Акт капитуляции Германии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Акт о безоговорочной капитуляции Германских вооружённых сил
</div>
Дата подписания 7 мая 1945 года
— место Франция Франция, Реймс
Вступление в силу
— условия
8 мая 1945 года
Безоговорочная капитуляция вооружённых сил Германии перед союзниками
Стороны Третий рейх Третий рейх,
СССР СССР,
Великобритания Великобритания,
США США,
Франция Франция
Язык английский (первый акт), английский, русский, немецкий (второй акт).
Викитека содержит текст:
ru:Акт о безоговорочной капитуляции Германии (7 мая)

Акт о безогово́рочной капитуля́ции Герма́нских вооружённых сил (англ. German Instrument of Surrender, фр. Actes de capitulation de l’Allemagne nazie, нем. Bedingungslose Kapitulation der Wehrmacht) — юридический документ, установивший перемирие на направленных против Германии фронтах Второй мировой войны, обязавший германских военнослужащих к прекращению сопротивления, сдаче личного состава в плен и передаче материальной части вооружённых сил противнику, фактически означавший выход Германии из войны. Он был подписан представителями Верховного командования вермахта, верховного командования Западных союзников и Советского Союза.

Был подписан 7 мая в 02:41 (по среднеевропейскому времени) в Реймсе начальником Оперативного штаба Верховного командования германской армии, генерал-полковником Альфредом Йодлем. Капитуляцию приняли: от англо-американской стороны генерал-лейтенант армии США, начальник Главного штаба Союзных экспедиционных сил Уолтер Бедел­л Смит, от СССР — представитель Ставки Верховного Главнокомандования при командовании союзников генерал-майор Иван Алексеевич Суслопаров­. Акт подписал также заместитель начальника Штаба национальной обороны Франции бригадный генерал Франсуа Севез в качестве свидетеля.­ Аутентичным является английский текст данного акта[1].

Капитуляция нацистской Германии вступила в силу 8 мая в 23:01 (по среднеевропейскому времени)[2].

По требованию Сталина 8 мая в пригороде Берлина Карлсхорсте состоялось вторичное подписание капитуляции. Данный документ был составлен на английском, русском и немецком языках, аутентичными считаются только английский и русский тексты[1].

Дата официального объявления о подписании капитуляции (8 мая в Европе, 9 мая в СССР) стала праздноваться как День Победы соответственно в Европе и в СССР.





Идея безоговорочной капитуляции и подготовка текста акта

Идея безоговорочной капитуляции Германии была впервые оглашена президентом Рузвельтом 13 января 1943 года на конференции в Касабланке[3] и с тех пор стала официальной позицией Объединённых Наций. Проект текста капитуляции с января 1944 г. разрабатывала Европейская Консультативная комиссия; текст (именовавшийся «Условия капитуляции Германии») был согласован в конце июля и одобрен главами союзных правительств. Этот обширный документ был направлен в частности в Высший Штаб Союзных экспедиционных сил (Supreme Headquarters Allied Expeditionary Force — S.H.A.E.F), где его, однако, воспринимали не как обязательную инструкцию, а как рекомендации. Поэтому когда 4-5 мая 1945 г. вопрос о капитуляции Германии встал практически, в союзном штабе не воспользовались имеющимся документом (возможно, опасаясь, что споры по содержащимся в нём политическим статьям усложнят переговоры с немцами), а разработали свой короткий, чисто военный документ, который в конечном итоге и был подписан. Текст был разработан группой американских офицеров из окружения союзного главнокомандующего Дуайта Эйзенхауэра; основным автором текста был полковник Филимор из 3-го (оперативного) отдела SHAEF[4]. Для того, чтобы он не противоречил проекту Европейской комиссии, по предложению английского дипломата посла Вайнанда[5] в текст документа была внесена статья 4, предполагавшая возможность замены этого акта «другим генеральным документом о капитуляции, заключенным Объединенными Нациями или от их имени» (некоторые российские источники, впрочем, приписывают идею этой статьи советскому представителю при командовании союзников Суслопарову).

Частичные капитуляции

Общей капитуляции Германии предшествовала серия частичных капитуляций крупнейших соединений, остававшихся у Третьего Рейха:

29 апреля 1945 года акт о капитуляции группы армий «С» (в Италии) подписал в Казерте её командующий генерал-полковник Г. Фитингоф-Шеель.

