Александровская женская гимназия (Пермь)

Александровская женская гимназия
Тип организации:	Гимназия
[sites.google.com/a/diaghilev.perm.ru/istoria-doma/ oogle.com/a/diaghilev.perm.ru/istoria-doma/]

К:Организации, основанные в 1880 году

Александровская женская гимназия — расположена в Перми.

История гимназии

Александровская женская гимназия основана в 1880. Мысль о принятии мер к образованию «детей женского пола» в правительственных сферах зародилась в середине XIX века. 2 мая 1856 г. Попечитель Казанского учебного округа Министерства Народного Просвещения циркуляром № 1528 обратился к Директору училищ Пермской губернии оповестив его, что «Его Превосходительство Г-н Министр Народного Просвещения предложением от 28 марта с/г за № 2746 уведомил меня, что Государь Император изволил обратить внимание, что «принятые до ныне меры к образованию детей женского пола, не вполне удовлетворяют потребностям настоящего времени Его Императорское Величество соизволил повелеть приступить к соображениям об устройстве на первый раз в Губернских городах женских школ, приближенных по курсу преподавания к Гимназиям».

Средними общеобразовательными учреждениями в России считались классические гимназии и прогимназии (т. е. неполные гимназии, большей частью 4-х классные) и реальные училища, официально открытые для детей родителей всех сословий. При существовавшем в то время раздельном обучении, женщины могли получить среднее образование в женских гимназиях Министерства Народного просвещения или Ведомства учреждений императрицы Марии, а также в епархиальных училищах. Министерские гимназии, как правило, имели 7 классов и 8-й педагогический класс, в котором готовили учительниц.

В 1894 г. в России было 161 женская гимназия и 176 (трехклассных или четырёх-классных) прогимназий ведомства Министерства Народного Просвещения и 30 гимназий ведомства императрицы Марии: в первых было 71781 и во вторых 9945 учащихся.

Общественное движение 1860-х гг. вновь поставило на очередь вопрос об организации женской гимназии в Перми. В 1859-1860 гг. для изыскания средств инициаторами движения: известным общественным деятелем г. Перми Д.Д. Смышляевым и преподавателем мужской гимназии Н.А. Фирсовым было устроено одиннадцать музыкальных вечеров, привлекших много публики. 28 декабря 1860 г. на полученные средства в Перми было открыто женское училище 1-го разряда, названное в честь императрицы Марии Александровны Мариинским. Училище первоначально размещалось в полукаменном двухэтажном здании по ул. Пермской, пожертвованном пермскими купцами Ф. К. и Г. К. Каменскими (впоследствии здание Пермского уездного земства). В 1871 г. шестиклассное Мариинское женское училище было переименовано в Мариинскую гимназию с открытием при ней седьмого класса. С годами количество учениц росло, и помещение на Пермской улице становилось тесным. Ввиду увеличения числа учениц Мариинской гимназии и тесноты помещения в 1880 г., появилась мысль об учреждении в Перми женской прогимназии. 19 февраля 1880 г. гласные Городской Думы постановили в память исполнившегося в этот день 25-летия царствования императора Александра II основать в Перми четырёхклассную женскую прогимназию, каковая и была открыта 30 августа 1881 г.

Прогимназия содержалась на средства Пермского городского общества и Пермского губернского земства, которые ежегодно ассигновали на её содержание по 3.000 рублей каждое, и на сумму, получаемую от взноса платы за право учения, около 2500 рублей в год, что составляло до 8.500 рублей в год. В первую половину 1893 г. за право обучения в прогимназии взимался сбор в размере 6 рублей за полугодие, во второй половине учебного года учебная плата Попечительным советом прогимназии была увеличена на 3 рубля в год, или по 1 руб. 50 коп. за полугодие, «в тех видах, что на полученный излишек освободить от платы за право учения беднейших и достойнейших учениц. В 1-м полугодии 1893 г. было освобождено от платы 35 учениц, а во 2-м - 46 учениц».

