Акулов, Иван Алексеевич

Иван Алексеевич Акулов
Председатель революционного комитета по управлению Киргизским краем
август 1920 — январь 1921
Предшественник:	Пестковский, Станислав Станиславович
Преемник:	Мурзагалиев, Мухамедхафий
Прокурор СССР
1933 — 1935
Предшественник:	Красиков, Пётр Ананьевич
Преемник:	Вышинский, Андрей Януарьевич
Рождение:	12 (24) апреля 1888(1888-04-24) Санкт-Петербург, Российская империя
Смерть:	30 октября 1937(1937-10-30) (49 лет)
Партия:	РКП(б)

Ива́н Алексе́евич Аку́лов (12 [24] апреля 1888 — 30 октября 1937 (по данным БСЭ — 1939) — советский партийный и государственный деятель, первый Прокурор СССР, 2-й Председатель революционного комитета по управлению Киргизским краем. Репрессирован, реабилитирован посмертно.

Биография

Родился в Санкт-Петербурге в бедной мещанской семье.

В 1905 году окончил Петербургскую торгово-промышленную школу.

В 1907 году вступил в РСДРП, где сразу начал активно участвовать в нелегальной деятельности. Уже в следующем году был приговорен к году заключения в крепости.

В 1913 году был избран член Исполнительной комиссии Петербургского комитета РСДРП.

В 1917 году Акулов создал военную партийную организацию в Выборге, в том же году от был делегатом от Выборга на VII (Апрельской) Всероссийской конференции и VI съезде РСДРП(б).

Во время Гражданской войны кратковременно занимал различные партийные или военные должности.

В 1917 году — член Военной организации Выборгского комитета РСДРП(б).

В декабре 1917 года — январе 1918 года секретарь Екатеринбургского комитета РКП(б).

В январе — мае 1918 год — секретарь Уральского обкома РКП(б).

С мая по август 1918 года — комиссар снабжения Челябинско-Златоустовского фронта Красной Армии.

В сентябре 1918 года — январе 1919 года — председатель Исполнительного комитета Вятского губернского Совета и одновременно председатель Вятского, в феврале 1919 — августе 1920 — Оренбургского губкомов РКП(б).

С августа 1920 года по январь 1921 года секретарь Киргизского, с 3 марта 1921 г. — Крымского областных комитетов РКП(б)и одновременно секретарь Крымского Революционного комитета, продолжил политику своих предшественников по проведению красного террора.

С 1922 год по 1925 год. — председатель Донецкого Союза чернорабочих.

1922 год — 1927 год — член Президиума ЦК Союза горняков.

С 1923 год по 1925 год — член Центральной Контрольной Комиссии РКП(б).

С 16 мая 1924 год и по 6 декабря 1925 год был членом Центральной Контрольной Комиссии КП(б) Украины.

С 12 декабря 1925 год — 5 июня 1930 год являлся членом Центрального Комитета Коммунистической Партии Украины, после этого занимал различные посты в профсоюзных организациях и на Украине.

1925 год — 1927 год председателя Всеукраинского Союза горняков,

1927 год — 1929 год председатель Всеукраинского Совета профсоюзов,

29 ноября 1927 год — 16 марта 1928 год член Организационного бюро ЦК КП(б) Украины,

1929 год — 2-й секретарь и член президиума ВЦСПС,

июнь 1929 год — член Совета Труда и Обороны СССР.

13 июля 1930 год — 26 января 1934 год член Центральной Контрольной Комиссии ВКП(б).

С июля 1930 года по октябрь 1931 года — заместитель Наркома Рабоче-крестьянской инспекции СССР — член Президиума Центральной Контрольной Комиссии ВКП(б). Одновременно с 13 июля 1930 года по 2 октября 1932 года — член Организационного бюро ЦК ВКП(б).

1931 год — 1932 год первый заместитель председателя ОГПУ при СНК СССР.

