Аксёнов, Павел Васильевич

Павел Васильевич Аксёнов
председатель Казанского городского совета депутатов трудящихся
1930 — 1935
Рождение:	28 января 1899(1899-01-28) село Покровское, Ряжский уезд, Рязанская губерния
Смерть:	1991(1991)
Место погребения:	Арское кладбище, Казань
Супруга:	Евгения Соломоновна Гинзбург
Дети:	Василий Аксёнов, Майя Аксёнова, Алексей Гинзбург (приёмный сын)
Партия:	РСДРП(б) → РКП(б) → КПСС
Награды:

Па́вел Васи́льевич Аксёнов (1899—1991) — советский партийный деятель, председатель Казанского городского совета депутатов трудящихся (1930—1935), член бюро Татарского обкома партии. Награждён орденом Ленина. С 1918 года — член РСДРП(б). Член продотряда. Отец писателя В. П. Аксёнова, муж Евгении Гинзбург.

Биография

Павел Аксёнов родился 28 января 1899 года в селе Покровское Ряжского уезда Рязанской губернии.

Павел Васильевич окончил церковно-приходскую школу, а в 1919 году — Центральную советскую партийную школу имени Я. М. Свердлова.

Аксёнов вёл активную трудовую деятельность, сменив несколько работ и должностей. Работать начал в юном возрасте, успев побывать пастухом, рабочим, путевым обходчиком на Рязанской железной дороге и на некоторых московских предприятиях. Позже он был помощником писаря, членом волостного земельного комитета Покровской волости.

С 1918 года — на партийной работе: секретарь ячейки РКП(б) в родном селе, с осени 1919 года — агитатор политуправления Юго-Западного фронта на станции Ряжск, инструктор политотдела 15-й Инзенской (Сивашской) дивизии. Принимал непосредственное участие в боевых операциях под Каховкой.

В период с 1921 по 1922 годы он работает на разных должностях в Гришинском уездном Комитете партии Донецкой губернии. С 1923 по 1928 год заведовал отделом агитации и пропаганды Рыбинского, Орловского, Нижне-Тагильского губкомов партии.

Затем переехал в Казань, работал секретарём Кировского райкома партии.

С 1930 по 1935 годы — председатель Татпрофсовета. При нём организуется Всетатарский конкурс на лучшее предприятие, проводятся общественные смотры состояния работы по оздоровлению условий труда. В этот же период подавляющее большинство рабочих было переведено на 7-часовой рабочий день, а работающих вредных производствах и подземных работах — на 6-ти часовой. Мерой труда колхозников стал трудодень. В 1933 году наконец-то было осуществлено всеобщее начальное обучение. Введено всеобщее семилетнее обучение в городах и частично на селе. В годы председательства Павла Васильевича наметился рост педагогических учебных заведений. Большая часть студентов стала получать государственную стипендию.

Профсоюзы принимают самое активное участие в избирательных кампаниях. Среди избранных депутатов городских Советов половину составляют рабочие, которые непосредственно заняты на производстве. В сельских Советах почти три четверти депутатов — колхозники.

Кроме того, профсоюзы значительно усиливают связи с подшефными частями Красной Армии, оказывая им материальную помощь. На предприятиях создаются кружки военных знаний. Проходят изменения и внутри самих профсоюзов.

В марте 1932 года Аксёнов выступает на IХ съезд профсоюзов республики с докладом о работе Татпрофсовета.

В 1935 году Павел Васильевич избран председателем Казанского горисполкома. Параллельно с этим до 1937 года также являлся членом ЦИК ТАССР, СССР, ВЦИК.

В 1937 году решением Пленума Казанского горсовета его снимают с должности председателя горсовета и выводят из членов Президиума с формулировкой «за притупление большевистской бдительности, невыполнение постановления ВЦИК от 04.05.1937 о перестройке работы Совета, за антигосударственную практику работы». В том же году он был необоснованно осуждён и репрессирован. В 1939 году был приговорён к смертной казни, которую вскоре заменили на 15 лет лагерей.

Почти 18 лет находился в лагерях Инты, Коми АССР и в ссылке в Красноярском крае. В 1956 году Павла Васильевича Аксёнова реабилитировали. Этот этап жизни Павла Васильевича был отражён в его автобиографической книге «Последняя вера», которая была опубликована уже после его смерти.

Умер Павел Васильевич Аксёнов в 1991 году. Похоронен в Казани на Арском кладбище.

В 2009 году в Казани был открыт Дом-музей Аксёновых.

Отрывок, характеризующий Аксёнов, Павел Васильевич

Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.