Алар-Декюжи, Жюли

Жюли Алар-Декюжи
Гражданство	Франция Франция
Место проживания	Пулли, Швейцария
Дата рождения	10 сентября 1970(1970-09-10) (53 года)
Место рождения	Версаль, Франция
Рост	173 см
Вес	57 кг
Начало карьеры	1986
Завершение карьеры	2000
Рабочая рука	правая
Призовые, долл.	3 081 132
Одиночный разряд
Матчей в/п	386—233
Титулов	12 WTA, 2 ITF
Наивысшая позиция	7 (14 февраля 2000)
Турниры серии Большого шлема
Австралия	1/4 финала (1993, 2000)
Франция	1/4 финала (1994)
Уимблдон	4-й круг (1992)
США	4-й круг (1999)
Парный разряд
Матчей в/п	253—156
Титулов	15 WTA, 2 ITF
Наивысшая позиция	1 (11 сентября 2000)
Турниры серии Большого шлема
Австралия	1/4 финала (2000)
Франция	1/2 финала (1994, 2000)
Уимблдон	финал (2000)
США	победа (2000)
Завершила выступления

Жюли́ Ала́р-Декюжи́ (фр. Julie Halard-Decugis; р. 10 сентября 1970, Версаль) — французская профессиональная теннисистка. Бывшая первая ракетка мира в парном разряде (2000), победительница Открытого чемпионата США 2000 года в женском парном разряде.

Личная жизнь

В 1995 году Жюли Алар вышла замуж за своего тренера Арно Декюжи, дальнего родственника олимпийского чемпиона 1920 года, восьмикратного чемпиона Франции Макса Декюжи. У Арно и Жюли двое детей, родившихся в 2002 и 2003 годах.

Спортивная карьера

1986—1990

Жюли Алар начала играть в теннис с семи лет. Она провела свои первые матчи в профессиональном турнире в ноябре 1986 года, когда приняла участие в турнире ITF в Мацуяме (Япония). В июне следующего года она дошла до финала Уимблдонского турнира среди девушек; в июле выиграла в Германии свои первые турниры ITF (как в одиночном, так и в парном разряде); в августе, пробившись через квалификационное сито, дошла до третьего круга на Открытого чемпионата США; а в октябре в Афинах в 17 лет сыграла в первом в карьере финале турнира Virginia Slims. И в Нью-Йорке, и в Афинах она обыграла по две соперницы из первой сотни рейтинга, после чего и сама вошла в сотню сильнейших. В 1988 году Жюли стала победительницей Открытого чемпионата Франции среди девушек. Среди взрослых она вошла в число 50 сильнейших в августе, перед Открытым чемпионатом США, но не сумела закрепиться в Top-50.

1989 год был для Алар неудачным. Она поменяла тренера, начав тренироваться у Арно Декюжи, и в конце года начала возвращаться в форму, сначала снова пробишись через отбор до второго круга Открытого чемпионата США, а потом на Открытом чемпионате Москвы победив посеянную первой Ларису Савченко, 11-ю ракетку мира. 1990 год Алар начала с того, что вышла в четвертьфинал в Сиднее, победив трёх соперниц из первой сотни и проиграв только 18-й ракетке мира Наталье Зверевой. На Открытом чемпионате Австралии она добралась до третьего круга, где её остановила посеянная шестой Мэри-Джо Фернандес. В марте Алар впервые победила соперницу из первой десятки рейтинга, обыграв в Майами четвёртую ракетку мира Зину Гаррисон,а в июле провела первые игры за сборную Франции, выиграв две встречи и проиграв одну. В конце сезона она сначала дошла до полуфинала в представительном турнире в Париже, а затем в Гавре выиграла второй в карьере турнир ITF в парах.