2 мая 1945 года перед Красной Армией капитулировал берлинский гарнизон под командованием Гельмута Вейдлинга.

В тот же день у нового главы германского правительства гросс-адмирала Карла Дёница состоялось совещание. Оценив военную обстановку как безнадежную, участники совещания решили сосредоточить главные усилия на том, чтобы спасти возможно больше немцев от Красной Армии, избегая военных действий на Западе и продолжая действия против англо-американцев только в той мере, в какой они будут препятствовать попыткам немецких войск уклониться от Красной Армии. Поскольку же, ввиду соглашений между СССР и западными союзниками, добиться капитуляции только на Западе трудно, следует проводить политику частных капитуляций на уровне групп армий и ниже.[5].

4 мая вновь назначенный главнокомандующим германскими ВМС адмирал флота Ганс-Георг Фридебург подписал акт о капитуляции всех германских вооруженных сил в Голландии, Дании, Шлезвиг-Гольштейне и Северо-Западной Германии перед 21-й группой армий фельдмаршала Б. Монтгомери.

5 мая перед американским генералом Д. Деверсом капитулировал генерал пехоты Ф. Шульц, командовавший группой армий «G», действовавшей в Баварии и Западной Австрии. Однако на юге у Рейха оставалась ещё крупная группировка групп армий «Центр» и «Австрия» (бывш. «Юг») под командованием генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга.

Первый акт

Подписав 4 мая в Люнебурге акт о капитуляции германских войск на севере, адмирал Фридебург направился в штаб-квартиру Эйзенхауэра, располагавшуюся в Реймсе, с тем чтобы по поручению Дёница поставить перед ним вопрос о капитуляции немецких войск на Западном фронте. Так как из-за нелётной погоды он был вынужден добираться от Брюсселя до Реймса на автомобиле, в Реймс немецкая делегация прибыла только к 17:00 5 мая. Между тем Эйзенхауэр заявил своему начальнику штаба Уолтеру Беделлу Смиту, что с немцами торга не будет и он не намерен видеть немцев до тех пор, пока они не подпишут условий капитуляции. Переговоры были поручены генералам У. Б. Смиту и Карлу Стронгу (последний участвовал в переговорах о капитуляции Италии в 1943).

Переговоры проходили в помещении оперативного отдела союзного штаба (этот штаб помещался в здании, которое называли «красным школьным зданием», собственно — в здании технического коллежа). Для того, чтобы продемонстрировать Фридебургу бесперспективность положения немцев, Смит велел увесить стены картами, обозначавшими положение на фронтах, а также картами с обозначением якобы готовящихся союзниками ударов. Эти карты произвели на Фридебурга большое впечатление. Фридебург предложил Смиту капитуляцию оставшихся немецких войск на Западном фронте; Смит отвечал, что Эйзенхауэр отказывается продолжать переговоры, если предложение о капитуляции не будет относиться также и к Восточному фронту: возможна только общая капитуляция, причём войска на Западе и Востоке должны оставаться на своих местах. На это Фридебург ответил, что у него нет полномочий на подписание общей капитуляции. Изучив представленный ему текст акта о капитуляции, Фридебург телеграфировал Деницу, прося разрешения подписать общую капитуляцию или послать для этого Кейтеля и командующих воздушными и морскими силами.

Дёниц счёл условия капитуляции неприемлемыми и послал в Реймс Йодля, который был известен как категорический противник капитуляции на Востоке. Йодль должен был объяснить Эйзенхауэру, почему общая капитуляция невозможна. Он прибыл в Реймс вечером 6 мая. После часовой дискуссии с ним Смит и Стронг пришли к выводу, что немцы просто тянут время, чтобы успеть переправить на Запад как можно больше войск и беженцев, о чём и доложили Эйзенхауэру. Последний велел Смиту передать немцам, что «если они не прекратят искать отговорки и тянуть время, я немедленно закрою весь фронт союзников и силой остановлю поток беженцев через расположение наших войск. Я не потерплю никаких дальнейших проволочек». Получив этот ответ, Йодль понял, что его положение безвыходно, и запросил у Дёница полномочий на общую капитуляцию. Дёниц назвал поведение Эйзенхауэра «самым настоящим шантажом», однако, также поняв безвыходность ситуации, вскоре после полуночи 7 мая поручил Кейтелю ответить: «Гросс-адмирал Дениц предоставляет полное право подписать в соответствии с предложенными условиями». Церемония подписания была назначена на 2:30 ночи. Акт о капитуляции должен был вступить в силу в 23:01 8 мая, то есть спустя почти двое суток после подписания — Дёниц надеялся воспользоваться этим временем, чтобы переместить на Запад как можно больше войск и беженцев[5].

