Александро-Невская лавра

Монастырь
Александро-Невская лавра Свято-Троицкая Александро-Невская лавра
Страна	Россия
Город	Санкт-Петербург
Конфессия	Православие
Епархия	Санкт-Петербургская
Тип	мужской
Основатель	Пётр I
Первое упоминание	1710 год
Дата основания	1713 год
Здания: Благовещенская церковь • Троицкий собор • Духовская церковь и корпус • церковь св. блгв. кн. Феодора Ярославича • Никольская церковь
Реликвии и святыни	Мощи Александра Невского
Настоятель	Назарий (Лавриненко), епископ Кронштадтский
Статус	Лавра
Состояние	Действующая лавра
Сайт	[www.lavra.spb.ru/ Официальный сайт]

Свя́то-Тро́ицкая Алекса́ндро-Не́вская ла́вра — мужской православный монастырь на восточной оконечности Невского проспекта в Санкт-Петербурге. Первый и наиболее крупный монастырь города. С 1797 года имеет статус лавры.

В состав архитектурного комплекса входит несколько знаменитых некрополей, где покоятся многие выдающиеся деятели XVIII—XIX веков.

История

Петровская эпоха

В краеведческих изданиях часто пишут, что Невский монастырь заложил сам Пётр I. В июле 1710 года, осмотрев место у впадения Чёрной речки (нынешняя Монастырка) в Неву, царь издал приказ строить здесь монастырь, в распоряжение которого было выделено 5000 кв. саженей по обоим берегам Невы, угодья в Олонецком крае, а также был приписан богатый Валдайский Иверский монастырь со своими вотчинами.

Посвящение монастыря святому князю Александру Ярославичу Невскому объяснялось тем, что именно в этом месте, как тогда считалось, князь одержал победу над шведами в Невской битве 1240 года. Учитывая, что обитель строилась в разгар войны со Швецией на отвоёванных землях, историческая перекличка весьма показательна.

Обустройством нового монастыря руководил архимандрит Феодосий (Яновский). Официальная дата основания — день освящения первой деревянной Благовещенской церкви — 25 марта 1713 года (праздник Благовещения Пресвятой Богородицы).

Проект архитектурного комплекса был разработан два года спустя под руководством Доменико Трезини. Невский монастырь виделся Трезини как симметричный ансамбль каменных строений, занимающих участок между Невой и Чёрной речкой. Одновременно это был дополнительный форпост на юго-востоке новой столицы, спроектированный по правилам фортификационного искусства. От монастыря к Петербургу планировалось проложить широкую дорогу — «Невскую першпективу».

По мере возведения монастыря у его стен вырос городок (слободы с деревянными домами для работников и слуг), был разбит сад и огород, которые кормили братию. Вокруг поднялись хозяйственные постройки — кузница, столярная мастерская, конюшенный и скотный дворы, пильная мельница. Произведённое и выращенное хранилось в погребах для последующей реализации через торговые лавки.

В 1720 году на территории монастыря была открыта школа для детей священнослужителей, через 6 лет преобразованная в Славяно-греко-латинскую семинарию. Впоследствии она именовалась Александро-Невской Главной семинарией, а в 1797 году Павел I предоставил ей статус академии. В стенах Невской лавры было подготовлено не одно поколение архиереев. Многие представители епископата Русской церкви XVIII—XIX вв. в то или иное время служили в этом монастыре. С 1719 года при лавре действовала Санкт-Петербургская типография, с 1714 года — богадельня для отставных солдат.

Пётр I, посетив вновь устроенный монастырь 29 мая 1723 года, повелел перенести мощи князя Александра из владимирского Рождественского монастыря в новую столицу. Останки князя прибыли в Санкт-Петербург 30 августа 1724 года, в память о чём в календарь Русской церкви был введён новый праздник Перенесения мощей благоверного князя Александра.