При прогимназии состоял Попечительный совет, в обязанности которого входило «заведывание бюджетом прогимназии и забота о её благосостоянии». В состав Попечительного совета в 1893 г. входили от Пермского уездного земства: Николай Николаевич Агров, Павел Григорьевич Гавриленко, Владимир Евграфович Тупицын, Аполлон Иванович Прозоровский и Аркадий Александрович Маллеев, исполняющий обязанности Председателя Совета и от Пермской городской думы: Пермский Городской голова Александр Васильевич Синакевич, Иустин Яковлевич Голынец, Александр Григорьевич Каменский, барон Александр Альфонсович Медем, Петр Ерофеевич Сигов, Иван Николаевич Суслин и Геннадий Иванович Холмогоров. В числе Почетных попечителей прогимназии состояли: Начальник губернии действительный статский советник Петр Григорьевич Погодин, и его супруга Елизавета Гавриловна Погодина. Председателем Педагогического совета состоял Михаил Михайлович Дмитриевский, начальницей прогимназии состояла по-прежнему Мамельфа Лаврентьевна Пермякова.

История дома

Дом в г. Перми на углу улиц Сибирская и Большая Ямская, в котором жил в детские и юношеские годы Сергей Павлович Дягилев (1880-1890), построен в 1840-е гг., автор проекта неизвестен. Дом был куплен дедом Сергея Павловича Павлом Дмитриевичем Дягилевым у поручика Н. С. Баранова 15 февраля 1862 г. за 7 тыс. рублей. В 1863-1864 гг. дом был перестроен по проекту архитектора Карвовского Р. И. (увеличен по улице Сибирской). 15 апреля 1877 г. в Пермскую Городскую управу поступило объявление от Коллежского советника Павла Дмитриевича Дягилева, в котором он просил разрешения управы на принадлежащем ему месте в 1-й части г. Перми по Большой Ямской и Сибирской улицам произвести постройку к деревянному одноэтажному дому под № 4 и постройку каменной одноэтажной прачечной и ворот в каменных столбах. Разрешение на строительство было получено 20 апреля 1877 г. После кончины Павла Дмитриевича Дягилева в январе 1883 г. владелицей всех домов в Перми (по улице Большая Ямская и Сибирская, № 41-43-31; Большая Ямская, № 47; Большая Ямская и Сибирская, № 48-33; Большая Ямская и Оханская, № 36) стала его жена Анна Ивановна Дягилева. В 1880-1890 гг. в доме на углу улиц Большая Ямская и Сибирская, № 41-43-31 жила семья Павла Павловича Дягилева, после переезда в Пермь из Санкт-Петербурга: «Дом Дягилевых был большой, красивый особняк в конце главной - Большой Сибирской улицы, близ городского парка: настоящий дворец каких-нибудь владетельных князей. Внутри также было все роскошно, барственно, богато».

Дягилев Сергей Павлович (1872-1929) - русский театральный деятель, пропагандист русского искусства на родине и за рубежом, организатор «Русских сезонов» в Париже, Лондоне, Риме, Берлине и США. Родился в селе Грузино Новгородской губернии. Вскоре после его рождения семья переехала в С.-Петербург, а в 1880 г. - в Перми. Дом Дягилевых был одним из центров культурной жизни Перми, где часто устраивались литературно-музыкальные вечера. Отец Павел Павлович пел, мачеха Елена Валериановна прекрасно пела и декламировала, дядя Иван Павлович был организатором и старостой пермского музыкального кружка, играл на фортепиано. Дирижировал оркестром в Пермском городском театре. Силами кружка, совместно с профессиональными артистами устраивались концерты, поставлена сцены из оперы Глинки «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») и т. п. Музыкальная просветительская деятельность семьи Дягилевых сыграла определённую роль в развитии музыкальных вкусов жителей Перми.