6 мая в SHAEF[en] были вызваны представители союзнических командований: члены советской миссии генерал Суслопаров и полковник Зенькович, а также заместитель начальника Высшего штаба национальной обороны Франции генерал Севез (начальник штаба, генерал Жюин, находился в Сан-Франциско на учредительной конференции ООН). Эйзенхауэр всячески пытался успокоить подозрительность советских представителей, которые считали, что англо-американские союзники готовы сговориться с немцами за их спиной. Что же касается роли Севеза, подписавшего акт в качестве свидетеля, то она оказалась ничтожной: генерал, будучи чистым военным, не пытался отстаивать престижные интересы Франции и, в частности, не протестовал против отсутствия французского флага в помещении, где подписывалась капитуляция. Сам Эйзенхауэр отказался участвовать в церемонии подписания акта по протокольным соображениям, так как немецкую сторону представлял начальник штаба, а не главнокомандующий — церемония, таким образом, прошла на уровне начальников штабов.

В 02:41 7 мая в помещении оперативного отдела SHAEF генерал Йодль поставил свою подпись под Актом о капитуляции.

Хотя на церемонии подписания капитуляции присутствовала группа из 17 журналистов, США и Британия согласились отложить публичное объявление о капитуляции, чтобы Советский Союз мог подготовить вторую церемонию капитуляции в Берлине. С репортеров была взята клятва, что они сообщат о капитуляции только 36 часов спустя — ровно в 3 часа дня 8 мая 1945 года.

Не дожидаясь сообщения о состоявшейся церемонии, Дениц отдал (в 1 час 35 минут) следующий приказ фельдмаршалу Кессельрингу и генералу Винтеру, сообщенный для сведения также командующему группой армий «Центр» Ф. Шернеру, командующему войсками в Австрии Л. фон Рендуличу и командующему войсками Юго-Востока А. Леру: «Задача состоит в том, чтобы отвести на запад возможно больше войск, действующих на Восточном фронте, пробиваясь при этом в случае необходимости с боем через расположение советских войск. Немедленно прекратить какие бы то ни было боевые действия против англо-американских войск и отдать приказ войскам сдаваться им в плен. Общая капитуляция будет подписана сегодня в ставке Эйзенхауэра. Эйзенхауэр обещал генерал-полковнику Йодлю, что боевые действия будут прекращены 9 мая 1945 г. в 0 часов 00 минут по летнему германскому времени…»[6]

7 мая в 14:41 германское радио (из Фленсбурга) официально сообщило о подписании капитуляции. Министр иностранных дел правительства Деница граф Шверин фон Крозиг произнёс следующую речь[7]:

«Немцы и немки!

Верховное главнокомандование вермахта по приказанию гросс-адмирала Деница заявило о безоговорочной капитуляции германских войск. Как руководящий министр имперского правительства, образованного гросс-адмиралом для завершения всех военных задач, я обращаюсь в этот трагический момент нашей истории к немецкому народу...

Никто не должен заблуждаться насчет тяжести тех условий, которые наложат на нас наши противники. Необходимо без всяких громких фраз, ясно и трезво смотреть им в лицо. Никто не может сомневаться в том, что грядущие времена будут для каждого из нас суровы и во всех областях жизни потребуют от нас жертв. Мы обязаны принести их и лояльно отнестись ко всем обязательствам, которые на себя берем. Но мы не смеем отчаиваться и предаваться тупой покорности судьбе. Мы должны найти путь, чтобы из этого мрака выйти на дорогу нашего будущего. Пусть тремя путеводными звездами, которые всегда были залогом подлинно германской сущности, нам послужат единение, право и свобода...