Синодальный период

Реализация плана Трезини затянулась на долгие годы. Основная часть строительных работ пришлась на правление Елизаветы Петровны и на первую половину царствования Екатерины II. Собор, возведенный по первоначальному проекту, пришлось разобрать. Его новый проект разработал Иван Старов, который включил в состав монастырского комплекса всё левобережье Монастырки и разбил перед входом в обитель Александро-Невскую площадь.

С учреждением в 1742 году Санкт-Петербургской епархии её правящие архиереи стали священноархимандритами (настоятелями) монастыря. До этого на протяжении 20 лет он служил местом пребывания новгородских архиереев.

В 1797 году по указу Павла I монастырь получил статус лавры со следующим штатом: наместник, благочинный, эконом, духовник, ризничий, уставщик, 30 иеромонахов, 18 иеродиаконов, 24 монаха, 20 больничных. Благодаря покровительству монархов и членов их семей главный монастырь столицы был одним из богатейших в стране. Его капитал оценивался в 3 млн рублей, а земельные угодья составляли 13 090 десятин. Число насельников колебалось в районе 130—150 человек.

В начале XX века лавра обрастает новыми учреждениями, как, например, курсы для певчих. В 1909 году образован музей — Древлехранилище лавры, под который выделена юго-западная башня лавры (Библиотечная). В Лужском уезде был создан Серафимо-Антониевский скит, приписанный к лавре. В годы Первой мировой войны в монастырских стенах был оборудован лазарет. По данным участника ревизии монастыря С. П. Каблукова в мае 1917 года капитал Лавры составлял около 2 млн рублей из которых 1 966 243 руб. в процентных бумагах и только 133 155,54 руб. наличными.

Советское время

С 1920 года здания лавры стоят на государственной охране как памятник национальной истории и культуры.

Численность насельников в январе 1918 года была небольшой — 60 монахов и 10 послушников. Большевики попытались занять лавру еще до издания Декрета об отделении церкви от государства. 13 января 1918 года в монастырь прибыла делегация, сопровождаемая вооруженным отрядом, которая предъявила документ за подписью наркома А. М. Коллонтай за № 423 от 13 января 1918 года, предписывающий сдать все имеющиеся дела по управлению домами, имуществом и капиталами Лавры уполномоченному лицу. Составив опись, делегация удалилась, но уже 19 января того же года в лавру явился вооруженный отряд во главе с комиссаром М. С. Иловайским, который арестовал ряд духовных лиц. Кто-то ударил в набат, собрались прихожане, которые разоружили красногвардейцев. Прибывшее к красногвардейцам подкрепление разогнало толпу. Однако прихожане продолжали прибывать и красногвардейцам пришлось оставить монастырь. В ходе столкновений были ранены двое духовных лиц: работник книжного склада Усов и протоиерей П. И. Скипетров (он вскоре умер от ранения). После этого, А. М. Коллонтай 20 января 1918 года издала приказ о прекращении финансирования духовенства из госсредств с 1 марта 1918 года. Вскоре был издан Декрет об отделении Церкви от государства.

В том же 1918 году создаётся Александро-Невское братство, в том же году монастырь формально упразднён, но явочным порядком продолжал действовать до 17 февраля 1932 года, когда в ночь на 18 февраля в Ленинграде были арестованы все монашествующие.В рамках кампании по «изъятию церковных ценностей в пользу голодающих» 12 мая 1922 года была вскрыта рака Александра Невского. Серебряная рака как произведение высокой художественной ценности была изъята и поступила в Государственный Эрмитаж, а мощи 15 ноября были переданы в фонды Государственного музея истории религии и атеизма.

В том же 1922 году лавра подчинилась обновленческому Высшему церковному управлению. В октябре 1923 года, по прибытии в Петроград новопоставленного патриархом Тихоном викарного епископа Мануила (Лемешевского), примкнула к официальной «тихоновской» церкви.

В конце 1933 года Московская патриархия «узаконила» закрытие монастыря и реорганизацию его в церковный приход. Через год Троицкий собор был отобран у верующих и передан в ведение городского Дома чудес, а ещё через два года, в январе 1936 года, прекратились богослужения в Духосошественской церкви, которая дольше других оставалась действующей.

