Аксёнова, Огдо Егоровна

Огдо Егоровна Аксёнова
Имя при рождении:	Евдокия Егоровна Аксёнова
Дата рождения:	8 февраля 1936(1936-02-08)
Место рождения:	Боганида, Таймырский (Долгано-Ненецкий) национальный округ, СССР
Дата смерти:	14 февраля 1995(1995-02-14) (59 лет)
Место смерти:	Дудинка, Россия
Род деятельности:	долганская поэтесса

Огдо́ Его́ровна Аксёнова (настоящее имя Евдокия, долг. Огдуо Аксёнова); 8 февраля 1936, Боганида — 14 февраля 1995, Дудинка) — долганская поэтесса, основоположник долганской письменной литературы.

Биография

Стихотворения начала писать ещё в школе. За рассказ «Павел Чуприн» в 1956 году получила в газете «Советский Тай­мыр» премию.

В Попигае Огдо стала культработником. В 1967 году Огдо награ­дили орденом «Знак Почёта».

В 1969 году норильская газета «Заполярная правда» опубликовала в переводе Валерия Кравца и первые стихи Аксёновой. После выхода «Заполярной правды» Аксёновой тут же предложили опубликовать стихи в популярном журнале «Работ­ница».

Позже у Аксёновой появилась задумка напечатать свои стихи и сказки по-долгански. Якутские полиграфисты пообещали подобрать нужные шрифты, которые бы учитывали специфику долганского языка. Книга вышла в 1973 году. Она получила название «Бараксан».

Вторую книгу Аксёнова хотела полностью построить на песенном материале. Она назвала её «Песни долган». Красноярский композитор Леонид Масленников впервые все мелодии долган нанёс на ноты.

В 1977 году Аксёнова поступила на московские Высшие литературные курсы.

Чуть раньше Аксёнова с подачи Валентина Берестова познакомилась с московским писателем Леонидом Яхниным, который взялся переводить её стихи и сказки для детей. Валентин Берестов с необычайной энергией взялся пробивать материалы этого дуэта в столичное издательство «Малыш». В итоге была издана детская книга «Морошка».

На высших литературных курсах Аксёнова всерьёз обратилась к проблемам долганской письменности. В письме своему первому переводчику Валерию Кравцу она в марте 1978 года сообщала, что хочет учесть опыт других народов. «Сейчас вплотную занялась нашим алфавитом, — писала Аксёнова. — У якутов пять букв возьму и хочу у казахов две буквы взять».

Первый проект своего алфавита Аксёнова подготовила уже к концу 1978 года. Её вариант во многом поддержали новосибирские филологи.

В 1979 году был утверждён долганский алфавит. Спустя год начальство разрешило организовать в одной из школ Дудинки экспериментальное обучение первоклассников по рукописному букварю Аксёновой. А в 1983 году красноярские полиграфисты издали на ротапринте четвёртый вариант аксёновского учебника, по которому стали заниматься уже шесть школ Таймырского округа.

Однако, руководители управления народного образования не сразу поддержали стремления Аксёновой и утверждали, что долганам достаточно знать только русский язык. Лишь в 1990 году издательство «Просвещение» выпустило уже седьмую версию долганского букваря Аксёновой. И именно эта седьмая версия, наконец, получила официальное признание властей.

Все 1980-е годы Аксёнова занималась также составлением словаря долганского языка на четыре тысячи слов для начальной школы и выверкой материалов томских учёных для академического словаря, в который вошло двадцать тысяч слов.

Огдо Аксёнова также работала старшим редактором в национальном отделе окружного радио.

Под конец жизни Аксёнова решила вернуться к старой обрядовой поэзии долган.

Умерла Огдо Аксёнова в ночь на 14 января 1995 года.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Аксёнова, Огдо Егоровна

Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.