Александрийская православная церковь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александрийская православная церковь
Πατριαρχεῖο Ἀλεξανδρείας καὶ πάσης Ἀφρικῆς

Благовещенский собор в Александрии

Основная информация
Основатели Апостол Марк
Предстоятель в настоящее время Феодор II
Центр Александрия и Каир
Юрисдикция (территория) Африка
Богослужебный язык Греческий, Арабский, Английский, Французский, языки коренных народов Африки
Календарь новоюлианский[1]
Численность
Епархий 29
Верующих 250.000 - 300.000 в Египте + более 6.500.000 африканцев
Сайт [www.patriarchateofalexandria.com/ www.patriarchateofalexandria.com]

Александри́йская Правосла́вная Це́рковь (или Александрийский патриархат, греч. Πατριαρχεῖο Ἀλεξανδρείας) — автокефальная поместная православная Церковь, занимающая 2-е место в диптихе автокефальных поместных Церквей. Канонической территорией Александрийского патриархата является Африка (с прилегающими островами). По преданию основана апостолом Марком.

Будучи исторически одним из древних восточных (греческих) патриархатов, с 1950-х годов ведёт активную миссионерскую деятельность среди населения тропической и экваториальной Африки[2].





История

Ранняя история

По преданию, основана около 42 года апостолом и евангелистом Марком (ум. в 63) в Александрии (Эллинистический Египет). Для основанной в Александрии церкви он поставил первого епископа Аниана[3]. В Александрии евангелист завершил свой земной путь, претерпев мучения от толпы разъяренных поклонников Сераписа (в 62 или 68). Его тело было погребено христианами в церкви Вукола[4].

Становление Александрийской церкви в первые 2 столетия после рождества Христова проходило в противостоянии с разного рода культами и религиозными сектами многонациональной Александрии. Важную роль в борьбе с гностиками, иудаизмом и язычниками к концу II века в Александрии играли дидаскалы. Несколько поколений дидаскалов III—IV веков (Пантен, Климент, Ориген и др.) заложили основы Александрийской школы богословствования[4], ставшей одним из важнейших богословских центров христианского мира.

В 202 году император Септимий Север (193—211) посетил Палестину, после чего запретил под угрозой жестоких наказаний обращение в иудаизм и христианство. Гонения, прекратившиеся вскоре после его смерти, не достигли цели. Напротив, стойкость невинных мучеников подвигла к обращению в христианство многих александрийцев[4].

В течение первых трёх столетий было построено большое количество храмов и введён собственный чин литургии — литургия апостола Марка (александрийская).

В III веке в Александрийской церкви благодаря деятельности Антония Великого появилось монашество. Оно распространилось в Египте. К концу IV века его основными центрами стали Фиваида и Нитрия. Впоследствии опыт монашеской жизни распространился на территории Палестины, Сирии и других стран.

Официальным и литургическим языком Александрийской церкви был греческий. Большинство александрийских богословов также использовали греческий язык.

С середины III века Александрийский епископ носит почётный титул папы. Впервые его использовал Иракл Александрийский. До возвышения Константинополя Александрия была главным христианским центром на Востоке. С 451 года за Александрийский епископом утвердился титул патриарха. Александрийский патриархат был третьим по значению после Рима и Константинополя.

Ко времени правления святителя Афанасия Александрийского относится знаменательное событие: ок. 330 года Александрийская Церковь простёрла свою юрисдикцию за пределы Римской империи — в Аксум, куда был поставлен епископом Св. Фрументий. Позже христианство распространилось и в других, соседних с Египтом областях, в частности, в Нубии и Аравии. Возникшие автономные Церкви, Эфиопская и Аравийская, находились в канонической зависимости от престола апостола Марка. Возможно, что в VI веке в ведение Александрийского Патриархата были переданы области Северо-Западной Африки (Карфагенская Церковь) и Южной Испании, присоединённые к Византии при императоре Юстиниане I[5].

Разделение Александрийской церкви после Халкидонского собора

Александрийская Церковь, имевшая свою богословскую школу, в разное время возглавлявшуюся великими Отцами Церкви, стала последовательной сторонницей миафизитской христологии, что позволило ей защитить учение церкви от несторианского диофизитства, возникшего в Антиохийской богословской школе. Отказ Александрийского патриарха Диоскора I (444—451) признавать диофизитское учение папы Римского Льва привело в 451 году к созыву Халкидонского собора, где по требованию папских легатов Диоскор был осужден и низложен. Низложение патриарха Диоскора обезглавило александрийскую делегацию, однако, стало формальным поводом для отказа александрийцев подписываться под вероопределениями собора. При серьезной оппозиции Александрийской церкви Халкидонскому собору, имперской властью в ней был поставлен патриарх-халкидонит Протерий. Он был свергнут восставшими александрийцами, как только город покинули имперские войска. На место Протерия был поставлен патриарх-антихалкидонит Тимофей II Элур, что привело к конфликту с константинопольскими властями и дало начало расколу единой Александрийской церкви на две параллельные церкви: нехалкидонитскую и халкидонитскую. С 538 года стали действовать двойные патриаршие структуры.