1991—1997

В первой половине 1991 года Алар несколько раз доходила до последних этапов турниров WTA, где ей обычно преграждали путь ведущие теннисистки мира — Мартина Навратилова, Штеффи Граф, Кончита Мартинес. В мае в Берлине она победила пятую ракетку мира Дженнифер Каприати, а в августе в Альбукерке (Нью-Мексико), где она была посеяна под первым номером, добралась до финала. В сентябре она повторила этот результат в Париже в паре с Алексией Дешом, а в октябре в Пуэрто-Рико выиграла первый в карьере турнир WTA. После этой победы она вошла в число двадцати сильнейших теннисисток мира, а в конце года получила право на участие в VS Championships — итоговом турнире сезона, но там сразу проиграла первой ракетке мира Монике Селеш. В следующем сезоне она сохранила свои позиции в Top-50 после победы в Таранто (Италия) и выхода в четвёртый круг на Уимблдоне, где во втором круге она победила посеяную пятой Аранчу Санчес. Она также приняла участие в Олимпиаде в Барселоне, где была в числе посеянных, но вылетела уже во втором круге.

В 1993 году Алар ни разу не сумела дойти до финала ни в одиночном, ни в парном разряде, но пробилась в четвертьфинал Открытого чемпионата Австралии, победив двух посеянных соперниц, в том числе восьмую ракетку мира Мартинес, а в четвертьфинале проиграла Селеш, первой в мире. Помимо этого, она за сезон дважды играла в полуфиналах в одиночном разряде и трижды в парах, а в Кубке Федерации помогла сборной Франции дойти до полуфинала после побед над командами Канады, Швеции и Чехии. В полуфинале француженок остановили испанки, причём лично для Алар камнем преткновения снова, как и три года назад, стала Кончита Мартинес. Вскоре после этого Алар второй раз за сезон победила соперницу из первой десятки рейтинга, Габриэлу Сабатини, в третьем круге турнира в Торонто, но на четвертьфинальный матч с Каприати не вышла.

1994 год стал для Алар более удачным. За сезон она завоевала свой третий титул в одиночном разряде (снова в Таранто) и два первых титула в парах на турнирах II категории в Лос-Анджелесе и Токио. Она также дошла до полуфинала Открытого чемпионата Франции и Открытого чемпионата Италии и до финала в Барселоне в паре с Натали Тозья, а в одиночном разряде пробилась в четвертьфинал Открытого чемпионата Франции после побед над соперницами посеянными одиннадцатой и девятой (Линдсей Дэвенпорт и Наталья Зверева), перед тем как уступить второй ракетке турнира — Аранче Санчес. В конце сезона она приняла участие в итоговом турнире WTA, где в одиночном разряде в первом круге победила Санчес, но затем проиграла Сабатини, а в паре с Тозья выбыла из борьбе после поражения в первом матче от Мередит Макграт и Патти Фендик. В Кубке Федерации, как и год назад, она дошла со сборной до полуфинала, выиграв пять встреч подряд, но в полуфинале уступила соперницам из США и в одиночной, и в парной игре.

На следующий год Алар выиграла только один турнир в одиночном разряде, но в паре с Тозья дошла до четвертьфинала на Открытом чемпионате Франции и Открытом чемпионате США, а со сборной в третий раз подряд до полуфинала Кубка Федерации. В сентябре она вышла замуж за Арно Декюжи и в дальнейшем выступала под двойной фамилией. 1996 год она снова начала успешно: три раза ей удавалось дойти до финала турниров WTA в одиночном разряде (выиграв два из них) и три раза в парах (одна победа). И в одиночном, и в парном разряде на её счету в этом сезоне были победы над соперницами из числа сильнейших в мире. Особенно успешными были выступления в Париже ей удалось победить двух соперниц из первой десятки рейтинга (Иву Майоли и Анке Хубер) по пути к титулу, и Индиан-Уэллс, где Алар-Декюжи и Тозья победили сначала посеянных вторыми Лори Макнил и Ларису Савченко-Нейланд, а затем посеянных четвёртыми Лизу Реймонд и Ренне Стаббс, проиграв только в финале. В июле в матче Кубка Федерации с испанками Алар-Декюжи победила Аранчу Санчес, сравняв счёт в матче, но в парной игре была вынуждена отказаться от борьбы из-за разрыва связки в правой кисти. Это означало для неё фактически конец сезона — до конца года она провела ещё всего одну игру, не успев развить успех первой половины сезона. Потерянным оказался и весь следующий год — Алар-Декюжи вернулась на корт только в сентябре и за сезон провела всего один матч в одиночном разряде и восемь в парах из-за травм кисти и колена.