В 1891 г. здание было куплено за 33 тыс. руб. Городским обществом и Пермским уездным земством у Конкурсного управления по делам несостоятельных должников Дягилевых. Первоначально здание бывшего дома Дягилевых было отдано в аренду за 2500 рублей в год Почтово-телеграфному ведомству. С 19 мая 1893 г. по 19 мая 1894 г. в здании располагалось Пермское отделение Государственного банка. В Перми отделение Государственного банка открыто в 1870 г. Первоначально отделение Государственного банка располагалось в здании по ул. Петропавловской, № 38. 18 мая 1893 г. в этом здании случился пожар, во время которого «сгорела, была переломана и расхищена большая часть имущества». В результате пожара погиб архив отделения, пострадало все имущество - «очень мало вещей, которые не требовали бы основательного ремонта». Однако «текущие дела, книги и документы» были спасены, и поэтому, 21 мая 1893 г. отделение смогло возобновить свою работу в бывшем доме Дягилевых на Сибирской улице: «В городе едва ли возможно найти подходящее по величине и изолированности от пожара здание».

Здание бывшего дягилевского дома требовало значительного ремонта, по словам Управляющего отделением: «оно настолько грязно и неисправно, что поместиться в нем в настоящем его виде невозможно, печи настолько не в порядке, что едва ли возможно затопить, не опасаясь пожара. В большей части окон выбиты стекла, испорчены сами рамы и металлические принадлежности, обои в комнатах ободраны, загрязнены и щели переполнены всевозможными паразитами. Словом, куда ни посмотри, везде полное разорение. Самый незначительный ремонт едва ли обойдется в 1 - 1 ½ тысячи рублей..».

16 июня 1893 г. Пермская Городская Дума в своём заседании постановила: «Дом бывшего Дягилевых, состоящего в 1-й части г. Перми на углу улиц Большой Ямской и Си-бирской, принадлежащего Пермскому городскому обществу, одноэтажного каменного дома, полукаменного флигеля и всеми надворными постройками сроком на один год, считая с 19 мая 1893 г. по 19 мая 1894 г.».Однако, по мнению Управляющего отделением Государственного банка, это была временная мера, призванная сохранить деятельность отделения в г. Перми. В письме, адресованном Главному Правлению, управляющий подчеркивал, что он «вынужден вновь ходатайствовать перед Правлением банка о разрешении покупки дома, как единственной меры навсегда, избавляющей от всевозможных случайностей, сопряженных с жизнью по квартирам».
С 1 сентября 1894 г. в здание, купленное городским обществом у Дягилевых на углу улиц Сибирской и Большой Ямской была переведена Александровская женская прогимназия (с 1907 г. - Александровская женская гимназия).

Деятельность гимназии

В 1893 г. прогимназия имела кроме 4-х основных классов параллельные отделения: в 1-е полугодие при III и IV классах, во второе при II и IV классах. На 1 января 1893 г. состояло 233 ученицы, к 1 января 1894 г - 226 учениц. Из числа 226 учениц большая часть, 217 учениц были православного вероисповедания, 2 - исповедовали единоверие, 2 - римско-католическую веру, 1 - лютеранскую, и 4 - иудейскую. По сословиям состав учениц распределялся следующим образом: дочерей дворян и чиновников - 58, почетных граждан и купцов 1-й гильдии - 13, духовного звания - 1, мещан, купцов 2-й гильдии и ремесленников - 94, крестьян - 52, нижних чинов - 6 и разночинцев - 2. В 1893 г. в прогимназию было принято 70 учениц, и выбыло 77 (из них 61 по окончанию курса и 16 до окончания курса). Из окончивших курс прогимназии - 31 ученицы поступили в V класс женской Пермской Мариинской гимназии, 1 - в V класс Екатеринбургской женской гимназии, 1 - в Пермское епархиальное женское училище, 2 - в класс кройки и шитья, открытый при прогимназии. Остальные ограничились прогимназическим образованием, одна из них была допущена в качестве помощника учительницы к занятиям в церковно-приходской школе.

С 1 сентября 1894 г. прогимназию перевели в здание, купленное городским обществом у Дягилевых на углу улиц Сибирской и Большой Ямской: «Пожертвованное имущество находится в 1-й части города, по Сибирской и Большой Ямской улицам и заключается в усадебном месте, обширном и капитально устроенном каменном одноэтажном доме, с жилым подвальным этажом, довольно значительных размеров; 2-х этажном полукаменном доме, каменных надворных постройках и небольшом саде. Все это имущество, при случайной покупке его, в настоящее время имеет стоимость 40 тыс. руб., каковой расход городом и земством принят в равной сумме каждым; совместное пожертвование недвижимости состоялось в виду того, что Прогимназия в Перми содержится также на общие средства этих учреждений, отпускающих ежегодные пособия по 3000 руб.».