В 1930-е годы на территории упразднённой лавры разместились разнообразные мастерские, городская станция переливания крови и другие госучреждения, числом до 17-ти: аэроклуб, физкультурное общество «Спартак», овощехранилище, ЦНИИ «Прометей», а также общежития. На основе монастырского некрополя был создан Музей городской скульптуры. Сюда свозили уникальные надгробия с других городских кладбищ, предназначавшихся со временем к уничтожению.

В 1957 году были возобновлены богослужения в Троицком соборе, ставшем приходским. Мощи св. Александра Невского были возвращены в собор 3 июня 1989 года.

• Bridgelavra.jpg

  Первый лаврский мост

• Lavra06.jpg

  Узорная решётка

• 2-nd Lavrsky bridge.jpg

  Второй лаврский мост

Современность

Возрождение монашеской жизни в стенах лавры было начато в 1996 году. Руководить этим процессом было поручено епископу Назарию (Лавриненко). Приходское собрание Троицкого собора было упразднено 3 ноября 1997 года, и управление передано духовному собору лавры; был принят устав монастыря, назначены основные должностные лица: благочинный, эконом, духовник, ризничий, казначей, секретарь. Окончательная передача всех лаврских зданий епархии состоялась 18 апреля 2000 года.

Вместе с возрождением монастыря и литургической жизни в лавре идёт возрождение традиционных ремёсел. Здесь работают: иконописная мастерская, краснодеревщики, ювелирная мастерская, мастерская христианской оловянной миниатюры. Паломническая служба организует поездки верующих по Ленинградской области и за её пределами. Летом 2007 года были завершены реставрация купола Троицкого собора и золочение 14-метрового креста.

Управляет лаврой священноархимандрит — правящий архиерей Санкт-Петербургской епархии представленный наместником.

Комплекс сооружений

Троицкий собор, воздвигнутый в петровское время по проекту Т. Швертфегера, был разобран в 1753-55 гг. Ныне существующее здание в стиле раннего классицизма выстроено в правление Екатерины II по проекту И. Е. Старова и освящено 30 августа 1790 года; тогда же перенесены в него мощи св. кн. Александра Невского из Благовещенской церкви обители.

#	Изображение	Название	Архитектор	Годы создания	Посвящение
1		Троицкий собор	Иван Старов	1776—1790	Троица Живоначальная
2		Благовещенская церковь	Доменико Трезини Теодор Швертфегер	1717—1724	Александр Невский Благовещение Сошествие Святого Духа
3		Феодоровская церковь	Теодор Швертфегер П. А. Трезини	1742—1767	Св. блгв. кн. Фёдор Ярославич Николай Чудотворец (до 1842 Иоанн Златоуст)
4		Надвратная церковь	Иван Старов	1784—1786	Икона Божией Матери «Всех Скорбящих Радость»

Примыкающие к Благовещенской церкви залы северо-восточного корпуса в 1819-22 гг. были соединены по проекту В. П. Петрова в двусветный зал с алтарём, получивший название церкви Сошествия Святого Духа (Духовская церковь).

С алтарной стороны Фёдоровского корпуса в 1889-91 гг. по проекту Г. И. Карпова была пристроена усыпальница митрополита Исидора (Никольского), освящённая во имя преп. Исидора Пелусиота (Исидоровская церковь).

