Аурангзеб

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Аламгир I»)
Перейти к: навигация, поиск
Аурангзеб
اورنگزیب<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Падишах
Империи Великих Моголов
8 марта 1658 года — 3 марта 1707 года
Предшественник: Шах-Джахан
Преемник: Мухаммад Азам Шах
 
Вероисповедание: Ислам, суннитского толка
Рождение: 3 ноября 1618(1618-11-03)
Дахуд, Империя Великих Моголов
Смерть: 3 марта 1707(1707-03-03) (88 лет)
Ахмеднагар, Империя Великих Моголов
Место погребения: Хулдабад
Род: Великие Моголы
Отец: Шах-Джахан
Мать: Мумтаз-Махал
Дети: Мухаммад Султан-мирза, Мухаммад Азам Шах, Бахадур Шах I, Султан Мухаммад Акбар, Мухаммад Кам Бахш,
5 дочерей, среди которых Зеб ун-Ниса

Аурангзе́б (перс. ابو مظفر محی الدین محمد اورنگزیب عالمگیر‎ — Абуль-Музаффар Мухйи ад-дин Мухаммад Аурангзеб Аламгир,16181707) — падишах Империи Великих Моголов под именем Аламгир I (с тюркского «Покоритель Вселенной») в 16581707 годах, при котором Могольская империя достигла наибольшей протяжённости и могущества. Имя «Аурангзеб» по-персидски значит «Украшение трона».





Ранняя биография

Шахзаде Султан Мухаммад Аурангзеб Бахадур был третьим сыном падишаха Шах-Джахана и Мумтаз-Махал. Он был блестяще образован. Несмотря на огромное богатство династии и государства, соблюдал приличествующую мусульманину скромность в одежде и в быту.

Субадар Декана в 1636—1644 и 1652—1657 годах, Гуджарата в 1645—1647 годах, Балха и Бадахшана в 1647 году, Мултана в 1648—1652 годах.

В 16461647 годах шахзаде Аурангзеб руководил походами против персов и узбеков, в 1636—1644 и 1654—1658 годах управлял субами (провинциями) Декана, успешно боролся с местными раджами.

Приход к власти и внутренняя политика

В 1657—1659 годах Аурангзеб вёл за наследование престола междоусобную войну со старшим братом. Истребив братьев-конкурентов и их потомство, Аурангзеб сверг собственного отца и заточил его в Красном форте в Дели.

Ревностный насадитель ислама в Индии, Аурангзеб отменил веротерпимость прежних Моголов, ввёл джизью, или налог с немусульман, осквернил многие индуистские святилища. Из-за этого его фигура остаётся до сих пор крайне противоречивой в Индии. Эта политика коснулась и некоторых течений самого ислама: так, он преследовал популярный в Индии суфизм как ересь.

Казнь Тегха Бахадура (1675), отказавшегося принять ислам, восстановила против Аурангзеба сикхов. К восстанию раджпутов (1680—1681) примкнул младший сын падишаха по имени Акбар. Маратхи развернули по всему Деккану партизанское движение. Непрестанные осады маратхских твердынь истощали казну Моголов, но ощутимых результатов не приносили.

Хотя в государстве превалировали персидский и индийские языки, Аурангзеб поощрял развитие тюркской литературы и в период его правления были составлены тюркские (чагатайские) словари. Аурангзеб несколько раз отправлял послов в Бухарское ханство и выделил из казны средства на реставрацию мавзолея своего предка Тимура.

Внешняя политика

В 1664 и 1670 годах ключевой для Моголов порт Сурат был разграблен маратхами во главе с Шиваджи. Аурангзеб объявил ему войну, однако завоевание Южной Индии продолжалось с переменным успехом. Сам Шиваджи отказался от борьбы и в Агре заключил с падишахом перемирие, однако впоследствии бежал от Моголов и вернулся на царский престол. В 1686—1687 годах Аурангзеб завоевал Биджапур и богатую алмазными россыпями Голконду, успехом завершилась масштабная осада этой крепости. Сын Шиваджи был пленён и предан казни.

Долгое и успешное царствование Аурангзеба было временем расцвета и максимальной экспансии империи, объединившей почти весь Индостан вплоть до Танджавура и Тируччираппалли, кроме самой южной оконечности.

Последние годы правления

«Я пришёл в этот мир один и ухожу один. Я не знаю, кто я и что я делал. Потраченные дни оставили после себя только сожаление. Я не создал никакого управления государством, не обеспечил заботу о райятах. Жизнь, столь ценная, прошла напрасно»

Из предсмертного письма Аурангзеба сыновьям[1].

Под конец правления начались мятежи отдельных провинций. Они были вызваны репрессивной политикой самого Аурангзеба, после 1680 года насаждавшего ислам силой оружия. В январе 1681 года поднял мятеж шахзаде Султан Мухаммад Акбар, четвёртый и любимый сын Аурангзеба, с 1680 года командовавший армией в Раджпутане. Мятеж был организован и поддержан предводителями раджпутов, однако его вскоре подавили, а шахзаде бежал к маратхам Самбхаджи.

При Аурангзебе Могольская империя достигла своих максимальных размеров, каких не имела ни при его предшественниках, ни при его наследниках. Однако власть падишаха над этой территорией была очень непрочной, особенно в декканских субах. Остаток своей длительной жизни Аурангзеб провёл в бесконечных военных походах, подавляя постоянные мятежи, отражая нападения в Деккане и осаждая малозначительные горные маратхские крепости, упорно стараясь сохранить призрачное единство своего непомерно обширного государства. Несметные сокровища, накопленные тремя предыдущими падишахами, были растрачены Аурангзебом на поддержание хрупкой стабильности трещавшей по швам империи, развалившейся сразу после его смерти.

Смерть 88-летнего Аурангзеба привела к междоусобию его сыновей и внуков и фактическому распаду государства.

Жёны и дети

От 3-х жён и нескольких наложниц у падишаха Аламгира I родилось 6 сыновей и 6 дочерей, некоторые из которых умерли в раннем возрасте или во младенчестве[2]:

Образ в литературе

Популярная в эпоху романтизма поэма «Лалла Рук» повествует о любовных страданиях вымышленной дочери Аурангзеба.

Напишите отзыв о статье "Аурангзеб"

Примечания

  1. Алаев Л. Б. Средневековая Индия. — СПб.: Алетейя, 2003. — С. 192. — ISBN 5-89329-590-0
  2. Раздел написан по материалам [www.royalark.net/India4/delhi7.htm The Timurid Dynasty// www.royalark.net]

Источники

Падишах Могольской империи
Предшественник:
Шах Джахан I
1658 — 1707 Преемник:
Мухаммад Азам Шах

Отрывок, характеризующий Аурангзеб

– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.