Алдан-Семёнов, Андрей Игнатьевич
Поделись знанием:
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
| Андрей Игнатьевич Алдан-Семёнов | |
 | |
| Имя при рождении: |
Андрей Игнатьевич Семёнов |
|---|---|
| Псевдонимы: |
Алдан-Семёнов |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
деревня Шунгур, Вятская губерния |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Андре́й Игна́тьевич Алда́н-Семё́нов (настоящая фамилия Семёнов; 27 октября 1908—8 декабря 1985) — русский советский прозаик, поэт.
Содержание
Биография
Родился в деревне Шунгур Вятской губернии в крестьянской семье. С 1920 — в детском доме, учился в Вятском педагогическом институте, но не окончил его; с 1926 занимался журналистикой. В 1935 Алдан-Семёнов создал в Кировской области отделение Союза писателей, став его ответственным секретарем. В 1936—1937 собирал народную поэзию. В 1938 репрессирован, провёл 15 лет в трудовом лагере на Колыме. С 1958 жил в Москве.
Лагерные впечатления Алдан-Семёнова легли в основу повести «Барельеф на скале» (1964). Об этом произведении (наряду с некоторыми другими беллетризированными воспоминаниями репрессированных) весьма резко отозвался Александр Солженицын в своем «Архипелаге ГУЛАГе». Солженицын считал «лагерное» творчество Алдан-Семенова примером сервильной литературы, обличающей отдельные «перегибы сталинизма», но не желающей видеть в репрессиях фундаментальный инструмент советского строя.
Книги
Трилогия
- Красные и белые. (в 2-х тт., 1970-74) Роман
- Гроза над Россией. (1980)
- На краю океана. (1977)
В романе «На краю океана» сюжетом стали перипетии гражданской войны на северо-востоке России, в том числе на Охотском побережье. Наряду с вымышленными персонажами героями романа являются такие исторические лица, как Иерони́м Уборевич и Нестор Каландаришвили.
Разное
- Белый остров (1931) очерки
- Книга стихов, Казань,1935
- Солнце. Казань, 1936
- Закон дружбы,- Хабаровск,1954
- Северная поэма. Магадан, 1954
- Берег надежды. - Алма-Ата, 1955
- Берег надежды. - Магадан, 1956
- Путешествие на Севре. - Хабаровск, 1956
- Северо-восток. 1956
- Бухта желания, М., 1958
- Светлые ночи. Алма-Ата, 1958
- Ветер в березах, 1959
- Север, Север! - М., 1960
- Алдан-Семёнов А. И. Черский. — М.: Молодая гвардия, 1962. — 224 с. — (Жизнь замечательных людей. Выпуск 353). — 105 000 экз. (в пер.)
- Метель и солнце, М., Советский писатель,1963 - 140 с., 20 000 экз.
- Розовый горностай. М.,1963
- Алдан-Семёнов А. И. Семенов-Тян-Шанский. — М.: Молодая гвардия, 1965. — 304, [18] с. — (Жизнь замечательных людей. Выпуск 24 (415)). — 115 000 экз. (в пер.)
- Ветры в березах, 1965
- Золотой круг, 1967
- Сага о Севере, М., 1968
- Бессонница странствий, М., 1973
- Поход за последним "тигром". 1975
- Под русскими звездами. М., 1977
- Любовь и звезды, М., 1978 (стихи)
- Слово о командарме. М., 1981
- Для тебя, Россия, М., Современник, 1983
- Избранные произв. В 2-х тт., М., Художественная литература, 1983
- Контрасты. М., 1983
- Верность. Алма-Ата, 1985
- Избранное. М., 1986
Напишите отзыв о статье "Алдан-Семёнов, Андрей Игнатьевич"
Литература
- Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.</span>
Ссылки
- [magazines.russ.ru/sib/2008/12/ka14.html Любовь Кашина. "Нет, в этом мире я не гость..."] (Отрывки из мемуаров Алдан-Семенова, воспоминания его родных)
|
Это заготовка статьи о писателе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Алдан-Семёнов, Андрей Игнатьевич
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