Мы должны положить в основу нашей народной жизни право. Высшим законом и главной направляющей нитью для нашего народа должна стать справедливость. Мы должны признать право и по внутреннему убеждению, и как основу наших отношений с другими народами. Уважение заключенных договоров должно быть для нас таким же святым, как и чувство принадлежности к европейской семье народов, являясь членом которой мы хотим привести к расцвету все наши человеческие, моральные и материальные силы, чтобы залечить ужасные раны, нанесенные войной.

Тогда мы сможем надеяться, что атмосфера ненависти, которая ныне окружает Германию во всем мире, уступит место тому примирению народов, без которого немыслимо оздоровление мира, и что нам снова подаст свой сигнал свобода, без которой ни один народ не может жить прилично и достойно.

Мы хотим видеть будущее нашего народа в осознании глубочайших и лучших сил каждого живущего, кому мир дал непреходящие творения и ценности. С гордостью за героическую борьбу нашего народа мы будем сочетать стремление в качестве звена западно-христианской культуры вносить свой вклад в честный мирный труд в духе лучших традиций нашего народа. Да не покинет нас Бог в нашей беде, да освятит он наше трудное дело!»

Спустя ещё час о немецкой капитуляции сообщило агентство «Ассошиэйтед пресс», репортёр которого Эдвард Кеннеди после немецкого сообщения счёл себя свободным от обещания держать событие в секрете. Однако Кеннеди был уволен из агентства[8][9], и молчание о капитуляции продолжалось на Западе ещё сутки — только днем 8 мая о ней было заявлено официально. В Советском Союзе на информацию о капитуляции 7 мая был также вначале наложен запрет[10], но затем, уже после подписания окончательного акта в Карлсхорсте, реймсский предварительный протокол капитуляции был упомянут И. В. Сталиным в его обращении к советскому народу, переданному по радио в 21 час 9 мая.

Второй акт

Советский представитель генерал Суслопаров подписал акт в Реймсе на свой страх и риск, так как к моменту, назначенному для подписания, инструкции из Кремля ещё не пришли. Он решился поставить свою подпись с оговоркой (статья 4), что этот акт не должен исключать возможность подписания другого акта по требованию одной из стран-союзниц. Вскоре после подписания акта, Суслопаров получил телеграмму Сталина с категорическим запретом подписывать капитуляцию.

Сталин был возмущен подписанием капитуляции в Реймсе, при котором ведущую роль играли западные союзники. Он отказался признать этот акт, потребовав нового подписания его во взятом Красной армией Берлине и попросив союзников не делать официальных объявлений о победе до вступления в силу капитуляции (то есть до 9 мая).

В последнем требовании ему отказали и Черчилль (который отметил, что парламент потребует от него информации о подписании капитуляции), и Трумэн (который заявил, что просьба Сталина поступила к нему слишком поздно и отменить объявление о победе уже невозможно). Со своей стороны Сталин заявил: «Договор, подписанный в Реймсе, нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический акт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия, — в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции». В ответ союзники согласились провести церемонию вторичного подписания акта в Берлине. Эйзенхауэр известил Йодля, что германским главнокомандующим видами вооруженных сил надлежит явиться для совершения окончательной официальной процедуры в то время и место, какое будет указано советским и союзным командованиями. 8 мая в 22:43 по центральноевропейскому времени[11] (в 00:43, 9 мая по московскому) в берлинском предместье Карлсхорст в здании бывшей столовой военно-инженерного училища был подписан окончательный Акт о безоговорочной капитуляции Германии. Его текст в основном дословно повторяет текст 7 мая, включая даже статью 4, потерявшую теперь реальный смысл. Карлсхорстский акт подтвердил и время прекращения огня — 8 мая в 23:01 по центральноевропейскому времени (9 мая в 01:01 по московскому времени).

Изменения в тексте акта были следующие: 1) в английском тексте выражение Soviet High Command (Советское Верховное Командование) было заменено более точным переводом советского термина: Supreme High Command of the Red Army (Верховное Главнокомандование Красной Армии); 2) расширена и детализирована часть статьи 2, трактующая об обязанности немцев в целости и сохранности передать военную технику; 3) было изъято указание акта 7 мая: «Только данный текст на английском языке является авторитетным» и вставлена статья 6, гласившая: «Этот акт составлен на русском, английском и немецком языках. Только русский и английский тексты являются аутентичными».

