death in the Pot. — New York: Prometheus Books, 2007. — P. 153.
  28. Von der Verfälschung der Nahrungsmittel und von den Küchengiften, Leipzig 1822, Preface to the second edition, p. xxiii.
  29. 2 Kings, 4:40;
  30. Von der Verfälschung der Nahrungsmittel und von den Küchengiften, Leipzig 1822, p. 222f.
  31. Von der Verfälschung der Nahrungsmittel und von den Küchengiften, Leipzig 1822, p. 214f.
  32. Von der Verfälschung der Nahrungsmittel und von den Küchengiften, Leipzig 1822, p. 211.
  33. Von der Verfälschung der Nahrungsmittel und von den Küchengiften, Leipzig 1822, p. 97.
  34. Von der Verfälschung der Nahrungsmittel und von den Küchengiften, Leipzig 1822, p. 104f.
  35. Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 1032.
  36. Accum, A Treatise on Adulterations of Food and Culinary Poisons (1820) p. iv-v
  37. Accum, A Treatise on Adulterations of Food and Culinary Poisons (1820) p. v
  38. Von der Verfälschung der Nahrungsmittel und von den Küchengiften, Leipzig 1822, p. xxiv.
  39. «Accum, Friedrich Christian». Dictionary of National Biography. London: Smith, Elder & Co. 1885—1900
  40. Alphons Oppenheim, Friedrich Christian Accum, in: Allgemeine Deutsche Biographie, (Historische Commission bei der Königl. Akademie der Wissenschaften:Lepzig) Vol. 1, p. 27, [mdz.bib-bvb.de/digbib/lexika/adb/images/adb001/@ebt-link?target=idmatch(entityref,adb0010043) available online] from the Bayerischen Staatsbibliothek Munich.
  41. Cole, Friedrich Accum, p. 137f.; ref. Minutes 1 and 2 of the extraordinary meeting of the Royal Institution on December 23, 1820, chaired by vice-president Charles Hatchett
  42. Cole, Friedrich Accum, p. 138.
  43. The Times Number 11140, January 10, 1821, p. 3, available online at the Wikimedia Commons.
  44. Cole, Friedrich Accum, p. 140.
  45. «Mr Moore reported that a Bill of Indictment had been preferred at the last January Westminster Sessions against Frederick Accum for feloniously stealing and taking away 200 pieces of paper of the value of ten pence, and also for feloniously stealing and taking away four ounces weight of paper of the value of four pence, the property of the Members of the Royal Institution of Great Britain», Cole, Friedrich Accum, p. 140.
  46. From the minutes of the Royal Institution: «Mr Accum thereupon appeared in Court with his two Sureties Randolph [sic!] Ackermann of the Strand, Publisher, and John Papworth of Bath Place New Road, Architect, and entered into the usual Recognizances himself in £200, and the Sureties in £100 each.» Cole, Friedrich Accum, p. 140f.
  47. Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 1022-4, 1145.
  48. Browne, The life and chemical services of Frederick Accum, p. 1144-5.
  49. Hans-Jürgen Mende: Lexikon Berliner Grabstätten, (Haude & Spener:Berlin) 2006, ISBN 3-7759-0476-X, p. 14.
  50. Cockroft, Lawson [www.rsc.org/Library/LICHelp/HistoricalChemistry/Thereisdeathinthepot/WhyisAccumimportant.asp Why is Accum important?](недоступная ссылка — история). Royal Society of Chemistry. Проверено 1 апреля 2008. [web.archive.org/20060623134328/www.rsc.org/Library/LICHelp/HistoricalChemistry/Thereisdeathinthepot/WhyisAccumimportant.asp Архивировано из первоисточника 23 июня 2006]. «Fredrick Accum is representative of a chemist who is largely forgotten these days but nevertheless contributed to important changes in society […]».
  51. [books.google.com/?id=kp0IAAAAIAAJ&printsec=frontcover&dq=editions:001AtwwGLTfUafVLbkL#PPP11,M1 System of Theoretical and Practical Chemistry]. — Google books, 1803. — Vol. 1.
  52. [books.google.com/?id=iJwIAAAAIAAJ&printsec=toc System of Theoretical and Practical Chemistry]. — Google books, 1803. — Vol. 2.
