Акора

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Город
Акора
англ. Akora
Страна
Пакистан
Провинция
Хайбер-Пахтунхва
Координаты
Население
20 157 человек (2010)
Часовой пояс
Показать/скрыть карты

Акора (англ. Akora), (урду اکوڑہ خٹک) — город на территории провинции Хайбер-Пахтунхва, Пакистана. Расположен на стратегическом шоссе Пешавар — Равалпинди. В прошлом — одно из первых афганских феодальных княжеств.





История

Княжество Акора было образовано афганским (паштунским) племенем хаттак в середине XVI века на правобережье Инда, в Пешаварской равнине и на территории восточного Кохата. Первым правителем Акоры был мелик Акор, вождь хаттаков, охранявший по поручению Великого Могола Акбара проходившие здесь караванные пути.

В XVII столетии в Акоре родился и правил Хухшаль-хан Хаттак (16131689), знаменитый афганский поэт, попытавшийся путём восстания освободиться из-под власти Могольской империи, но потерпевший неудачу. В 1739 году княжество Акора подпадает под власть Надир-шаха Афшара, а в конце 1747 года влилось в афганскую Дурранийскую державу.

Демография

Население[1]
1998 2010
19 317 20 157

Напишите отзыв о статье "Акора"

Литература

Рейснер И. М. «Развитие феодализма и образование государства у афганцев», Москва 1954.

Примечания

  1. [world-gazetteer.com/wg.php?x=&men=gpro&lng=en&des=wg&geo=-2942&srt=pnan&col=abcdefghinoq&msz=1500&pt=c&va=&geo=446425213 Akora] (англ.). Проверено 26 февраля 2011. [www.webcitation.org/66MnzlfAU Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Акора

– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.