Кладбищенские церкви

#	Изображение	Название	Архитектор	Годы создания	Посвящение
5		Церковь Праведного Лазаря	Л. Я. Тиблен (перестройка)	1717—1723 1787—1790 1835—1836	Воскрешение праведного Лазаря
6		Тихвинская церковь	Н. П. Гребёнка	1869—1873 1931 (деформация фасада)	Тихвинская икона Божией Матери
7		Никольская церковь	Г. И. Карпов	1868—1871	Николай Чудотворец

Несмотря на некоторые более поздние добавления, в архитектурном облике лавры продолжает доминировать барокко — стиль, в котором выдержаны корпуса монастырского двора («циркумференции»):

#	Изображение	Название	Архитектор	Годы создания	Стиль
1		Митрополичий корпус (Архиерейский дом)	М. Д. Расторгуев А. М. Горностаев (перестройка)	1756—1764 1819 1861—1863	Барокко, эклектика
2		Северный (Просфорный) корпус с Ризничной (северо-западной) башней	М. Д. Расторгуев	1761—1771	Позднее барокко
3		Южный (Семинарский) корпус с Библиотечной (юго-западной) башней	М. Д. Расторгуев	1756—1761	Позднее барокко
4		Консистория и кладбищенская контора	Л. П. Андреев	1900	Эклектика

Лаврские кладбища

• Лазаревское (Некрополь XVIII века),
• Тихвинское (Некрополь мастеров искусств)
• Никольское
• Казачье кладбище (Коммунистическая площадка)

Лазаревское и Тихвинское кладбища, а также Лазаревская и Благовещенская усыпальницы Александро-Невской лавры входят в состав Государственного музея городской скульптуры, который был основан в 1932 году.

Список захоронений

Далее идёт случайный набор имён. Более полные списки см. в Категория:Похороненные в Александро-Невской лавре.

• Авилов, Михаил Иванович
• Аксёненко, Николай Емельянович
• Александр Невский
• Александровский Сергей Васильевич
• Бетанкур, Августин Августинович
• Бичурин, Никита Яковлевич
• Богданович, Евгений Васильевич
• Бородин, Александр Порфирьевич
• Бураго, Александр Петрович
• Витте, Сергей Юльевич
• Волконский, Владимир Викторович
• Глинка, Михаил Иванович
• Греков, Иван Иванович
• Григорий (Постников)
• Григорович, Иван Константинович
• Гумилев, Лев Николаевич
• Давыдов, Владимир Николаевич
• Достоевский, Фёдор Михайлович
• Дрозд, Валентин Петрович
• Зубков, Иван Георгиевич
• Кондратенко, Роман Исидорович
• Крюйс, Корнелиус
• Кубарев, Василий Николаевич
• Ламб, Иван Варфоломеевич
• Лисянский, Юрий Фёдорович
• Ломоносов, Михаил Васильевич
• Лопухина, Анна Петровна
• Марр, Николай Яковлевич
• Михайловский, Константин Яковлевич
• Никодим (Ротов)
• Обухов, Павел Матвеевич
• Пилютов, Пётр Андреевич
• Полторацкий, Марк Фёдорович
• Римский-Корсаков, Николай Андреевич
• Рикорд, Пётр Иванович
• Росси, Карл Иванович
• Собчак, Анатолий Александрович
• Старовойтова, Галина Васильевна
• Суворин Алексей Сергеевич
• Суворов, Александр Васильевич
• Товстоногов, Георгий Александрович
• Чайковский, Пётр Ильич
• Чудинов, Павел Васильевич
• Эйлер, Леонард

Наместники и настоятели Лавры

Архимандриты

• архимандрит Феодосий (Яновский) (1712—1721)
• архимандрит Петр (Смелич) (1725—1736)
• архимандрит Стефан (Калиновский) (1736—1742), с 1739 — епископ Псковский

далее, с образованием Санкт-Петербургской епархии, священноархимандритами лавры были правящие епископы