  53. [books.google.com/?id=0Fw3AAAAMAAJ&pg=PA1#PPR1,M1 System of Theoretical and Practical Chemistry]. — Google books, 1808.
  54. [books.google.com/?id=T0E3AAAAMAAJ&printsec=frontcover System of Theoretical and Practical Chemistry]. — Google books, 1808.
  55. [books.google.com/?id=OnQ3AAAAMAAJ&pg=PA1#PPR1,M1 System of Theoretical and Practical Chemistry]. — Google books, 1814.
  56. [books.google.com/?id=C2k3AAAAMAAJ&pg=PA1#PPP5,M1 System of Theoretical and Practical Chemistry]. — Google books, 1814.
  57. [books.google.com/?id=k-0MAAAAYAAJ&pg=PA26 A Practical Essay on the Analysis of Minerals]. — Google books, 1809.
  58. [books.google.com/?id=v_8JAAAAIAAJ&printsec=frontcover Elements of Crystallography]. — Google books, 1813.
  59. [books.google.com/?id=Zu0OAAAAYAAJ&printsec=frontcover Traité pratique de l’éclairage par le gaz inflammable]. — Google books, 1816.
  60. [books.google.com/?id=wqheCWzqvR8C&pg=PA455 Chemical Re-agents or Tests and their Applications in Analyzing Waters, Earths, Metalliferrous Ores, Metallic Alloyes &c]. — Google books, 1828.
  61. [books.google.com/?id=xe0MAAAAYAAJ&pg=PR3 Traité pratique sur l’usage et le mode d’application des réactifs chimiques]. — Google books, 1819.
  62. [books.google.com/?id=VVYOAAAAQAAJ&pg=PP5 Manual de Chimie Amusante; ou nouvelles recreations chimiques, contenant une suite d’experiences d’une execution facile et sans danger, ainsi qu’un grand nombre de faits curieux et instructifs]. — Google books, 1829.
  63. [www.archive.org/details/treatiseonadulte00accuiala A Treatise on Adulterations of Food and Culinary Poisons: Exhibiting the Fraudulent Sophistications of Bread, Beer, Wine, Spirituous Liquors, Tea, Coffee, Cream, Confectionery, Vinegar, Mustard, Pepper, Cheese, Olive Oil, Pickles, and Other Articles Employed in Domestic Economy, and Methods of Detecting Them]. Archive.org. Проверено 1 апреля 2008. [www.webcitation.org/6F7mdcVaf Архивировано из первоисточника 15 марта 2013].
  64. [www.archive.org/details/treatiseonadulte00accurich A Treatise on Adulterations of Food and Culinary Poisons: Exhibiting the Fraudulent Sophistications of Bread, Beer, Wine, Spirituous Liquors, Tea, Coffee, Cream, Confectionery, Vinegar, Mustard, Pepper, Cheese, Olive Oil, Pickles, and Other Articles Employed in Domestic Economy, and Methods of Detecting Them]. Archive.org. Проверено 1 апреля 2008. [www.webcitation.org/6F7meL3RM Архивировано из первоисточника 15 марта 2013].
  65. [books.google.com/?id=pxYPAAAAYAAJ&pg=PR8ei=fEjpR_vgGaO6jgGIhL3WBA#PPR1,M1 Guide to the Chalybeate Spring of Thetford]. — Google books, 1819.
  66. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k205899r Nouveau Manuel complet de la fabrication des vins de fruits, du cidre, du poiré, des boissons rafraîchissantes, des bières économiques et de ménage ...]. Gallica. Проверено 1 апреля 2008. [www.webcitation.org/6F7mfIdrx Архивировано из первоисточника 15 марта 2013].

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Фридрих Аккум
  • [www.lib.k-state.edu/depts/spec/rarebooks/cookery/accum1821.html Fredrick Accum, Culinary Chemistry] (англ.). lib.k-state.edu. Проверено 3 марта 2013. [www.webcitation.org/6F7mhYka7 Архивировано из первоисточника 15 марта 2013].
  • [www.rsc.org/Education/EiC/issues/2005Mar/Thefightagainstfoodadulteration.asp The fight against food adulteration] (англ.). rsc.org. Проверено 3 марта 2013. [www.webcitation.org/6F7mi5gGf Архивировано из первоисточника 15 марта 2013].

Отрывок, характеризующий Аккум, Фридрих

– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.