Пока во всей Византии не могли определиться с принятием или отвержением Халкидонского собора, разделение не имело национальных признаков. Императоры временами пытались силой насадить халкидонизм в Александрии, ссылая патриархов нехалкидонитов и ставя на их место халкидонитов, временами пытались примирить противоборствующие стороны, как это было при издании энотикона Зенона. Когда халкидонизм окончательно укрепился в империи, отношение к собору перешло из богословской плоскости в политическую, став индикатором лояльности императору ромеев. После этого в Александрийской церкви сформировалось халкидонитское ядро местной, относительно небольшой греческой диаспоры. Так сложилась основа для формирования этнически обособленных Александрийских церквей — греческой (халкидонской) и коптской (нехалкидонской). Со времен гонений императора Юстиниана I на нехалкидонитов и вплоть до аннексии Египта арабами нехалкидонские патриархи, спасаясь от преследований, имели своей резиденцией монастырь Святого Макария в горном Египте.

По оценкам некоторых историков, к началу VII века из примерно шестимиллионного христианского населения Египта членами греческой Александрийской Православной Церкви было всего около 300000 человек, остальные составляли Коптскую Православную Церковь.

В период арабского господства и крестовых походов

Арабское завоевание Египта (638 год) положило конец соперничеству греческих (халкидонитских) и коптских (нехалкидонитских) пап двух Александрийских церквей, поскольку греческий патриарх был вынужден бежать в Константинополь. Александрийский Папа Кир умер ещё до капитуляции Александрии (весной 642 года), а избранный его преемником Петр IV покинул Египет вместе с византийской армией и скончался в Константинополе около 654 года. После него преемство греческих Александрийских патриархов прервалось более чем на 70 лет. Александрийская Церковь окончательно пришла в упадок и находилась в полной церковной зависимости от Константинополя. Только в 727 году на Александрийский папский престол при поддержке византийского императора Льва III был избран папа Косма I (727—767).

В 731 году при халифе Хишаме, достаточно благосклонно относившемся к немусульманам, православным Египта было позволено восстановить их кафедру Александрийского патриарха. Папа Косма, хотя и был в прошлом малограмотным ремесленником, сумел добиться у халифа возвращения многих церквей, перешедшим к коптам после ухода византийцев. В тот период греческая Александрийская церковь переживала кризис, связанный с новой волной распространения монофелитства. Папа Косма I отрёкся от монофелитства на поместном соборе 743 году[6].

При халифе аль-Мутаваккиле (847—861) христианам пришлось пережить тяжёлое гонение. Были разрушены многие церкви, запрещалось совершать Богослужения и Таинства.

К X веку произошла арабизация православной общины Египта, у неё сложилась собственная арабоязычная литература, самыми яркими представителями которой были Патриарх Евтихий II и историк X—XI веков Яхья Антиохийский, первую половину жизни проведший в Египте. Этническое самосознание египетских мелькитов было весьма размыто, однако заметно, что они не отождествляли себя ни с ромеями-византийцами, ни тем более с арабами. Распространёнными самоназваниями этой общины были термины «христиане мелькитские», «мелькиты александрийские» и т. п., никакой более конкретной этнической идентификации они не знали. Большинство Александрийских Патриархов VIII — начала XI века происходили из земель, находившихся во владении халифата, и были слабо связаны с греко-византийской культурой.

С XI века начинается обратная волна эллинизации Александрийской Церкви, укрепляются её связи с Византией. Патриархи, видимо греческого происхождения, часто посещали Константинополь, писали свои трактаты и проповеди на греческом языке (как Кирилл II на рубеже XI—XII веков).

Во время крестовых походов установились связи Александрийского папства с Римским. По просьбе Александрийского папы Николая I (ок. 1210—1218) Римский Папа Иннокентий III предпринял шаги для защиты христиан в Египте от преследований со стороны сарацин. Посланием Ex litteris quas от 29 апреля 1213 года Иннокентий III пригласил Николая I на IV Латеранский собор, на котором Александрийскую Церковь представлял патриарший делегат диакон Герман. Вскоре связи Александрийской церкви с Римом были прерваны, о чём свидетельствует возведение крестоносцами в 1219 году на Александрийский папский престол первого латинского патриарха Афанасия Клермонского. Впрочем, ни он, ни его преемники так и не смогли обосноваться на Александрийском папском престоле и считались титулярными. Окончательно латинское Александрийское папство было упразднено в понтификат Папы Иоанна XXIII.

