Александерплац (станция метро, линия U8)

«Александерплац» Alexanderplatz U8
Берлинский метрополитен
Платформа станции
Дата открытия:	18 апреля 1930 года
Тип:	Трехпролетная
Тип платформ:	островная
Код станции:	Ap

Александерплац (станция метро, линия U8)Александерплац (станция метро, линия U8)

«Александерплац» (нем. Alexanderplatz) — станция Берлинского метрополитена. Расположена на линии U8 между станциями «Вайнмайстерштрассе» (нем. Weinmeisterstraße) и «Янновицбрюкке» (нем. Jannowitzbrücke). Станция находится в районе Берлинa Митте и имеет пересадку на одноименные станции: станцию линии U2, станцию линии U5 и станцию внутригородской электрички. Станция, как и площадь, названа в честь русского императора Александра I.

История

Открыта 18 апреля 1930 года в составе участка «Хайнрих-Хайне-Штрассе» — «Гезундбруннен». С 13 августа 1961 года по 1 июля 1990 года станция была закрыта, все входы были замурованы. К северу от станции ранее располагался тупик, который после 13 августа 1961 года был демонтирован.

Архитектура и оформление

Трехпролётная колонная станция мелкого заложения, архитектор — Альфред Гренандер. Путевые стены облицованы зелёной кафельной плиткой, металлические колонны также покрашены в зелёный цвет. В центре платформы расположен выход, а также пересадка на одноимённую станцию линии U5. Комплекс, образованный тремя станциями метро линий U2, U5 и U8, имеет вид буквы «H», в центре расположена станция линии U5, непосредственно над которой проходит коридор пересадки на станцию линии U2. Непосредственно к западу от станции расположена служебная соединительная ветвь для передачи составов с линии U8 на линию U5, которая во времена Берлинской стены не функционировала.

Упоминания в книгах и фильмах

• Данная станция метрополитена появляется в фильме Роберта Швентке «Иллюзия полёта».

Ссылки

• [untergrundbahn.de/u8.htm]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Александерплац (станция метро, линия U8)

В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.