От германской стороны акт подписали: генерал-фельдмаршал, начальник Верховного главнокомандования Вермахта Вильгельм Кейтель, представитель Люфтваффе — генерал-полковник Штумпф и кригсмарине — адмирал фон Фридебург. Безоговорочную капитуляцию приняли маршал Жуков (от советской стороны) и заместитель главнокомандующего союзными экспедиционными силами маршал Теддер (англ. Arthur William Tedder) (Великобритания). В качестве свидетелей свои подписи поставили генерал К. Спаатс (англ. Carl Spaatz) (США) и генерал Ж. де Латр де Тассиньи (фр. Jean de Lattre de Tassigny) (Франция). Следует отметить, что поначалу в Берлин для приема капитуляции от имени союзного командования собирался вылететь сам Эйзенхауэр, но он был остановлен возражениями Черчилля и группы офицеров своего окружения, недовольных вторичным подписанием: действительно, присутствие Эйзенхауэра в Берлине, при отсутствии в Реймсе, как бы умаляло реймсский акт и возвышало берлинский. В результате, Эйзенхауэр послал вместо себя своего заместителя Артура Теддера[5].

Советские граждане узнали об этом из сообщения Совинформбюро 9 мая 1945 года в 2 часа 10 минут ночи по московскому времени, из уст легендарного диктора Юрия Левитана.[12]. Сообщение (в форме приказа Верховного Главнокомандующего по армии и флоту) передавалось всю ночь с 8-го на 9-е, затем весь день 9 мая[13][14].

По согласованию между правительствами СССР, США и Великобритании, была достигнута договорённость считать процедуру в Реймсе предварительной. Именно таким образом она трактовалась в СССР [15][16], где значение акта 7 мая всячески принижалось, а сам акт замалчивался, тогда как на Западе он расценивается как собственно подписание капитуляции, а акт в Карлсхорсте — как его ратификация. Так, Черчилль в своём радиообращении от 8 мая заявил: «Вчера утром, в 2:41 утра, генерал Йодль <…> и гросс-адмирал Дениц <…> подписали акт безоговорочной капитуляции всех германских сухопутных, морских и воздушных сил <…>. Сегодня это соглашение будет ратифицировано и подтверждено в Берлине»[17]. Показательно, например, что в фундаментальном труде американского историка У.Ширера «Взлёт и падение Третьего Рейха» акт в Карлсхорсте даже не упомянут[18].

Приняв капитуляцию, Советский Союз не подписал мир с Германией, то есть формально остался в состоянии войны. Указ о прекращении состояния войны был принят Президиумом Верховного Совета СССР 25 января 1955 года[19]. Тем не менее, под собственно Великой Отечественной войной подразумеваются лишь военные действия против Германии до 9 мая 1945 года.

См. также

Напишите отзыв о статье "Акт капитуляции Германии"

Ссылки

Видео
  • [www.youtube.com/watch?v=mXWNm1EmasM Подписание капитуляции в Реймсе]
  • [www.youtube.com/watch?v=7VjTavWok8o&feature=related Подписание капитуляции в Карлсхорсте]