1998—2000

1998 год стал для Алар-Декюжи годом возвращения. Уже в январе с Жанеттой Гусаровой она дважды подряд выходила в финал турниров в Австралии, а в марте с Рейчел Макквиллан — в полуфинал турнира I категории в Майами. В мае она вышла в финал турнира в Страсбуре в одиночном разряде после победы над пятой ракеткой мира Амандой Кётцер. В июне в Бирмингеме в паре с Элс Калленс она завоевала первый титул WTA за два года, победив последовательно пары, посеянные под вторым, четвёртым и первым номером, а неделю спустя победила в Хертогенбосе трёх посеянных соперниц на пути к первому титулу за два года в одиночном разряде. На Уимблдонском турнире они с Калленс дошли до четвертьфинала, а завершением сезона стала двойная победа в Паттайе — и в одиночном, и в парном разряде. По итогам года Алар-Декюжи была номинирована на награду WTA в номинации «Возвращение года».

В 1999 году Алар-Декюжи продолжала развивать свой успех. Уже в начале января в Окленде она победила в одиночном разряде, в том числе обыграв соперниц, посеянных под вторым и первым номерами. В апреле и мае она дважды доходила до финала, в том числе на Открытом чемпионате Германии, где в четвертьфинале победила посеянную третьей Штеффи Граф, а в финале уступила первой ракетке мира Мартине Хингис. В июне она победила на травяных кортах Бирмингема, а в августе дошла до финала в Лос-Анджелесе после побед над шестой ракеткой мира Мари Пьерс и второй ракеткой мира Дэвенпорт, впервые в карьере войдя сама в десятку лучших в мире и обеспечив себе право на участие в финальном турнире года. В парах её успехи были скромней, но в конце сезона она с Анке Хубер сумела пробиться в финал Кубка Кремля в Москве.

2000 год стал лучшим в карьере Алар-Декюжи. За год она выиграла два турнира в одиночном разряде, поднявшись до седьмого места в рейтинге, но главных успехов добилась в парах. В парном разряде она завоевала за сезон десять титулов с четырьмя разными партнёршами, в первую очередь с Ай Сугиямой, с которой выиграла Открытый чемпионат США и турниры I категории в Майами и Москве. Ещё на двух престижных турнирах — Уимблдоне и du Maurier Open в Монреале — Алар-Декюжи и Сугияма дошли до финала. Успешными были выступления Алар-Декюжи и в остальных двух турнирах Большого шлема: четвертьфинал в Австралии и второй за карьеру полуфинал во Франции. В итоге к сентябрю она поднялась на первую строчку в рейтинге теннисисток в парном разряде. Ей не удалось добавить к этому списку успехов медаль на Олимпиаде в Сиднее, где с ней выступала Амели Моресмо, но до четвертьфинала французская пара дошла, проиграв там будущим чемпионкам, Винус и Серене Уильямс. В одиночном разряде Алар-Декюжи выбыла из борьбы в третьем туре. В итоговом турнире года Алар-Декюжи и Сугияма, посеянные первыми, достаточно неожиданно проиграли в первом же круге Элс Калленс и Доминик Монами, а в одиночном разряде француженка также в первом круге проиграла Хингис. По окончании сезона Алар-Декюжи, всё ещё в ранге лучшей теннисистки мира в парном разряде, неожиданно объявила об уходе из тенниса.

Участие в финалах турниров WTA за карьеру (46)

Легенда
Большой шлем (2)
Итоговый чемпионат WTA (0)
I категория (5)
II категория (15)
III категория (9)
IV категория (13)
V категория (1)
VS (1)

Одиночный разряд (21)

Победы (12)

