Албанский кризис

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Алба́нский кри́зис — международный кризис, разразившийся в 1913 году из-за албанско-сербских противоречий по поводу государственной границы. В ходе кризиса в Северную Албанию были введены сербские войска, что едва не привело к началу масштабной войны[1].

Причиной кризиса стали последствия Первой Балканской войны и провозглашение независимости Албании. Сербия, надеявшаяся в ходе Балканской войны получить выход к морю за счёт Албании, не достигла своих целей, хотя значительно расширила свою территорию. В свою очередь провозгласившая независимость Албания не имела чётко определённых границ. Для этого великие державы создали специальную комиссию, которая должна была организовать делимитацию границ Албании с Сербией, Черногорией и Грецией.

Сербские власти, узнав о создании комиссии и возможности отторжения части завоёванных территорий, начали в октябре подготовку к вводу войск в Албанию. 14 октября Австро-Венгрия выразила свою поддержку Албании, 16 октября так же поступила Германия. 17 октября кризис обострился в связи с вступлением сербских войск на территорию Албании и их продвижением вглубь страны. В тот же день МИД Австро-Венгрии предъявил Сербии ультиматум с требованием вывести войска из Албании. На следующий день 18 октября сербское руководство во избежание войны с Австро-Венгрией отдало приказ о выводе войск с территории соседней страны.

Конфликт не был исчерпан с делимитацией албанских границ. В ходе кризиса произошло сближение Сербии с Россией, что сыграло роль в Первой мировой войне.

Напишите отзыв о статье "Албанский кризис"



Примечания

  1. [www.hrono.info/sobyt/1913alb.html Албанский кризис 1913 г.]//ХРОНОС

См. также

Отрывок, характеризующий Албанский кризис

Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.