Акт о супрематии

Акт о супрематии (англ. Acts of Supremacy) — два парламентских акта (1534 и 1559), закрепившие разрыв Англиканской церкви с Католической в ходе Реформации и передавшие монарху верховные полномочия в Англиканской церкви.

Акт о супрематии 1534 года

Акт о супрематии — парламентский акт, принятый 3 ноября 1534 года, провозгласивший Генриха VIII (и его преемников) единственным верховным земным главой Церкви Англии (англ. Church of England и лат. Anglicans Ecclesia). В качестве главы Церкви Генрих VIII был в праве пользоваться «титулами, почестями, достоинствами, привилегиями, юрисдикцией и доходами, присущими и принадлежащими достоинству верховного главы Церкви». До этого английские короли, как и многие другие средневековые монархи, пользовались значительной властью над Церковью своего королевства, а именно: контролировали (и при необходимости изымали) её доходы, контролировали (а иногда напрямую осуществляли) духовные назначения. Акт о супрематии передал Генриху VIII, кроме этих традиционных привилегий монарха, ранее свойственные примасам права посещать епархии, визитировать духовенство, решать вопросы вероучения, изменять литургические чинопоследования, исправлять заблуждения и искоренять ереси. Единственным правом, на которое не покусился Генрих VIII, было совершение богослужений, хотя напрямую это ограничение Актом не предусмотрено.

Акт о супрематии не содержал богословского обоснования, но утверждал, что правами Верховного главы Церкви король обладал «в долготу дний», то есть Акт не передавал Генриху VIII никаких новых прав, а лишь торжественно подтверждал их. Тем не менее, авторы Акта не были уверены во всеобщем одобрении нововведения, так как в том же 1534 году был издан Акт об измене, согласно которому лица, отказавшиеся под присягой признать Акт о супрематии, обвинялись в государственной измене. Именно согласно Акту об измене были осуждены и обезглавлены Джон Фишер и Томас Мор.

Акт о супрематии 1534 года действовал в течение всех последующих лет правления Генриха VIII и всего царствования его сына и преемника Эдуарда VI. Мария Кровавая, вступив на престол, отменила Акт в 1554 году, а впоследствии осуществила возвращение Англиканской церкви в лоно Католической.

Акт о супрематии 1559 года

Елизавета I, вступив на престол, вернулась к политике Реформации. В 1559 году был издан новый Акт о супрематии, подтверждавший Акт её отца Генриха VIII, но называвший королеву не Верховным главой (англ. Supreme Head of the Church of England), а Верховной правительницей Церкви (англ. Supreme Governor of the Church of England), полагая, что женщина не может быть главой Церкви. Принятие Акта сопровождалось требованием особой письменной присяги на верность королеве как верховному правителю Церкви всех клириков, гражданских чиновников, судей, преподавателей университетов и школьных учителей.

Акт о супрематии был отменён во время Английской революции, но затем восстановлен без изменений Карлом II, также требовавшим присяги вышеуказанных лиц (см. Акт о единообразии). Акт о супрематии 1559 года сохраняет юридическую силу по настоящее время, определяя особую роль монарха Великобритании в Церкви Англии как её верховного правителя.

Источники

• [www.pravenc.ru/text/63948.html Акт о супрематии — статья в Православной Энциклопедии]
• [www.britainexpress.com/History/tudor/supremacy-henry-text.htm Текст Акта о супрематии 1534 года]
• [history.hanover.edu/texts/engref/er79.html Текст Акта о супрематии 1559 года]

Отрывок, характеризующий Акт о супрематии

Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.