Примечания

  1. 1 2 [web.archive.org/web/20140502112017/legacy.wilsoncenter.org/coldwarfiles/files/Documents/19450508_Surrender.pdf Акт о безоговорочной капитуляции Германии]
  2. [news.bbc.co.uk/hi/russian/news/newsid_1321000/1321399.stm Германия капитулировала дважды]
  3. [ghdi.ghi-dc.org/print_document.cfm?document_id=2294 GHDI — Print Document]
  4. [www.cndp.fr/crdp-reims/memoire/enseigner/reims7mai/03capitulation.htm L’acte de capitulation signé à Reims]
  5. 1 2 3 4 [militera.lib.ru/h/pogue_fc01/25.html Погью, Форест. Верховное командование] Москва.: Воениздат, 1959. Глава 25.
  6. [svpressa.ru/war/article/43069/ С.Турченко. Две капитуляции Германии]
  7. [kommersant.ru/projects/9may День, когда кончилась война]
  8. [www.bbc.co.uk/russian/society/2012/05/120505_wwii_scoop_reporter_apology.shtml Посмертные извинения репортеру, сообщившему о конце войны] (рус.). Русская служба Би-би-си (5 мая 2012). Проверено 9 мая 2012. [www.webcitation.org/68GsM7jvg Архивировано из первоисточника 8 июня 2012].
  9. [lenta.ru/news/2012/05/04/lateapology/ Lenta.ru: Масс-медиа: Associated Press извинилось за увольнение журналиста в 1945 году<]
  10. Юрий Николаевич Ерофеев - доктор технических наук, профессор. [nvo.ng.ru/notes/2006-11-24/8_history.html Генерал, вошедший в историю. Почти забыто имя человека, подписавшего от имени СССР акт о капитуляции Германии в Реймсе] (24 ноября 2006). [www.webcitation.org/66RIgjJTz Архивировано из первоисточника 26 марта 2012].
  11. [www.welt.de/print-welt/article669486/Protokoll_der_letzten_Momente.html Protokoll der letzten Momente ]  (нем.)
  12. [www.prlib.ru/History/Pages/Item.aspx?itemid=524 День Победы — праздник победы СССР над фашистской Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.]
  13. [www.tvmuseum.ru/catalog.asp?ob_no=5842&page=3 Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза!]
  14. [www.sovmusic.ru/text.php?fname=st_80545 Приказ ВГК от 8 мая 1945 г. Читает Ю.Левитан]
  15. «7 мая был подписан в городе Реймсе предварительный протокол капитуляции. 8 мая представители немецкого главнокомандования в присутствии представителей Верховного Командования союзных войск и Верховного Главнокомандования советских войск подписали в Берлине окончательный акт капитуляции, исполнение которого началось с 24 часов 8 мая» – [kobtv.narod.ru/documental/obraschenie-stalina.html Речь И.В.Сталина 9 мая 1945 г.] . В первом сообщении, т.е. кратком приказе ВГК, о реймсской капитуляции вообще не упоминалось.
  16. [www.sovmusic.ru/text.php?fname=st_1945 ОБРАЩЕНИЕ ТОВ. И.В. СТАЛИНА К НАРОДУ 9 мая 1945 г.]
  17. [militera.lib.ru/memo/french/gaulle3/16.html У. Черчилль. Радиообращение к нации от 8 мая 1945 г.]
  18. В небольшой красной школе в Реймсе, где Эйзенхауэр расположил свой штаб, 7 мая 1945 года, в 2.41 ночи, Германия безоговорочно капитулировала <следует перечисление подписавших акт>. В ночь на 9 мая 1945 года в Европе прекратился орудийный огонь и перестали рваться бомбы. Впервые после 1 сентября 1939 года на континент опустилась долгожданная тишина. см.: В. Ширер. [lib.ru/MEMUARY/GERM/shirer2.txt Взлёт и падение Третьего Рейха, т.2]
  19. [www.law.edu.ru/norm/norm.asp?normID=1167849 Указ Президиума Верховного Совета СССР от 25 января 1955 года]

