Акт устранения
Акт устранения — акт, изданный Генеральными Штатами по требованию секретного приложения к Вестминстерскому договору между Голландской республикой и Английской республикой, согласно которому Вильгельм III, принц Оранский, устранялся с должности штатгальтера[1]. Первый Период без штатгальтера был провозглашён регентами в январе 1651 года в Гааге на Великой Ассамблее Генеральных штатов, собрания представителей Штатов каждой из Соединённых провинций.[2] Это собрание было созвано после смерти штатгальтера Вильгельма II 6 ноября 1650 года, когда Штаты Голландии решили упразднить должность штатгальтера в своей провинции. Главными инициаторами акта были Ян де Витт, Корнелис де Графф, Якоб ван Вассенар Обдам, Йохан Вольферт ван Бредероде.
По Вестминстерскому договору, Ян де Витт, великий пенсионарий Голландии, не только окончил Первую англо-голландскую войну, но и гарантировал, что фракция регентов-оранжистов будет максимально ослаблена, так что английским республиканцам не придётся опасаться того, что Вильгельм III (четырёх лет от роду на тот момент) станет сильным правителем Нидерландов, способным снова возвести на английский трон Стюартов, с которым он был связан тесными родственными узами по матери, принцессе Марии. По иронии судьбы, позднее Вильгельм III сместил с трона Якова II Стюарта в ходе Славной революции, таким образом положив конец всяким поползновениям абсолютизма в Англии.
Поскольку остальные провинции, узнав о секретной статье, отказались бы подписать договор, де Витт договорился, что эта статья будет касаться только Штатов Голландии. Генеральные Штаты были оставлены в полном неведении, как и фризский уполномоченный на переговорах Алларт Питер ван Йонгесталь. Только два представителя Голландии (Иероним ван Бевернинг и Виллем Ньивпорт) были посвящены в тайну. Следовательно, Генеральные штаты 22 апреля 1654 года ратифицировали договор без секретного приложения.
Главными инициаторами введения Акта в действие были де Витт и его дядя Корнелис де Графф. Штаты Голландии обсудили Акт и ратифицировали его 4 мая 1654 года, при противодействии риддеров Голландии (делегаты от дворянства, которое имело 1 голос в Штатах) и шести городов (по одному голосу от каждого). Лишь после этого Оливер Кромвель ратифицировал договор (включая секретную статью) со стороны Англии, как это было согласовано заранее.[3]:722-723
По словам де Витта, секретное приложение было включено по требованию Кромвеля, и он (де Витт) добился его ратификации лишь с большим трудом. Депутаты Штатов от Фризии даже потребовали расследование поведения голландских уполномоченных на переговорах.[3]:725 Когда вскоре после этого Акт получил огласку, согласно де Витту, благодаря служащему Ван Мессему, было принято считать, что де Витт сам это спланировал. В XIX веке исследование его тайной переписки показало, что это не так.[4] В настоящее время имеется множество мнений по этому поводу, проистекающих из подозрений, что де Витт манипулировал перепиской из страха, что она может попасть в чужие руки.[5]
Когда Реставрация возвела на престол Англии Карла II, Штаты Голландии объявили, что Акт устранения таким образом утратил силу, поскольку был заключён с Английской республикой, уже прекратившим существование государством.
В 1667 году де Витт и его сторонники, казалось, навсегда оградили влияние Оранских Вечным эдиктом. Тем не менее, в 1672 году Штаты Голландии отменили указ и сделали Вильгельма Оранского штатгальтером.
Напишите отзыв о статье "Акт устранения"
Примечания
- ↑ Английский перевод Акта в Jenkinson Charles. [books.google.com/books?id=xupjAAAAMAAJ A Collection of All the Treaties of Peace, Alliance, and Commerce, Between Great-Britain and Other Powers]. — J. Debrett, 1785. — P. 48.
- ↑ Великая Ассамблея носила характер конституционального конвента, в отличие от Генеральных Штатов Нидерландов, которые были также собранием делегатов от провинциальных Штатов.
- ↑ 1 2 Israel J.I. The Dutch Republic: Its Rise, Greatness and Fall, 1477-1806. — Oxford University Press, 1995. — ISBN 0-19-873072-1.
- ↑ Nedermeijer, Ridder van Rosenthal [books.google.com/books?id=GdO82X7G-ooC&pg=PA289&dq=Messem+Seclusie+geheime+brieven&hl=en&sa=X&ei=Iw9nUfefDu33igKP-oGgAQ&ved=0CD4Q6AEwAg#v=onepage&q&f=false Geheime brieven van de Gezanten Beverningh en Nieupoort aan den Raadspensionaris Johan de Witt]. Bijdragen voor vaderlandsche geschiedenis en oudheidkunde, Volume 10 285-315. Nijhoff (1856). Проверено 11 апреля 2013.
- ↑ Olthof, Kees [igitur-archive.library.uu.nl/student-theses/2011-0812-200610/werkstuk%20Diplomatieke%20Praktijken%20pdf.pdf Acte van Seclusie, een gesouffleerd Cromwell Initiatief?] (2011). Проверено 11 апреля 2013.
|
Это заготовка статьи о праве и юриспруденции. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Акт устранения
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