Тяжёлый упадок, который переживала Александрийская Православная Церковь под мусульманским владычеством, обусловил крайнюю ограниченность исторических источников, позволяющих судить о её внутренней жизни, общественном устройстве и т. д. Известно, что численность православных в Египте была крайне незначительной и постоянно сокращалась. С 300 тыс. чел. на момент араб. завоевания (ок. 5 % от всего количества египетских христиан) мелькитская община уменьшилась до 90-100 тысяч к началу XIII века и до нескольких тысяч к началу османской эпохи.

Многие Александрийские Патриархи XIII—XIV века происходили из греческой среды, долгие годы жили в Константинополе и почти не появлялись в Египте, но активно участвовали в церковной жизни Византии.

В 1439 году представитель Александрийского папы Филофея подписал Флорентийскую унию (Ферраро-Флорентийский собор)[7].

В период турецкого господства

В 1517 году Египет стал одной из провинций Османской империи. Резиденция Александрийского папы была перенесена в Константинополь, что способствовало окончательному закреплению в богослужебной практике Александрийской церкви византийской литургии. Немногочисленной паствой управлял фактически сам папа, при котором иногда был ещё один епископ. В Оттоманской империи греческая Александрийская церковь во многом сохранила своё значение благодаря тому, что султаны наделяли всех подвластных им патриархов правами этнархов (лидеров нации). Посетивший в 1657 году Египет русский монах Арсений (Суханов) сообщал, что в Каире «постоянно живут 600 православных арабов и эллинов». Александрийская церковь постоянно находилась в тяжёлом финансовом положении и жила только благодаря поддержке других Восточных патриархов и помощи православных государств (прежде всего, России) начавшейся ещё во времена Ивана IV Грозного[8].

С XVI века начали развиваться отношения Александрийской церкви с Россией, первым из Александрийских пап побывал в России патриарх Паисий, принимавший участие в соборе 1666—1667 годов, низложившем патриарха Никона.

Во время восстания против наполеоновских оккупационных войск, занявших Египет в 1798 году, толпы мусульман громили христианские кварталы, убивая их жителей.

Положение христиан улучшилось лишь в период правления Мухаммеда Али, установившего религиозную свободу. Египетский наместник султана Мухаммед Али, взяв курс на самостоятельность Египта, восстановил порядок в стране и, будучи человеком прагматичным, веротерпимым, заботясь о доходах казны и развитии промышленности, покровительствовал христианским общинам. В Египет из других османских владений устремилось множество греков. В 1830—1840-х годы наблюдатели оценивали численность православной общины Египта в 2-5 тысяч человек (включая проживающих в стране иностранных подданных). Большинство православных жили в Каире, Александрии и Дамиетте, незначительные общины существовали в Розетте (араб. Рашид) и Суэце.

Зависимость греческого Александрийского патриархата от Константинопольского просуществовала до XIX века. Последним назначенным в Константинополе Александрийским папой церкви стал Иерофей I (1846/1847-1858), вернувший патриаршую резиденцию в Александрию.

При слабых наследниках Мухаммада Али во второй половине XIX века. Египет быстро потерял экономическую самостоятельность и превратился в полуколонию европейских держав. Строительство дорог, каналов, перерабатывающих предприятий, рост внешней торговли привели к наплыву из-за рубежа огромного количества технических специалистов, торговцев и предпринимателей. Среди иммигрантов было много православных греков и сирийцев, заполнивших важные социальные ниши (бизнес, издательское дело, журналистика, образование). К началу XX века православная община (главным образом за счёт иммиграции) насчитывала уже около 100 тысяч человек (63 тыс. греков, остальные — арабы). Клир Александрийского патриархата на тот момент насчитывал (помимо Патриарха) два митрополита и 50 клириков.

Александрийская Церковь в XX веке

Реформатором церковной жизни в Александрийской Православной Церкви стал патриарх Фотий (1900—1925); при нём Алесандрийская церковь начала выпускать свои печатные издания, в том числе периодические. В начале XX века шла обширная иммиграция малоазийских греков и православных арабов в Египет, в результате чего к 1930 году православные византийской традиции составляли в стране около 150 тысяч человек.

В 1925 году греческий архимандрит Никодим (Сарикас), проживавший в Моши, Танзания, крестил первых африканцев.