В 1898 г. в здании на углу Сибирской и Большой Ямской, № 31/43-41 в 1-й части города Перми (№270 по окладным книгам Пермской городской управы) располагалась женская прогимназия. В 1898 г. оценка домовладения составляет 5000 руб. В 1899 г. домовладение не оценено и от сборов в пользу города, казны, а также уездного и губернского земства освобождено.

В 1907 г. Пермская женская прогимназия была преобразована в семиклассную гимназию имени императора Александра II. 25 июля 1909 г. во дворе гимназии был заложен двухэтажный пристрой. В 1910-е гг. по ул. Пушкина к дому сделана двухэтажная пристройка: внутренний двор соединён с домом и перестроен в рекреационный зал с верхним светом. Позднее здание особым перестройкам не подвергалось. В 1911 г. домовладение в1-й части города Перми в 139 квартале на углу улиц Сибирская и Большая Ямская № 31-41-43 (№ 346 по окладным книгам Пермской городской управы) принадлежало Александровской женской гимназии.

1 ноября 1912 г. Товарищем Министра Народного просвещения, на основании Высочайшего повеления от 9 июля 1912 г., была утверждена «Инструкция комиссии и Строителю по расширению здания Пермской Александровской 2-й женской гимназии» и утверждён состав строительной комиссии под председательством Аркадия Александровича Маллеев (бывшего председателем Попечительного Совета гимназии с 1893 г.).

2 октября 1913 г. при Пермской Александровской женской гимназии была открыта по постановлению Попечительского Совета гимназии Начальная школа с 3-мя отделениями. Открыта она была «в интересах практики учениц 8-го Педагогического класса, которые присутствовали на уроках в школе и сами давали пробные уроки по Зак. Бож., русскому языку и арифметике». К 1 января 1918 г. в школе было 60 учениц в 3-х отделениях, а к 1 сентябрю 1918 г. было принято 90 человек (87 девочек и 3 мальчика).

Так как Александровская женская гимназия с самого начала войны была занята воинскими частями, то занятия с учениками происходили в 1-й Мужской гимназии, там же помещалась и Начальная школа. Инвентарь гимназии (парты, шкафы, столы, стулья, книги, картины и др. учебные пособия) - «все было оставлено в помещении Александровской женской гимназии, частью было расхищено солдатами весной 1918 г., частью ими же сожжено или приведено в негодность».

По сведениям представленным на 15 апреля 1918 г. в Пермский Городской отдел Народного Образования Пермская Александровская женская гимназия, время открытия - 30 августа 1881 г.; гимназия с полными правами, имеет собственный дом. Распределение учащихся по классам на 1 января 1918 г.: Школа прогимназии - 70 учащихся В 1-м классе в двух параллельных классах 88 учащихся. Во 2-м классе в двух параллельных классах 92 учащихся. В 3-м классе в двух параллельных классах 96 учащихся. В 4-м классе в двух параллельных классах 92 учащихся. В 5-м классе в двух параллельных классах 84 учащихся. В 6-м классе в двух параллельных классах 90 учащихся. В 7-м классе в двух параллельных классах 79 учащихся. В 8-м классе в двух параллельных классах 50 учащихся. Всего учащихся 741 девочек.

В 1918 г. домовладение на углу улиц Карла Маркса и Зиновьева, 31/41/43 было муниципализировано у Александровской женской гимназии на основании Декрета ВЦИК от 20 августа 1918 г.

Во время гражданской войны плоть до середины 1919 г. здание находилось в ведении военных властей. Во время нахождения в Перми войск Сибирского правительства России в доме находился призывной пункт, о чём свидетельствует надпись, обнаруженная на стенах в вестибюле здания во время ремонта в 1990-е гг.: «Уклонение от воинской повинности, уклонение от службы в действующей армии, отказ от участия в бою хотя бы временно - наказание каторжные работы от 4 до 20 лет или смертная казнь».

После освобождения Перми от колчаковцев большая часть государственных учреждений, связанных с Сибирским правительством России эвакуировалась из Перми вглубь Сибири и далее за пределы России.

