Акутанский Zero

Крушение Zero на острове Акутан, также известное как Zero Коги и Алеутский Zero, — тип 0 модели 21 японского истребителя Mitsubishi A6M Zero, подбитый зенитным огнём и совершивший аварийную посадку на острове Акутан, Территория Аляска, во время Второй мировой войны. Пилотировавший Zero унтер-офицер Тадаёси Кога погиб при посадке, ударившись головой о приборную доску. Тем не менее его самолет был захвачен почти неповреждённым американскими военными в июле 1942 года и стал первым пригодным к полёту Zero, захваченным во время войны.

Поиски авиацией ВМС США путей борьбы с перехватчиком «Тип О»

Захват аварийного образца перехватчика на архипелаге Алеутских о-вов

Летом 1942 года перехватчик «Мицубиси Тип 0 мод. 2-1» под управлением старшего сержанта («итто хэйсо») ВМС Японии Тадаёси Коги при участии в налете на базу ВМС США Датч-Харбор на о-ве Амакнак (архипелаг Алеутских о-вов, США, штат Аляска) в составе ударной группы ВМС Японии был был сбит огнём зенитной артиллерии дивизиона ПВО 206-го артполка СВ США и потерпел крушение над близлежащим о-вом Акутан Алеутского архипелага.

При аварийной посадке на необорудованную заболоченную местность сержант Кога погиб, а самолет застрял на болотистой местности. Находившиеся в районе Алеутского архипелага силы ВМС США организовали подъем и эвакуацию аварийной машины, а также ее доставку на военный аэродром «Норт-Айланд» главной базы десантных сил ВМС «Коронадо» в городе Сан-Диего), где к доставленной на территорию США машине впервые получили доступ специалисты авиации ВМС США. Захваченный образец истребителя был восстановлен и передан на летные испытания специалистам ВМС США.

Мнение авиационных специалистов ВМС США о перехватчике «Тип О»

Испытатели ВМС США отмечали в докладах, что перехватчик «Тип О» отличался очень высоким качеством сборки и технологий металлообработки, сравнивая качество деталей и сборки центроплана японской машины с «дорогим часовым механизмом». Все детали центроплана и обшивка были прецизионно изготовлены из очень легкого алюминиево-магниевого сплава. Наиболее ярким отличием японской конструкции был легкосплавный центроплан, выполненный из одной крупной детали (технология на предприятиях США предусматривала расстыковку крыла и фюзеляжа). Такой технологический прием значительно усложнял процесс сборки самолета, но давал возможность добиться для сверхлегкого сплава уровня прочности стандартного авиационного дюралюминия при двукратном выигрыше в весе.

С целью максимального снижения аэродинамического сопротивления машины для скрепления деталей обшивки использовались исключительно потайные заклепки. Все технические отверстия, воздухозаборники, приемник воздушного давления и стволы вооружения были смонтированы заподлицо с алюминиевой обшивкой или же прикрыты техническими лючками. Панель приборов была крайне проста и спроектирована таким образом, чтобы не отвлекать летчика от пилотировани излишне подробными показаниями второстепенных приборов, что являлось недостатком американской концепции.

Летные испытания перехватчика «Тип О» специалистами ВМС США

Испытатели ВМС США в первую очередь отмечали, что в полете «Тип О» отличается угловой сверхманевренностью на скоростях до 320 км/ч, но далее обращали внимание на резко возраставшую нагрузку на органах управления и снижение маневренных характеристик на максимальных скоростях. Истребители ВМС США и Великобритании превосходили японскую машину в маневренности на скоростях выше 400 км/ч и способности выдерживать большие маневренные перегрузки в том же диапазоне скоростей. По той же причине палубные истребители ВМС США и Великобритании имели значительно более высокую максимальную скорость пикирования. Большим недостатком японской конструкции было отсутствие полноценного противопульного бронирования (стального или алюминиевого) как кабины пилота, так и важнейших агрегатов. С другой стороны, кроме сверхманевренности на средних скоростях и малых высотах, японская машина имела более чем в три раза превосходивший основные параметры машин союзников боевой радиус, а также очень сильное пушечное вооружение, делавшее ее крайне опасным противником при любых условиях ведения боя.

В летных испытаниях захваченного перехватчика «Мицубиси» участвовали также специалисты союзников. Принимавший участие в испытаниях на аэродроме «Норт-Айланд» шеф-пилот ВМС Великобритании капитан 1-го ранга Эрик Браун отмечал, что технология промышленного изготовления и летные качества перехватчика «Мицубиси» произвели на него очень большое впечатление:

На своей памяти я не помню ни одной серийной машины с горизонтальной угловой скоростью хотя бы приближавшейся к скорости входа в вираж у испытываемого перехватчика "Мицубиси" . По этому и некоторым другим показателям маневренности "Тип О" превосходил все имевшиеся в мире машины и имел абсолютное превосходство в воздухе на Тихоокеанском ТВД до 1943 г.

Выработка рекомендаций для строевых летчиков ВМС по борьбе с перехватчиками «Мицубиси Тип О»

После летных испытаний захваченного образца перехватчика «Мицубиси Тип 0» испытатели ВМС США получили возможность оценить преимущества и недостатки японской машины. В связи с широким использованием в конструкции сверхлегких сплавов и отсутствием тяжелого стального бронирования перехватчик «Мицубиси» имел стабильные летные характеристики на скорости до 500 км/ч, отличался феноменально низкой скоростью сваливания (примерно 110 км/ч), угловой сверхманевренностью на средних скоростях, крайне малым радиусом горизонтального разворота, высокой скороподъемностью и очень большим (до 3500 км) боевым радиусом, что давало ему однозначное преимущество в маневренном воздушном бою над океаном с основными на тот момент истребителями ВМС США «Вайлдкэт» F4F.