Отрывок, характеризующий Акт капитуляции Германии

– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
«Главная новость, занимающая всю Москву, – смерть старого графа Безухого и его наследство. Представьте себе, три княжны получили какую то малость, князь Василий ничего, а Пьер – наследник всего и, сверх того, признан законным сыном и потому графом Безухим и владельцем самого огромного состояния в России. Говорят, что князь Василий играл очень гадкую роль во всей этой истории, и что он уехал в Петербург очень сконфуженный. Признаюсь вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям; знаю только, что с тех пор как молодой человек, которого мы все знали под именем просто Пьера, сделался графом Безухим и владельцем одного из лучших состояний России, – я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери невесты, и самих барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным. Так как уже два года все забавляются тем, чтобы приискивать мне женихов, которых я большею частью не знаю, то брачная хроника Москвы делает меня графинею Безуховой. Но вы понимаете, что я нисколько этого не желаю. Кстати о браках. Знаете ли вы, что недавно всеобщая тетушка Анна Михайловна доверила мне, под величайшим секретом, замысел устроить ваше супружество. Это ни более ни менее как сын князя Василья, Анатоль, которого хотят пристроить, женив его на богатой и знатной девице, и на вас пал выбор родителей. Я не знаю, как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить вас. Он, говорят, очень хорош и большой повеса. Вот всё, что я могла узнать о нем.
Но будет болтать. Кончаю мой второй листок, а маменька прислала за мной, чтобы ехать обедать к Апраксиным.
Прочитайте мистическую книгу, которую я вам посылаю; она имеет у нас огромный успех. Хотя в ней есть вещи, которые трудно понять слабому уму человеческому, но это превосходная книга; чтение ее успокоивает и возвышает душу. Прощайте. Мое почтение вашему батюшке и мои приветствия m lle Бурьен. Обнимаю вас от всего сердца. Юлия.
PS. Известите меня о вашем брате и о его прелестной жене.]
Княжна подумала, задумчиво улыбаясь (при чем лицо ее, освещенное ее лучистыми глазами, совершенно преобразилось), и, вдруг поднявшись, тяжело ступая, перешла к столу. Она достала бумагу, и рука ее быстро начала ходить по ней. Так писала она в ответ:
«Chere et excellente ami. Votre lettre du 13 m'a cause une grande joie. Vous m'aimez donc toujours, ma poetique Julie.
L'absence, dont vous dites tant de mal, n'a donc pas eu son influenсе habituelle sur vous. Vous vous plaignez de l'absence – que devrai je dire moi, si j'osais me plaindre, privee de tous ceux qui me sont chers? Ah l si nous n'avions pas la religion pour nous consoler, la vie serait bien triste. Pourquoi me supposez vous un regard severe, quand vous me parlez de votre affection pour le jeune homme? Sous ce rapport je ne suis rigide que pour moi. Je comprends ces sentiments chez les autres et si je ne puis approuver ne les ayant jamais ressentis, je ne les condamiene pas. Me parait seulement que l'amour chretien, l'amour du prochain, l'amour pour ses ennemis est plus meritoire, plus doux et plus beau, que ne le sont les sentiments que peuvent inspire les beaux yeux d'un jeune homme a une jeune fille poetique et aimante comme vous.
«La nouvelle de la mort du comte Безухой nous est parvenue avant votre lettre, et mon pere en a ete tres affecte. Il dit que c'etait avant derienier representant du grand siecle, et qu'a present c'est son tour; mais qu'il fera son possible pour que son tour vienne le plus tard possible. Que Dieu nous garde de ce terrible malheur! Je ne puis partager votre opinion sur Pierre que j'ai connu enfant. Il me paraissait toujours avoir un coeur excellent, et c'est la qualite que j'estime le plus dans les gens. Quant a son heritage et au role qu'y a joue le prince Basile, c'est bien triste pour tous les deux. Ah! chere amie, la parole de notre divin Sauveur qu'il est plus aise a un hameau de passer par le trou d'une aiguille, qu'il ne l'est a un riche d'entrer dans le royaume de Dieu, cette parole est terriblement vraie; je plains le prince Basile et je regrette encore davantage Pierre. Si jeune et accable de cette richesse, que de tentations n'aura t il pas a subir! Si on me demandait ce que je desirerais le plus au monde, ce serait d'etre plus pauvre que le plus pauvre des mendiants. Mille graces, chere amie, pour l'ouvrage que vous m'envoyez, et qui fait si grande fureur chez vous. Cependant, puisque vous me dites qu'au milieu de plusurs bonnes choses il y en a d'autres que la faible conception humaine ne peut atteindre, il me parait assez inutile de s'occuper d'une lecture inintelligible, qui par la meme ne pourrait etre d'aucun fruit. Je n'ai jamais pu comprendre la passion qu'ont certaines personnes de s'embrouiller l'entendement, en s'attachant a des livres mystiques, qui n'elevent que des doutes dans leurs esprits, exaltant leur imagination et leur donnent un caractere d'exageration tout a fait contraire a la simplicite chretnne. Lisons les Apotres et l'Evangile. Ne cherchons pas a penetrer ce que ceux la renferment de mysterux, car, comment oserions nous, miserables pecheurs que nous sommes, pretendre a nous initier dans les secrets terribles et sacres de la Providence, tant que nous portons cette depouille charienelle, qui eleve entre nous et l'Eterienel un voile impenetrable? Borienons nous donc a etudr les principes sublimes que notre divin Sauveur nous a laisse pour notre conduite ici bas; cherchons a nous y conformer et a les suivre, persuadons nous que moins nous donnons d'essor a notre faible esprit humain et plus il est agreable a Dieu, Qui rejette toute science ne venant pas de Lui;que moins nous cherchons a approfondir ce qu'il Lui a plu de derober a notre connaissance,et plutot II nous en accordera la decouverte par Son divin esprit.