Ала ад-дин Мухаммад-шах

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ала ад-дин Мухаммад-шах ибн Шихаб ад-дин
لدین الخلجی<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Ала ад-дин Мухаммад-шах</td></tr>

Султан Делийского султаната
1296 — 1316
Предшественник: Рукн ад-дин Ибрахим-шах I
Преемник: Шихаб ад-дин Умар-шах
 
Вероисповедание: Ислам
Смерть: Дели
Род: Халджи

Ала ад-дин Мухаммад-шах I ибн Шихаб ад-дин также известен как Султан Ала ад-дин (Урду: علاء الدین الخلجی; умер 1316) — султан Дели с 1296 по 1316 годы из тюрко-афганской династии Халджи. После вступления на престол Джалал-уд-дин пожаловал высокий пост своему любимому племяннику и зятю Ала ад-дину. После восстания Малика Чхаджу лен Кара-Манипкур был передан Ала ад-дину. Ала ад-дину был честолюбивым человеком. Поощряемый приверженцами Малика Чхаджу и питая отвращение к своей жене и тёще, которые пытались настроить против него султана, он решил испробовать свои силы в другом месте. В 1292 году он с разрешения султана вторгся в Малву, разграбил Бхилсу и привез огромную добычу в Дели, где султан вознаградил его, передав ему правление Аудом в дополнение к лену, которым он уже владел.





Вступление на престол

Ала ад-дин благополучно возвратился в Кару со своими сокровищами, не встретив на пути сопротивления. Во время отсутствия Ала ад-дина верные султану вельможи пытались убедить последнего, что Ала ад-дин слишком честолюбив, чтобы ему можно было доверять. Но султан заявил, что он любит племянника, как сына и верит ему. Султан прибыл в Кару и последовала ужасная трагедия: по заранее условленному сигналу Ала ад-дина двое из его окружения убили султана. Голову султана, насаженную на копье, показали народу в округах, которые находились под властью Ала ад-дина. Ала ад-дин был провозглашен султаном 19 июля 1296 года. Ала ад-дин двигался к Дели во главе большой армии по пути привлекал на свою сторону народ, щедро раздавая золото. Посланная из Дели армия перешла на сторону Ала ад-дина, и он вступил на престол в Красном дворце 3 октября 1296 году. Те представители знати, которые перешли на сторону Ала ад-дина, соблазнившись золотом были жестоко наказаны, ибо Ала ад-дин был убежден, тот кто изменил одному господину, изменит и другому.

Завоевания

В 1297 г. Ала ад-дин решил, что в Дели власть достаточно укреплена, он приступил к расширению границ. Первой жертвой стала провинция Гуджарат. Столица была осаждена и взята. Гуджарат был поставлен под управление мусульманского наместника.

В 1299-1301 гг. неприступная крепость Рантхамбхор находилась под правлением раджпутского князя из династии Чуаханов по имени Хамир. Ала ад-дин поручил Улуг-хану взять крепость, т.к. она занимала важное стратегическое значение. Но раджпуты заставили Улуг-хана отступить. Узнав об этом, Ала ад-дин решил лично выступить с походом и в самом разгаре осады узнал, что сыновья его сестры Амир Умар и Мангу-хан восстали в Бадауне и Ауде. Восстаие было подавлено и зачинщики были привезены в Рантхамбхор и там ослепены. Крепость Рантхамбхор была взята после осады, которая длилась год., благодаря помощи изменившего министра; изменника впоследствии казнили; Хамир был убит; крепость была отдана в управление Улуг-хану.

1303 г. Гухилотские правители Мевара по разным поводам выступали против султанов Дели, княжество было хорошо защищено горами и болотами. Причиной похода было желание покорить сильное княжество, расположенное близко к Дели. Раджпуты дали достойный отпор, но не смогли удержать крепость Читор.

В 1305 году Айн-ул-Мульк Мультани был послан для завоевания Мальвы. Ему оказали сопротивление индуистские князья, но мусульмане одержали победу и взяли важные города Манду и другие. Айн-ул-Мульк был назначен наместником Мальвы.

С 1306 по 1313 года Ала ад-дин после завоевания всей Северной Индии предпринимает 4 похода для завоевания Декана. Таким образом, вся Южная Индия была подчинена власти Дели. Делийский султанат достиг максимальных размеров и зенита своей славы.