№	Дата	Турнир	Покрытие	Соперница в финале	Счёт в финале
1.	21 окт 1991	Сан-Хуан, Пуэрто-Рико	Хард	Аманда Кётцер	7–5, 7–5
2.	27 апр 1992	Таранто, Италия	Грунт	Эмануэла Зардо	6–0, 7–5
3.	25 апр 1994	Таранто (2)	Грунт	Ирина Спырля	6–2, 6–3
4.	8 мая 1995	Открытый чемпионат Праги, Чехия	Грунт	Людмила Рихтерова	6–4, 6–4
5.	8 янв 1996	Schweppes Tasmanian International, Хобарт, Австралия	Хард	Мана Эндо	6–1, 6–2
6.	12 фев 1996	Open Gaz de France, Париж	Ковёр (i)	Ива Майоли	7–5, 7–64
7.	15 июн 1998	Wilkinson Championships, Хертогенбос, Нидерланды	Трава	Мириам Ореманс	6–3, 6–4
8.	16 ноя 1998	Открытый турнир в Паттайе, Таиланд	Хард	Ли Фан	6–1, 6–2
9.	4 янв 1999	ASB Classic, Окленд, Новая Зеландия	Хард	Доминик Монами	6–4, 6–1
10.	7 июн 1999	DFS Classic, Бирмингем, Великобритания	Трава	Натали Тозья	6–2, 3–6, 6–4
11.	19 июн 2000	Direct Line International Championships, Истборн, Великобритания	Трава	Доминик Монами	7–64, 6–4
12.	9 окт 2000	Открытый чемпионат Японии, Токио	Хард	Эми Фрейзер	5–7, 7–5, 6–4

Поражения (9)

№	Дата	Турнир	Покрытие	Соперница в финале	Счёт в финале
1.	5 окт 1987	Athens Trophy, Греция	Грунт	Катерина Малеева	0–6, 1–6
2.	5 авг 1991	Альбукерке, Нью-Мексико, США	Хард	Джиджи Фернандес	0–6, 2–6
3.	14 фев 1994	Open Gaz de France, Париж	Ковёр (i)	Мартина Навратилова	5–7, 3–6
4.	26 фев 1996	EA-Generali Ladies, Линц, Австрия	Ковёр (i)	Сабина Аппельманс	2–6, 4–6
5.	18 мая 1998	Internationaux de Strasbourg, Франция	Грунт	Ирина Спырля	6–75, 3–6
6.	26 апр 1999	Открытый чемпионат Хорватии, Бол	Грунт	Корина Морариу	2–6, 0–6
7.	10 мая 1999	Открытый чемпионат Германии, Берлин	Грунт	Мартина Хингис	0–6, 1–6
8.	9 авг 1999	Acura Classic, Лос-Анджелес, США	Хард	Серена Уильямс	1–6, 4–6
9.	2 окт 2000	Toyota Princess Cup, Токио, Япония	Хард	Серена Уильямс	5–7, 1–6

Женский парный разряд (25)

Победы (15)

№	Дата	Турнир	Покрытие	Партнёр	Соперницы в финале	Счёт в финале
1.	8 авг 1994	VS of Los Angeles, США	Хард	Натали Тозья	Яна Новотна Лиза Реймонд	6–1, 0–6, 6–1
2.	19 сен 1994	Nichirei International Championships, Токио, Япония	Хард	Аранча Санчес-Викарио	Эми Фрейзер Рика Хираки	6–1, 0–6, 6–1
3.	1 янв 1996	Amway Classic, Окленд, Новая Зеландия	Хард	Элс Калленс	Кристина Канс Джилл Хетерингтон	6–0, 6–1
4.	8 июн 1998	DFS Classic, Бирмингем, Великобритания	Трава	Элс Калленс	Лиза Реймонд Ренне Стаббс	2–6, 6–4, 6–4
5.	16 ноя 1998	Открытый турнир в Паттайе, Таиланд	Хард	Элс Калленс	Александра Ольша Рика Хираки	3–6, 6–2, 6–2
6.	3 янв 2000	Thalgo Australian Women's Hardcourts, Голд-Кост, Австралия	Хард	Анна Курникова	Сабина Аппельманс Рита Гранде	6–3, 6–0
7.	10 янв 2000	Adidas International, Сидней, Австралия	Хард	Ай Сугияма	Мари Пьерс Мартина Хингис	6–0, 6–3
8.	7 фев 2000	Open Gaz de France, Париж	Ковёр (i)	Сандрин Тестю	Эмили Луа Оса Свенссон	3–6, 6–3, 6–4
9.	20 мар 2000	Ericsson Open, Майами, США	Хард	Ай Сугияма	Николь Арендт Манон Боллеграф	4–6, 7–5, 6–4
10.	1 мая 2000	Открытый чемпионат Хорватии, Бол	Грунт	Корина Морариу	Тина Крижан Катарина Среботник	6–2, 6–2
11.	21 авг 2000	Pilot Pen Tennis, Нью-Хейвен, США	Хард	Ай Сугияма	Вирхиния Руано Паскуаль Паола Суарес	6–4, 5–7, 6–2
12.	28 авг 2000	Открытый чемпионат США, Нью-Йорк	Хард	Ай Сугияма	Кара Блэк Елена Лиховцева	6–0, 1–6, 6–1
13.	2 окт 2000	Toyota Princess Cup, Токио	Хард	Ай Сугияма	Нана Мияги Паола Суарес	6–0, 6–2
14.	9 окт 2000	Открытый чемпионат Японии, Токио	Хард	Корина Морариу	Тина Крижан Катарина Среботник	6–1, 6–2
15.	23 окт 2000	Кубок Кремля, Москва, Россия	Ковёр (i)	Ай Сугияма	Анна Курникова Мартина Хингис	4–6, 6–4, 7–65