Рабочий факультет

В 1919-1923 гг. в здании бывшей Александровской женской гимназии разместился основной учебный корпус и общежитие рабочего факультета Пермского государственного университета. В революционной перестройке высшей школы огромную роль сыграло создание рабочих факультетов. Серьёзным препятствием для поступления рабочих и крестьян в высшие учебные заведения являлся их низкий общеобразовательный уровень. Рабочие факультеты создавались согласно постановлению Коллегии Высшей школы «об организации рабочих факультетов при университетах» (Из-вестия ВЦИК от 1 сентября 1919 г.) специально с целью подготовки рабочих и крестьян к поступлению в высшие учебные заведения, присвоив им название «Рабочих факультетов».

Пермский Рабфак, приравненный к основным факультетам университета, открылся в конце октября 1919 г. в составе двух групп с 50 слушателями. В течение 2 лет он вырос до 23 групп с 600 учащимися. Специальная комиссия по организации рабфака закончила свою работу к концу октября 1919 г., и со 2 ноября рабфак начал свою работу в составе двух групп. Однако официальное разрешение на работу рабфака было получено только в марте 1920 г., когда количество слушателей составило около 200 человек. Первый учебный год прошёл в сложной обстановке: из-за отсутствия программ каждый преподаватель занимался по собственному плану и разумению. Программа строилась по типу краткосрочных курсов и только по четырём предметам: русскому языку и литературе (преподаватель А. Г. Коровкина), математике (Р. Д. Коварский, приглашён из Москвы), физике и истории (профессор В. Э. Крусман). В конце учебного года было прочитано несколько лекций по естествознанию. Профессор Безикович занимался организацией учебного процесса на Рабфаке, приемом прибывающих студентов и организацией общежитий. После его отъезда из Перми в декабре 1920 г. Рабфак остался без руководителя, что отрицательно сказалось на организации учебного процесса.

Большое значение в развитии рабочих факультетов имел I-й Всероссийский съезд рабфаков в июне 1921 г. в резолюции, принятой съездом указывалось: «Рабочий класс должен завоевать высшую школу, как таковую, приспособленную к потребностям пролетарского государства. Высшая школа должна понять, что рабфак обеспечивает ей беспрерывный поток студентов из рабочего класса, пролетаризирует её и в отношении изменения состава студенчества и в изменении методов преподавания и реформы науки по её содержанию». Это решение съезда имело большое значение для развития рабфаков. Пермский рабфак превращается в пролетарское учебное заведение. Если в 1923 г. рабочие на факультете составляли 53,3 %, крестьяне - 40,5%, то в 1925 г. рабочие составляли 65,6%, крестьяне - 32%. Значительно усиливается партийная прослойка рабочего факультета. В 1921 г. среди принятых на факультет было 25% членов РКП(б), 25 % членов РКСМ, в 1925 г. - 35,4% членов ВКП(б) и 40,5% членов РЛКСМ.

На 1 июня 1923 г. на Рабфаке состояло 519 человек, которые по годам обучения распределялись следующим образом: на III курсе (младшая группа) 206 человек, на II кур-се (средняя группа) - 194 человека, и на I курсе (старшая группа) - 119 человек. По отделениям студенты были распределены следующим образом: на техническом отделении 273 человека, на библиотечном - 185 человек, и на общественно-экономическом - 61 человек. Из общего числа студентов членов РКП(б) - 135 человек, членов РКСМ - 194 человека. Социальный состав студентов: из рабочих - 250 человек, из земледельцев - 208 человек, лиц не физического труда - 31. Членов профсоюза - 434 человека, не состоящих в союзах 85 человек. Весь состав слушателей был разделён на 19 групп: 7 младших, 7 средних и 5 старших, в среднем по 27-28 человек в группе. Количество преподавателей, обслуживающих Рабфак - 45 человек, из них 25 - штатных и 20 внештатных, 90 % преподавателей с высшим образованием, остальные со специальной подготовкой или общественные работники. Основное ядро педагогов с большим стажем.

