Акт посредничества

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
История Швейцарии

Швейцария
до объединения (1291)

Доисторическая Швейцария
Римская Швейцария
Средневековая Швейцария

Швейцарский союз
История Швейцарского союза (12911798)

Во время Наполеоновских войн
Гельветическая республика (17981803)
Акт посредничества (18031814)

Переходный период
Реставрация в Швейцарии (18151847)

Швейцарская конфедерация
Перед мировыми войнами (18481914)
Швейцария в годы Первой мировой войны (19141918)
Швейцария в годы Второй мировой войны (19391945)
Современная история1945)

Акт посредничества (нем. Mediationszeit, фр. Acte de médiation) — федеральная конституция Швейцарии (на тот момент носившей название Гельветическая республика), которая 19 февраля 1803 года была торжественно вручена Бонапартом швейцарским комиссарам. Эта конституция, выработанная путём уступок обеих партий, принесла успокоение стране. Швейцария образовала союзное государство из 19 кантонов. Кантоны должны были оказывать содействие друг другу в случае внешней или внутренней опасности, не имели права воевать друг с другом, а также заключать договоры между собой или с другими государствами. Во внутренних делах кантоны пользовались самоуправлением. Кроме 13 старых кантонов, в состав Союза вошли Граубюнден, Аргау, Тургау, Санкт-Галлен, Во и Тичино. Вале, Женева и Нёвшатель в состав Союза не вошли. Каждый кантон с населением свыше 100 000 имел на сейме два голоса, остальные — по одному. Во главе Союза стоял ландамман, избиравшийся ежегодно по очереди кантонами Фрибур, Берн, Золотурн, Базель, Цюрих и Люцерн.

27 сентября 1803 года во Фрибуре Швейцария заключила с Францией оборонительный и наступательный союзный договор, по которому она обязалась доставлять Франции армию в 16 000 человек. Обязательство это легло на Швейцарию тяжёлым бременем, но в общем Швейцария страдала от воинственных предприятий Наполеона менее, чем все другие вассальные государства.

После битвы при Лейпциге (1813 год) союзный сейм решил соблюдать строгий нейтралитет, о чём и сообщил воюющим странам. Император Александр I, заимствовавший от своего воспитателя Лагарпа симпатии к швейцарцам, обещал заботиться о сохранении нейтралитета Швейцарии. Это вовсе не входило в планы Австрии, с неудовольствием смотревшей на развитие либеральных движений в Швейцарии и желавшей подчинить её своему влиянию.

21 декабря 1813 года австрийцы перешли Рейн, чтобы пройти через Швейцарию во Францию. С их вступлением в Швейцарию сторонники свергнутых аристократических правительств подняли голову. В Берне, Фрибуре, Золотурне и Люцерне были снова восстановлены прежние правительства, а 29 декабря федеральный сейм, собравшийся в Цюрихе, отменил и акт посредничества. Берн, во главе 7 других кантонов, потребовал даже возвращения подчинённых прежде областей, но цюрихский сейм отказал в этом. Кантоны, ставшие на сторону реакции, созвали свой собственный сейм в Люцерне. Вследствие вмешательства держав, особенно императора Александра I, решительно высказавшегося за независимость новых кантонов, люцернский сейм был распущен, и недовольные кантоны также послали своих представителей на сейм в Цюрихе. К 7 сентября 1814 года сейм из представителей 19 кантонов выработал новый союзный договор, одобренный державами на Венском конгрессе и санкционированный 7 августа 1815 года.

Декларацией, подписанной 20 марта 1815 года, державы признали вечный нейтралитет Швейцарского союза и гарантировали целость и неприкосновенность его границ. Вале, Женева и Нёвшатель были присоединены к Союзу, в состав которого вошли таким образом 22 кантона. Берн за потерю Во и Аргау был вознаграждён городом Билем и большей частью епископства Базельского. Несмотря, однако, на нейтралитет, после возвращения Наполеона с Эльбы, Швейцария снова вынуждена была принять участие в борьбе с французами, за что после второго парижского мира получила 3 млн франков и незначительные территориальные приращения.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Напишите отзыв о статье "Акт посредничества"

Отрывок, характеризующий Акт посредничества

Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.