Наместники

• игумен Варлаам (Голенковский) (1716—1721)
• иеромонах Иларион (Марков) (1721—1727)
• иеромонах Вениамин (Фальковский) (1727—1730)
• иеромонах Симон (Тихомиров) (1730—1732)
• иеромонах Гервасий (Корда) (1732—1737)
• иеромонах Досифей (Лебедевич) (1737—1745)
• иеромонах Софроний (Кристалевский) (1746—1753)
• иеромонах Никон (Красовский) (1753—1757)
• иеромонах Иаков (Палашковский) (1757—1759)
• иеромонах Иоанникий (Броднетский), 1759—1761
• иеромонах Сильвестр (Юницкий), 1761—1761
• игумен Гурий, 1761—1762
• иеромонах Климент, 1763—1765
• иеромонах Иларион (Максимович), 1768—1774
• иеромонах Амвросий (Гиновский), 1774—1781
• архимандрит Афанасий (Вольховский), 1781—1788
• игумен Иосаф (Клоков), 1788—1792
• игумен Иона, 1792—1794
• игумен Герасим (Князев), 1794—1795
• иеромонах Мелхисидек (Короткий), 1795—1797
• игумен Иосаф (Чапужников), 1797—1799
• архимандрит Антоний (Знаменский), 1799
• архимандрит Амвросий (Протасов), 1800—1804
• архимандрит Израиль (Звегинцев), 1804—1808
• архимандрит Вениамин (Бесновский), 1808—1809
• архимандрит Порфирий (Кириллов), 1809—1810
• архимандрит Гедеон (Федотов), 1810—1819
• архимандрит Товия (Моисеев), 1819—1829
• архимандрит Палладий (Белевцев), 1829—1842
• архимандрит Аарон (Морякин), 1842—1843
• архимандрит Вениамин (Морачевич), 1843—1853
• архимандрит Ириней (Боголюбов), 1853—1860
• архимандрит Никанор (Ильинский), 1860—1863
• архимандрит Герман (Осецкий), 1863—1866
• архимандрит Поликарп (Гонорский), 1866—1867
• архимандрит Ювеналий (Половцев), 1867—1871
• архимандрит Филипп, (1871—1873) и. о., без утверждения Синодом
• архимандрит Никодим (Белокуров), 1873—1875
• архимандрит Симеон (Линьков), 1875—1883
• архимандрит Антоний (Люцернов), 19.02.1883—29.02.1888
• архимандрит Иннокентий (Данилов), 1888—1890
• архимандрит Исаийа (Булин), 1890—1896
• архимандрит Арсений (Орлов), 1896—1900
• архимандрит Корнилий (Смуров), 1900—1909
• архимандрит Феофан (Туляков), 1909—1916 (1915 — епископ Кронштадтский)
• архимандрит Филарет (1915 — май 1917)
• епископ Прокопий (Титов) (май 1917 — апрель 1918)
• епископ Геннадий (Туберозов) (1918)
• епископ Артемий (Ильинский) (1918)
• архимандрит Виктор (Островидов) (1918—1919)
• архимандрит Николай (Ярушевич) (1919—1920) и. о. наместника (1922 — епископ Петергофский)
• архимандрит Иоасаф (Журманов) (1922; подчинялся обновленческому ВЦУ)
• епископ Григорий (Лебедев) (ноябрь 1923 — март 1928)
• епископ Амвросий (Либин) (июль 1928 — 10 октября 1933)
• архимандрит Кирилл (Начис) (сентябрь 1994 — март 1996)
• игумен Викентий (Кузьмин) (апрель — октябрь 1996) и. о. наместника
• епископ Назарий (Лавриненко) (с 25 октября 1996 — и. о. наместника, с апреля 1997 — наместник)

Литература

• Александро-Невская лавра // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Рункевич С. Г. Александро-Невская лавра, 1713—1913 гг.: Историческое исследование. — СПб., 1913.
• Е. В. Белякова [www.pravenc.ru/text/64492.html Александро-Невская Лавра в честь Святой Троицы] // Православная энциклопедия. Том I. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2000. — С. 613–617. — 752 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-89572-006-4

Ссылки

• [lavra.spb.ru/ Свято-Троицкая Александро-Невская Лавра] Официальный сайт
• [lavra.spb.ru/pilgrimage-service.html Паломническая служба Александро-Невской Лавры]
• [iviron.ru/167/ План расположения строений Александро-Невской Лавры]

Отрывок, характеризующий Александро-Невская лавра

– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»