Трудные задачи стояли перед рабфаком: состав слушателей был самым разнообразным, не было ни оборудованных помещений для занятий, ни общежитий, ни учебных пособий, ни определённых программ и планов. Занятия проводились одновременно в трёх зданиях: "Кирилло-Мефодьевском училище, бывшей Александровской гимназии и Физическом институте, находившихся в разных концах города. Основная работа рабфака развертывалась в здании Александровской гимназии. Для приведения его в порядок потребовалось немало средств и сил: все стекла в здании были выбиты, печи разрушены, не было ни освещения, ни водопровода. Окна забивали фанерой или заклеивали бумагой. В комнатах поставили железные печки, около которых обычно собирались слушатели. Занимались в две смены, особенные неудобства испытывала вечерняя смена, когда вместо электрического освещения приходилось довольствоваться отблеском тлеющих в буржуйке поленьев. В такой обстановке занимались по шесть-восемь часов»

Школа-девятилетка № 21 и агрфакультет университета

В 1922 г. по инициативе группы лиц, объединившихся для открытия школы в Об-во Просвещения» была организована Пермская школа-девятилетка № 21. В 1925 г. в здании по ул. Карла Маркса, 31 размещалась одна из трёх школ-девятилеток г. Перми № 21, заведующий школой Маркс Н. П. В момент открытия школы «Обществу пришлось озаботиться зданием, где можно было бы развернуть работу. ГубОНО дало здание бывшей Александровской женской гимназии, которое в это время находилось в разрушенном состоянии. Обществу пришлось первые свои средства употребить на необходимый ремонт здания, чтобы привести его в состояние годное для открытия в нем школы. Общество имело небольшие средства, составившиеся из добровольных взносов родителей учащихся, и потому не решилось ремонтировать всего здания, а исправило лишь только часть его (по плану одноэтажную часть, выходящую на ул. Сибирскую). Другая часть здания (двухэтажная по ул. Пушкина) была уступлена университету под Агрофак. Занимаемое школой здание перестало удовлетворять её по площади с момента перевода работы школы на Дальтон-план в середине 1920-х гг. Всего школа имела 9 классных комнат, т.е. как раз столько сколько групп. Для построения иной, кроме учебной работы - клубной, организация уголков, музея и проч. школа места не имеет. Теперь, когда школа разрослась, уступленное Агрофаку здание было бы очень школе необходимо. На 400 человек учащихся имелись чрезвычайно маленькие комнатки раздевалок, могущие вместить одежду 100 человек, к тому же одна из них совершенно тёмная. Вследствие тесноты, в раздевалках постоянно теряются у учащихся галоши, пальто.

В 1924/1925 гг. согласно данным ОкрФО «Карточки общего регистрационного списка владений» с 1 апреля 1924 г. по 30 марта 1925 г. земельный участок в 139 квартале г. Перми по ул. Карла Маркса, 31 общей площадью 1044 кв. саж., под строениями занято - 674,91 кв. саж., в том числе - 699,65 кв. саж. под каменными строениями и под двором 369,09 кв. саж. - находился в ведении Пермского Местного хозяйства и в пользовании учебных учреждений: школы 2-й ст. № 21 ОкрОНО и Агрономического факультета Государственного университета. Домовладение на основании Постановления СНК СССР от 29.05.1924 г. ст.2. от уплаты земельной ренты свободно. Агрономический факультет Пермского государственного университета, по воспоминанию проф. Варгина организовался весной 1923 г., в самом начале своей организации он помещался в сильно разрушенном здании (быв. Александровской гимназии), не имел ни света, ни тепла, ни стульев, ни табуретов, никакого оборудования во всех своих помещениях, отведённых для кабинетов и лабораторий. И только с осени 1923 г. благодаря, исключительной энергии небольшой группы (8 человек) агрономов-преподавателей и профессора Варгина могли начаться регулярные занятия по агрономическим дисциплинам (земледелию, животноводству, организации хозяйству и др.) при самом примитивном оборудовании и при возможности во всякую минуту закрытия факультета».