Поражения (10)

№	Дата	Турнир	Покрытие	Партнёр	Соперницы в финале	Счёт в финале
1.	16 сен 1991	Париж, Франция	Грунт	Алексия Дешом	Радка Зрубакова Петра Лангрова	4–6, 4–6
2.	18 апр 1994	Барселона, Испания	Грунт	Натали Тозья	Лариса Савченко-Нейланд Аранча Санчес-Викарио	2–6, 4–6
3.	12 фев 1996	Open Gaz de France, Париж	Ковёр (i)	Натали Тозья	Кристи Богерт Яна Новотна	4–6, 3–6
4.	4 мар 1996	State Farm Evert Cup, Индиан-Уэллс, США	Хард	Натали Тозья	Чанда Рубин Бренда Шульц-Маккарти	1–6, 4–6
5.	15 сен 1997	Toyota Princess Cup, Токио, Япония	Хард	Чанда Рубин	Моника Селеш Ай Сугияма	1–6, 0–6
6.	5 янв 1998	ASB Classic, Окленд, Новая Зеландия	Хард	Жанетта Гусарова	Нана Мияги Тамарин Танасугарн	6–71, 4–6
7.	12 янв 1998	ANZ Tasmanian International, Хобарт, Австралия	Хард	Жанетта Гусарова	Вирхиния Руано Паскуаль Паола Суарес	6–76, 3–6
8.	18 окт 1999	Кубок Кремля, Москва, Россия	Ковёр (i)	Анке Хубер	Лиза Реймонд Ренне Стаббс	0–6, 1–6
9.	26 июн 2000	Уимблдонский турнир, Лондон	Трава	Ай Сугияма	Винус Уильямс Серена Уильямс	3–6, 2–6
10.	14 авг 2000	Du Maurier Open, Монреаль, Канада	Хард	Ай Сугияма	Натали Тозья Мартина Хингис	3–6, 6–3, 4–6

Статистика участия в центральных турнирах в женском парном разряде

Турнир	1988	1989	1990	1991	1992	1993	1994	1995	1996	1997	1998	1999	2000	Итого	В / П за карьеру
Открытый чемпионат Австралии	1К	2К	2К	НУ	1К	1К	1К	2К	3К	НУ	НУ	3К	1/4	0 / 10	10–10
Открытый чемпионат Франции	1К	2К	1К	3К	2К	1К	1/2	1/4	3К	НУ	2К	1К	1/2	0 / 12	18–12
Уимблдонский турнир	НУ	НУ	НУ	1К	1К	2К	3К	3К	НУ	НУ	1/4	2К	Ф	0 / 8	14–8
Открытый чемпионат США	НУ	НУ	НУ	1К	1К	1К	1К	1/4	НУ	НУ	3К	3К	П	1 / 8	13–7
VS Championships / Chase Championships	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	1К	НУ	НУ	НУ	НУ	НУ	1К	0 / 2	0–2
Олимпийские игры	НУ	-			НУ	-			НУ	-			1/4	0 / 1	1–1

Ссылки

• [www.wtatennis.com/players/player/ Профиль на сайте WTA]  (англ.)
• [www.fedcup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Федерации] (англ.)

Отрывок, характеризующий Алар-Декюжи, Жюли

Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.