Преемник Фотия, Патриарх Мелетий II (1926—1935), составил правила самоуправления для Александрийской церкви и подал их на рассмотрение египетскому правительству, которое одобрило их. С этих пор Александрийский патриархат стал независимым и даже получил защиту государства. Патриарх Мелетий также основал семинарию Святого Афанасия, упорядочил систему церковного судопроизводства и распространил юрисдикцию Александрийского патриархата на всю Африку, заменив в титуле Александрийского патриарха слова «всего Египта» на «всей Африки». При этом в состав Александрийского Патриархата вошла и территория древней Карфагенской церкви, на месте которой был учреждена Карфагенская митрополия[9].

Митрополит Леондопольский Христофор II (1939—1967), был избран на патриарший престол 21 июля 1939 года. После второй мировой войны, из-за эмиграции в другие страны (главным образом в Австралию) произошло сильное сокращение греческой паствы в Египте. Он положил основание современной миссионерской деятельности православной церкви на африканском континенте.

В 1946 году православные Уганды и Кении были приняты в полное каноническое общение с Патриаршим престолом, а в 1963 году присоединены к Александрийской Церкви.

Вследствие деятельности повстанцев мау-мау, в 1952 году британские колониальные власти в Кении объявили чрезвычайное положение. Православная церковь была запрещена, храмы и школы были закрыты, за исключением собора в Найроби, бывшего преимущественно греческим (православные африканцы сочувствовали восставшим, в то время как католики и протестанты поддерживали власти).

При патриархе Николае VI (1968—1986), в 1982 году, в Найроби (Кения) открылась Патриаршая семинария Архиепископа Макария III, где обучаются будущие православные священники из многих стран Африки. Создание этого учебного заведения стало отправной точкой для стремительного роста количества православных христиан на востоке Африки[10].

В сентябре 1997 года были учреждены четыре новые епископии: Мадагаскарская (Антананариву), Нигерийская (Лагос), Ганская (Аккра) и Букобская (Танзания).

Современность

С октября 2004 предстоятель церкви — Блаженнейший Патриарх Александрийский Феодор II.

В настоящее время Александрийская Церковь насчитывает всего около 6 млн верующих, которые объединены в 5 египетских и 19 африканских епархий. Богослужение совершается на древнегреческом, арабском и местных языках. (В частности в Кении основной литургический язык — суахили.) В африканских епархиях ведутся работы по переводу Богослужения и на др. местные языки.

Епархии Александрийской Церкви

См. также

Напишите отзыв о статье "Александрийская православная церковь"

Примечания

  1. [www.liturgica.ru/bibliot/kalender.html В. Ф. Хулап Реформа календаря и пасхалии: история и современность.]
  2. [www.pravenc.ru/text/82070.html#part_43 Александрийский патриархат в Православной энциклопедии]
  3. Николай Тальберг. [pstgu.ru/download/1161336952.history_talberg_1.pdf История Церкви], стр. 10
  4. 1 2 3 pda.sedmitza.ru/text/397503.html Александрийская Православная Церковь. (Православная Энциклопедия. Т. 1, М., 2000. С. 559—594)
  5. [www.sedmitza.ru/text/400083.html Папа Черного континента: интервью с Патриархом Александрийским Петром VII (комментарий в русле истории) — Статьи — Церковно-Научный Центр «Православная Энциклопедия»]
  6. [www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=260&did=507 Pravoslavie.Ru / История Александрийской Православной Церкви]
  7. В 1443 году три патриарха, в том числе и Александрийский Филофей, на патриаршем соборе в Иерусалиме подписали акт, в которой уния была названа «мерзкой» (μιαρά).
  8. [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5142 Хождение на Восток гостя Василия Позднякова с товарищи] — отчёт о посещении Египта российской делегацией в 15581560
  9. [drevo-info.ru/articles/6554.html Карфагенская Епархия - Древо]
  10. [www.pravoslavie.ru/orthodoxchurches/page_2760.htm Православная Патриаршая семинария в Найроби] // Православие.Ru

Литература

  • [www.biblioteka3.ru/biblioteka/pravoslavnaja-bogoslovskaja-jenciklopedija/tom-1/aleksandrijskij-patriarhat.html Александрийский патриархат] // Православная Богословская Энциклопедия. Том 1. Издание Петроград. Приложение к духовному журналу «Странник» за 1900 г.
  • C. Хейз [aliom.orthodoxy.ru/arch/015/015-afric.htm Православная миссия в Тропической Африке] // Альфа и Омега, № 1(15) 1998
  • Rev. Martin Ritsi [jbburnett.com/resources/ritsi_mission.pdf A Mission without a Missionary]

Ссылки

  • [www.patriarchateofalexandria.com/ Александрийская Православная Церковь. Официальный сайт.]
  • [www.patriarhia.ru/db/text/134420.html Александрийская Православная Церковь] на сайте МП
  • Павел Густерин. [radonezh.ru/68750 О межцерковных православных связях]

Отрывок, характеризующий Александрийская православная церковь


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.