Примечания

Гайсин О. Д. История Александровской женской гимназии // Дылдин В. А., Субботин Е. П. Дягилевы в Перми. - Пермь, 2003. - С. 14-15.
Архитекторы и архитектурные памятники Пермского Прикамья. - Пермь, 2003. - С. 69;

Дело о награждении Пермского губернского инженера, действительного статского советника Карвовского знаком «Отличие» за безупречную службу в течение 40 лет в классных чинах.// ГАПК. Ф. 36. Оп. 2. Д. 689. Л. 3.

ГАПК. Ф. 35. Оп. 1. Д. 22. Т. 1. Л. 133-133 об., 135, 135 а.

Лифарь. С. Дягилев. - СПб., 1993. - С. 34.

Дягилева Е. В. Семейная запись о Дягилевых. - СПб., Пермь, 1998. - С. 150.

Материалы свода памятников истории и культуры РСФСР. Пермская область. - М., 1978. - С.145.

Дягилевы в Перми. Памятные места. - Пермь, 2003. - С. 16.

ГАПК. Ф. 113. Оп. 1. Д. 10.

Верхоланцев В. Город Пермь. Его прошлое и настоящее. - Пермь, 1994. - С. 92-93.

ГАПК. Ф. 65. Оп. 2. Д. 527. Л. 82-84 об.

Сообщение Пермского губернатора в МВД по представлению Пермского Городского головы о пожертвовании городской думой и уездным земством Пермской женской прогимназии недвижимого имущества бывшего Дягилевых в связи с бракосочетанием Николая II. 7 декабря 1894 - 9 марта 1895 г. // ГАПК. Ф. 65. Оп. 2. Д. 233. Л. 1.

Циркулярные указания Попечителя Оренбургского учебного округа о порядке освобождения от платы за учёбу в гимназиях и прогимназиях. Список членов Попечительского Совета Александровской женской гим-назии. 1913-1914 гг. //ГАПК. Ф. 172. Оп. 1. Д. 2.

Переписка с городским отделом народного образования о ремонте здания. 9 сентября 1918 - 8 мая 1919 гг. ГАПК. Ф. 172. Оп. 1. Д. 5. Л. 48-48 об. 52-52 об.

Спешилова Е. А. Старая Пермь. Дома. Улицы. Люди. 1723-1917. - Пермь, 1999. - С. 438.

Иконников Н. Рабочий факультет ПГУ // Звезда. - 1927. - № 236.

Пермский Рабочий факультет. Сборник документов и воспоминаний. - Пермь, 1975.

Соколов А. В. Очерк развития Пермского рабфака. //Пермский рабфак за 10 лет. - Пермь, 1929. - С. 10.

Материалы по рентному обложению по г. Перми, домовладения по ул. Карла Маркса/Зиновьева, 31/41. // ГАПК. Ф. р-423. Оп. 1. Д. 1762. Л. 6-6 об.

Звезда. - 1927. - 14 октября. - № 236. - С. 5 // ГАПО. Ф. р-180. Оп. 1. Д. 72.

Десятилетний юбилей со дня основания Пермского университета. 1916-1927. Л. 35.

Вся Пермь. 1925 год. Справочное издание. Указатель правительствен., государств. учреждений, синдикатов, трестов, кооперативов и фабр.-завод. предприятий. - Пермь, 1925. - С. 29.

Чижов В. Пермь в экскурсиях. (Опыт изучения города экскурсионным методом). - Пермь, 1926. - С. 33.

План, инвентаризационная карточка и акт по надстройке здания школы № 11 по ул. к. Маркса и Пушкина. 12 -15 мая 1939 гг. // ГАПК. Ф. р-1043. Оп. 1. Д. 963. Л. 2 и 3.

Гимназия № 11 имени С. П. Дягилева. Составитель М. Златкин. - Пермь, 1999.

Памятники истории и культуры Пермской области. Т. 2. - История и архитектура. - Пермь, 1993. - С. 21.

Ссылки

• [deti.llr.ru/news/2/579/ Официальный сайт проекта] Энциклопедия «ОДАРЕННЫЕ ДЕТИ - БУДУЩЕЕ РОССИИ»
• [sites.google.com/a/diaghilev.perm.ru/istoria-doma/ Официальный сайт проекта]

Отрывок, характеризующий Александровская женская гимназия (Пермь)

В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.