Аладьины

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Аладьины


Описание герба: вверху - Смоленский герб, внизу - Белозерский

Том и лист Общего гербовника:

V, 13

Губернии, в РК которых внесён род:

Московская, Курская, Рязанская, Полтавская

Часть родословной книги:

VI

Родоначальник:

Лев Оладья (XV век)

Близкие роды:

Безносовы, Бурухины, Кнутовы, Монастырёвы, Мусоргские, Сапоговы, Соломины, Судаковы, Цыплятевы

Период существования рода:

с XV века по настоящее время


Подданство:
Великое княжество Московское
Царство Русское
Российская империя
СССР
Россия

Ала́дьины (в старину Ола́дьины) — ветвь дворян Монастырёвых, происходит от князей смоленских Рюрикова дома.

Происходят от Льва Даниловича Блинова, прозванием Оладья, потомка Рюрика в 20-м колене. Фёдор-Дичко Львович Аладьин был в числе детей боярских, сопровождавших в Вильну в 1495 г. княжну московскую, Елену Иоанновну, дочь Иоанна III, невесту литовского великого князя Александра. От Путивльской ветви рода ведёт своё начало фамилия Соломиных. Род внесён в родословную книгу Московской, Костромской, Тульской, Рязанской, Курской и Полтавской губ. Герб рода внесён в Общий Гербовник (V,13). Есть ещё один род новейшего происхождения, внесённый в родословную книгу Владимирской губернии.

Вероятно, именно эту фамилию носил главный герой романа Валентина Пикуля «Честь имею», по крайней мере она соответствует сказанным героем книги словам о том, что фамилию эту можно найти в «Бархатной книге», где их родоначальником указан потомок Рюрика в XX колене, носивший прозвище «Оладья». Если это правда, то можно утверждать, что девизом Аладьиных, или, по крайней мере, одной из ветвей их рода были слова «Лучше быть, чем казаться».

 
 
 
 
 
Монастырёвы
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Лев-Оладья Данилович Монастырёв
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Фёдор-Дичко Львович Оладьин
 
 
Григорий Львович Оладьин
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Аладьины (Московская ветвь)
 
Иван Григорьевич Оладьин
 
Яков Григорьевич Оладьин
 
Третьяк Григорьевич Оладьин
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Иван Яковлевич Оладьин
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Матвей Иванович Оладьин
 
Василий Иванович Оладьин
 
Иван Большой Солома Иванович Оладьин
 
Иван Меньшой Солома Иванович Оладьин
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Аладьины (Путивльская ветвь)
 
Фёдор Иванович Соломин
 
Иван Иванович Соломин
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Соломины
 
 






Герб Аладьиных

Представители рода

См. также

Напишите отзыв о статье "Аладьины"

Литература

  • Соломин А. В. Род Александра Монастыря, князя Смоленского. — М.

Ссылки

</center>

Отрывок, характеризующий Аладьины

– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»