Акопян-Тамарина, Нелли Суреновна

Нелли Суреновна Акопян-Тамарина
Место рождения	Москва
Страна	СССР СССР, Россия Россия, Великобритания Великобритания
Профессии	пианистка, педагог
Инструменты	фортепиано

Нелли Суреновна Акопян-Тамарина (род. 5 января 1941 года, Москва) — российская и британская пианистка.

Биография

В возрасте девяти исполняла концерты Гайдна с оркестром. Окончила Центральную музыкальную школу (класс Анаиды Сумбатян), затем Московскую консерваторию (1964), где стала одной из последних учениц Александра Гольденвейзера и первой ученицей Дмитрия Башкирова. Ещё студенткой выиграла в 1963 г. Международный конкурс имени Роберта Шумана в ГДР, затем в 1974 г. была удостоена там же Премии Роберта Шумана как преданная исполнительница шумановского репертуара. Была также известна как интерпретатор произведений Фридерика Шопена и Иоганнеса Брамса.

В 1970-е гг. исполнительская карьера Акопян была в значительной степени заблокирована властями из-за того, что её сестра подала документы на выезд из СССР в Израиль. Затем ей удалось выехать в Прагу, где она посвятила себя преимущественно педагогической деятельности, а также занималась живописью. В дальнейшем Акопян-Тамарина обосновалась в Великобритании и вернулась к концертной деятельности. В 2002 г. она после 25-летнего перерыва выступила в Москве. Положительную оценку критики получило и выступление пианистки в Киеве в 2006 году:

Нелли Акопян-Тамарина выписала шумановский Фортепианный концерт максимально насыщенными красками. В её исполнении все казалось значительно преувеличенным, будто показанным в замедленной съемке, а детали пассажей или мелизмов приобретали редко присущий им вес.

Концертирует в Великобритании.

Отрывок, характеризующий Акопян-Тамарина, Нелли Суреновна

Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.