Одновременно пробные полеты летчиков-испытателей ВМС осенью 1942 г. позволили определить явно слабые места конструкции перехватчика «Мицубиси» по сравнению с машинами ВМС США. Низкая масса и жесткость центроплана из сверхлегких сплавов обуславливала относительную слабость силового набора японской машины и чувствительность к максимальной рабочей перегрузке, что в первую очередь проявлялось на пикировании и скоростям, близким к максимальной. В боях за Новую Гвинею и Порт-Морсби летчики ВМС США и ВВС Австралии неоднократно отмечали, что сверхлегкие японские истребители не могли оторваться от преследования американскими и английскими машинами в пикировании и в нескольких случаях не выдерживали высоких перегрузок, разрушаясь в воздухе при резком выходе из нижней точки пике. Кроме того, на скоростях, близких к 500 км/ч, перехватчик «Тип О» начинал терять значительную часть сверхуправляемости в горизонтальной плоскости в связи с проявляющейся низкой жесткостью центроплана из алюминиево-магниевого сплава.

По результатам летных испытаний и учебных воздушных боев со строевыми истребителями ВМС США «Вайлдкэт» F4F испытатели ВМС составили подробную инструкцию для линейных летчиков ВМС, в которой были перечислены ситуации, при избежании которых летчики ВМС США имели возможность противостоять истребительным соединениям ВМС Японии. Летчикам ВМС США были доведены несколько основных запретов, которые необходимо было соблюдать при вступлении в воздушный бой с перехватчиком «Тип 0»:

• запрет на вступление в воздушный бой с перехватчиком «Тип О» в любых условиях на скоростях менее 450 км/ч (300 узлов)
• запрет на вступление в маневренный воздушный бой с «Тип О» на виражах на всех скоростях
• запрет на преследование перехватчика «Тип О» в наборе высоты.

Кроме того, испытатели ВМС США настойчиво рекомендовали максимальное облегчение строевых машин ВМС в полевых условиях путём демонтажа всего возможного дополнительного оборудования.

В качестве тактики противостояния истребителям «Тип О» ВМС Японии испытатели ВМС США рекомендовали в первую очередь тактику внезапных атак с крутого пикирования с нанесением короткого и мощного огневого удара по легкобронированным японским машинам с уходом вверх с набором высоты (т. н. «бум-зум») или продолжением пикирования сквозь строй противника, а также тактику парного прикрытия с маневром «ножницы», который подставлял перехватчик «Тип О» под удар ведомого на выходе из виража.

С осени 1942 года в авиацию ВМС стала поступать модификация перехватчика «Тип 0 мод. 3-2» (т. н. версия А6М3) с двухскоростным механическими нагнетателем. Несмотря на установку турбонагнетателя, перехватчики «Тип О мод. 3-2» вызывали серьезные нарекания летного состава ВМС Японии, так как на них было установлено перепроектированное крыло с укороченным на 1 м размахом и увеличенной нагрузкой, что дало значительное увеличение скорости пикирования, но ощутимо снизило сверхманевренные качества. На следующей модификации «Тип О мод. 2-2» эти недостатки были исправлены путём возвращения к старой конструкции центроплана.

См. также

• США во Второй мировой войне
• Mitsubishi A6M Zero

Библиография

• Bergerud, Eric M. Fire in the Sky: The Air War in the South Pacific — Westview Press, 2001, ISBN 0-8133-3869-7.
• Handel, Michael I. War, Strategy, and Intelligence — Routledge, 1989. ISBN 0-7146-3311-9.
• Lundstrom, John B. [books.google.com/books?id=xtaTS-POl-UC&printsec=frontcover&source=gbs_navlinks_s#v=onepage&q=&f=false The First Team and the Guadalcanal Campaign: Naval Fighter Combat from August to November 1942] — Naval Institute Press, 2005. ISBN 1-59114-472-8.
• Okumiya, Masatake, Jiro Horikoshi and Martin Caidin. Zero! — New York: E.P. Dutton & Co., 1956.
• O’Leary, Michael. United States Naval Fighters of World War II in Action. Poole, Dorset, UK: Blandford Press, 1980. ISBN 0-7137-0956-1.
• The Oxford Guide to World War II. Edited by I.C.B. — Dear. Oxford University Press, 1995. ISBN 978-0-19-534096-9.
• Rearden, Jim. Koga’s Zero: The Fighter That Changed World War II — ISBN 0-929521-56-0, second edition. Missoula, Montana: Pictorial Histories Publishing Company, 1995. Originally published as Cracking the Zero Mystery: How the U.S. Learned to Beat Japan’s Vaunted WWII Fighter Plane. ISBN 978-0-8117-2235-3.
• Rearden, Jim. [www.americanheritage.com/articles/magazine/it/1997/2/1997_2_56.shtml «Koga’s Zero—An Enemy Plane That Saved American Lives»] — Invention and Technology Magazine. Vol. 13, Issue 2, Fall 1997. Retrieved on 2008-12-09.
• Degan, Patrick Flattop Fighting in World War II — McFarland, 2003. ISBN 978-0-7864-1451-2.

Отрывок, характеризующий Акутанский Zero

Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.