Истребление «новых мусульман»

Ала ад-дин не доверяли «новым мусульманам» (монголов, принявших ислам и поселившихся в Индии). Последние были лишены доступа к высоким должностям и лишены привилегий. «Новые мусульмане» мстили за это восстаниями и заговорами. К концу правления Ала ад-дина они организовали заговор с целью убить султана, который был раскрыт. Последовал приказ уничтожить всех «новых мусульман». Было убито около 30 тысяч человек как в Дели, так и провинциях.

Рыночные правила

Постоянно растущая империя нуждалась в регулярной армии, а для содержания такой армии требовались деньги. Ала ад-дин установил твёрдое жалование солдатам в размере 234 танка. Также он установил фиксированные цены на товары, искусственно занижая стоимость жизни, для того чтобы солдатам хватало их жалования.

Цены устанавливались султаном лично, а приказы приводились в жизнь шахна-и-мандиром, высоким должностным лицом, главным управляющим рынком. Налоги изымались не деньгами, а натурой. Зерно складывалось в закрома в Дели, и в случае неурожая, распределялось из центра.

Все купцы обязаны были регистрировать свои караваны в канцелярии шахна-и-мандира. Никому не разрешалось делать запасы зерна и продавать его по завышенным ценам. Барани говорит, что во время засухи шахна-и-мандир предложил повысить цены на зерно, за что был наказан 21 ударами бича. Эти правила временно достигали цели. Даже во время засухи не ощущалось недостатка в продуктах. Деятельность скупщиков находилась под строгим контролем , и манипуляций с ценами не было. Если какой-нибудь лавочник обвешивал покупателя, то у этого лавочника вырезали из тела такой же кусок мяса.

Были установлены твёрдые цены на ткани, пшеницу, рис, ячмень, сахар, топлёное и растительное масло, соль и другие товары. Снижение стоимости жизни позволило содержать большую постоянную армию.

Последние годы

Больной и покинутый женой и детьми в последние годы стал игрушкой в руках Малика Кафура, интриги создавали тяжёлую обстановку при дворе. Его мать была заключена в тюрьму в Старом Дели. Альп-Хана, наместник Гуджарата был убит. Результаты были ужасны. Войска в Гуджарате подняли восстание. В Девагари Харапал захватил пару мусульманских постов и объявил о своей независимости. Ничего не было сделано для подавления мятежников. Ала ад-дин умер 2 января 1316 года. Полагали, что Кафур ускорил его смерть при помощи яда.

Оценка правления

Но в истории правления Ала ад-дина три факта представляют собой огромное значение. Первая характерная черта. Он был первым мусульманским правителем Дели, который создал империю, которая охватывала большую часть Индии. Было восстановлено политическое единство. А в итоге он подготовил почву для установления власти Моголов в Декане.

Во-вторых, Ала ад-дин сформировал административное единство Делийскому султанату, который долгое время представлял собой конгломерат «военных ленов».

В-третьих, он сознательно освободился от подчинения ортодоксальным улемам (высшим мусульманским богословам) и заявил, что в светских делах преобладают соображения светского толка. Он заявил высокопоставленному кази: «Когда я повелеваю страной, я не думаю законно это или не законно (позволяют законы ислама или нет), повелевая, я исхожу из блага государства или действую под влиянием чрезвычайных обстоятельств». Это было провозглашением новой политики, которой следовал Мухаммед Туглак.

Возможно, Ала ад-дин был неграмотным. Барани говорит, что он «не был знаком с наукой», но Феришта пишет, что после вступления на престол, султан учится писать на фарси. Ала ад-дин интересовался литературой. Ала ад-дин также уделял большое внимание строительству крепостей и мечетей.

Напишите отзыв о статье "Ала ад-дин Мухаммад-шах"

Примечания

  1. [india.gov.in/knowindia/qutub_minar.php Qutub Minar] сайт Правительства Индии.

Литература

  • Синха Н.Х., Баннерджи А.Ч. История Индии. — М.: Издательство иностранной литературы, 1954. — 440 с.
  • [persian.packhum.org/persian/main?url=pf%3Ffile%3D80201013%26ct%3D18 Táríkh-i 'Aláí; or, Khazáínu-l Futúh, of Amír Khusrú] The History of India, as Told by Its Own Historians: The Muhammadan Period, by Sir H. M. Elliot. Vol III. 1866-177. Page:67-92.

Отрывок, характеризующий Ала ад-дин Мухаммад-шах

Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?