1932 год — 1933 год член ЦК, Политбюро, Оргбюро и секретарь ЦК КП(б)У по Донбассу.

20 июня 1933 года Акулов возглавил только что созданную Прокуратуру СССР (его заместителем стал Андрей Вышинский). После убийства Кирова формально руководил расследованием.

3 марта 1935 года Акулов был утвержден секретарем ЦИК СССР, а на пост Прокурора СССР был назначен Вышинский.

В феврале 1937 года являлся председателем комиссии по организации похорон Орджоникидзе.

9 июля 1937 года был освобожден с поста секретаря ЦИК СССР.

23 июля 1937 года арестован, 29 октября 1937 года военной коллегией Верховного суда СССР под председательством В. Ульриха приговорен к расстрелу по обвинению в участии в контрреволюционном военном заговоре. Приговор был приведен в исполнение на следующий день, 30 октября 1937 года.

Реабилитирован военной коллегией Верховного суда СССР 18 декабря 1954 года, восстановлен в партии КПК при ЦК КПСС 27 мая 1955 года.

Один из организаторов массовых репрессий в СССР.

Жена — Шапиро Надежда Исааковна.

Сын — Гавриил Иванович Акулов (советский архитектор), дочь — Елена Ивановна.

Внук — Алексей Гавриилович Акулов, российский археолог.

Память

• В 1988 году была выпущена почтовая марка СССР, посвящённая Акулову.

Литература

• Звягинцев А. Г. Взлёты и падения вершителей судеб: Трагические страницы в биографии российских юристов. — М.: Яуза, Эксмо, 2005. — С. 448: ил.. — ISBN 5-699-17237-8.
• [www.hrono.info/biograf/akulov.html Известия ЦК КПСС, 7 (306) июнь 1990.]
• Советская прокуратура. Очерки истории. М., 1993. С.67-68.
• Акулов, Иван Алексеевич — статья из Большой советской энциклопедии.
• Акулов Иван Алексеевич // БСЭ. — 3-е изд. — М., 1970. — Т. 1. — С. 364—365.
• Акулов Иван Алексеевич // Известия ЦК КПСС. — 1990. — № 7. — С. 82.
• Акулов Іван Олексійович // Рад. енцикл. історії України. — К., 1969. — Т. 1. — С. 43.
• Акулов Іван Олексійович // УРЕ. — К., 1959. — Т. 1. — С. 147.
• Акулов Иван Алексеевич // УСЭ. — К., 1978. — Т. 1. — С. 116.
• Блинов А. С. Иван Акулов / А. С. Блинов. — М.: Политиздат, 1967. — 79 с.: ил.
• Голубова А. Был настоящим большевиком: К 100-летию со дня рождения И. А. Акулова / А. Голубова // Рабочая газ. — 1988. — 12 апр.
• Заставская Н. С большевистской закалкой: 100 лет со дня рождения И. А. Акулова / Н. Заставская // Веч. Донецк. — 1988. — 18 апр.
• Левін В. С. Боєць ленінського гарту / В. С. Левін // Укр. іст. журн. — 1978. — № 3. — С. 119—124.
• Михайлов В. Человек долга и чести / В. Михайлов // Правда Украины. — 1988. — 12 апр.
• Парсенюк Б. Сталінські губернатори: І. О. Акулов / Б. Парсенюк // Донеччина. — 2002. — 10 жовт.
• Парсенюк Б. Червоні губернатори / Б. Парсенюк // Схід. часопис. — 1995. — 12-18 серп.; 22 серп. — 1 верес.
• Ясенов Е. Наша область начиналась на бумаге / Е. Ясенов // Золотой Скиф. — 2002. — № 1. — С. 67.
• Энциклопедия секретных служб России / Автор-составитель А.И.Колпакиди. — М.: АСТ, Астрель, Транзиткнига, 2004. — С. 423-424. — 800 с. — ISBN 5-17018975-3.

Отрывок, характеризующий Акулов, Иван Алексеевич

Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.